Соперник Цезаря - Страница 27

Гость наконец поднялся и прошелся по террасе, полюбовался на открывающийся вид - изумрудное море под светлым утренним небом и золотой диск солнца, плывущий над горизонтом. Потом погладил по щеке мраморную Психею, что стояла в углу террасы. И снова прошелся взад и вперед. При каждом шаге скрипели его новенькие кальцеи. Теперь Гермион разглядел, что перед ним молодой человек в тоге римского квестора. Учитывая тему разговора, нельзя сказать, что Гермиона это открытие обрадовало.

- Так вот, - продолжал квестор, - я проверил твои записи за пять лет. Долго проверял. Не все, разумеется, - все я просто не мог найти. Но того, что нашел, мне вполне хватило. Ты наглый, дерзкий вор, Гермион, ты украл семь миллионов.

Грек на миг перестал дышать.

- Доминус, это совершенно не так… не так… - хныча, забормотал он на ломаной латыни, хотя гость говорил с ним на вполне приличном греческом.

- Не надо ловчить. - Квестор поморщился. - Я проверил, семь миллионов - это самое меньшее. На самом деле ты украл куда больше. Но мы можем сойтись на цифре семь. Ведь это совсем немного. Гай Веррес украл в Сицилии сто миллионов. Но ты не наместник провинции, а всего лишь ловкий делец. Сто миллионов тебе ни за что не украсть, даже если бы ты очень старался.

Гермион перестал стонать и принялся обреченно слушать.

- Твои соотечественники сицилийцы должны казне два миллиона. Долги иметь очень неприятно, особенно когда должников тащат в тюрьму или на «кобылу» пытать. Мне это не нравится. Я как римлянин люблю справедливость. Пусть пытают предателей. Но зачем истязать бедных маленьких людей, которые уже все заплатили? - Клодий поморщился. - Это некрасиво, Гермион. Поэтому два миллиона ты вернешь в казну в счет погашения долгов твоих бедных соотечественников. Пусть они будут чистенькие, как новорожденные, над которыми исполнили все положенные обряды. Далее. Через двадцать дней - отсчет вести с сегодняшнего - ты доставишь в мою резиденцию пять миллионов. Наличными. В золотой и серебряной монете. И будем считать, что дело закрыто. - Клодий швырнул тетрадку греку. - Возьми на память. Это копия. Можешь почитать на досуге.

И квестор удалился. Гермион слышал, как скрипят его кальцеи на ступенях лестницы.

Когда Клодий и его спутники спустились во двор, два охранника Гермиона, связанные, сидели друг подле друга, подпирая спинами мраморное кольцо колодца. На круглых попках толстеньких купидончиков, украшавших колодец, осталось несколько мазков подсохшей крови. Полибий подошел к связанным «церберам» и с удовольствием пнул по очереди каждого.

- Это вам за то, что без должного уважения отнеслись к римскому квестору.

Клодий и Зосим уже забрались в карцентум^[76] и теперь смотрели, как Полибий проводит воспитательную работу с охраной греческого дельца.

Зосим задумчиво перебирал вожжи.

- Доминус, почему ты не заставил ворюгу вернуть все деньги в казну?

- Зосим, друг мой, я ценю твою честность. Но сам посуди, это же глупо: если я верну в казну все семь миллионов, то на меня посмотрят как на идиота. Кто-нибудь тут же захочет их потратить - на войну или на строительство, на что хватит фантазии. Могут просто украсть. Так что двух миллионов достаточно - я погашу долги провинциалов, они придут в восторг, будут молиться за меня пару лет, преподнесут золотой венок и, может быть, сделают своим патроном.

Полибий закончил расправу и тоже вскочил в повозку.

- Поехали, - приказал Клодий, - у нас еще много дел. Сегодня в честь меня судовладельцы устраивают большой обед. Надеюсь, нас угостят хорошей рыбой.

Зосим тронул вожжи, и пара крепких, упитанных лошадей рыжей масти потащила повозку по грунтовой дороге.

На другое утро Зосим вышел из дома один. У хозяина после обеда накануне не было желания куда-либо перемещаться, так что вольноотпущенник целый день мог посвятить одному делу, которое все откладывал после прибытия в Сицилию.

Выйдя из ворот Сиракуз, Зосим свернул к старому кладбищу. Он шел мимо каменных надгробий, оплетенных диким виноградом и скрытых пожухшей под знойным солнцем травой. Оглушительно трещали цикады. Несколько мощных деревьев, выросших здесь уже после осады города Марцеллом, щедро отбрасывали фиолетовую тень на желтую траву и серые надгробия.

После долгих поисков Зосим нашел то, что искал, - наполовину вросший в землю камень; на нем еще можно было различить рельеф - шар, вписанный в цилиндр. Зосим присел на корточки, ладонями очистил потрескавшуюся плиту от травы и пыли, выдрал выросшие рядом кустики терна. Перед ним было надгробие Архимеда. Самый знаменитый математик в мире лежал, всеми позабытый, у ворот родного города, который он так отчаянно и с таким искусством защищал. Смелый Марцелл, жестокий Марцелл явился в Сицилию, но не мог справиться с удивительными машинами старого геометра. А ведь всего за несколько лет до этого тиран Сиракуз Гиерон рассудил, что Сицилия не может быть полностью независимой - рано или поздно придется выбирать покровителя - Карфаген или Рим. Гиерон выбрал Рим и получил титул друга римского народа в обмен на поставки хлеба. Но Гиерон умер, его наследники после побед Ганнибала вообразили, что Карфаген сильнее и перспективнее, и перешли на сторону пунийцев. Были потом еще перевороты, убийства, кровь, Ганнибал не помог сицилийцам. Явился Марцелл и осадил Сиракузы, за предательство римляне всегда карали жестоко. Марцелл не мог не штурмовать город, Архимед не мог не защищать его.

Сиракузы пали, а легионеры, увидев в руках старика большой ларец, без колебаний прикончили несчастного. В ларце не было ни золота, ни серебра, только хитроумные игрушки, неведомо для чего созданные.

Зосим провел пальцами по глазам. Он не знал, что больше его угнетает: смерть Архимеда или то, что это убийство навсегда запятнало репутацию Рима, и вину уже не смыть новой кровью и не искупить золотом, которое Марцелл приказал отсыпать родственникам убитого. Ибо между ними непреодолимая граница, черная трещина - между великим Архимедом и властолюбивым Римом, утверждающим свое право повелевать миром. Один на той стороне, где светлое небо, море и солнце, плывущее над этим морем, а второму никогда, никогда, никогда не перебраться на другую сторону. А ведь они могли быть вместе, как цилиндр и шар, вписанный в этот цилиндр. Но где тот геометр, что найдет решение такой задачи?

Цезарь мог бы получить от сената триумф за победы в Испании. Не особенно громкие, впрочем, победы. Даже, говорят, сомнительные. Он перебил пять тысяч, его провозгласили императором - так что у него были основания требовать триумф. Но сенаторы не торопились оказать такую милость. Тянули нарочно: подходил крайний срок для выдвижения кандидатуры в консулы, и старички надеялись, что Цезарь в погоне за триумфом пропустит выборы. Но просчитались. Цезарь сложил с себя империй ^[77] и вошел в Город.

Гай Цезарь удачно провел время в своей провинции и много чего оттуда привез. Но, конечно, куда меньше, чем Помпей с Востока. Женщины до сих пор толпами ходят смотреть на знаменитые самоцветы Митридата, выставленные после триумфа Помпея в храме Юпитера Капитолийского.

Из записок Публия Клодия Пульхра

Знакомый вкус вина, знакомые таверны, знакомый запах копченого велабрского сыра. Знакомый цирковой возничий, крадущий у торговки лепешки, знакомая книжная лавка на улице Аргилет, где косяки пестрят списками новых книг. Торговец всем предлагает списки поэмы Цицерона. «Нет уж, оставь ее себе, друг мой! А впрочем, я куплю экземпляр. Люблю почитать на ночь что-нибудь смешное. Сколько?» - «Папирус отполирован пемзой, и красный футляр. Двадцать сестерциев». - «Дороговато стоит наш Цицерон». Хозяин хохочет, но цену не сбавляет.