Соперник Цезаря - Страница 2

Зосим направился в конюшню, проверить, готовы ли лошади, но его остановила женщина в длинной тунике до пят и в черном гиматии,^[10] черном, как ночь или вороново крыло. Женщина эта, совершенно незнакомая, еще нестарая и даже миловидная, положила руку Зосиму на плечо и торжественным голосом сообщила:

- Сегодня утром родился двухголовый теленок, и я этого теленка только что видела.

- Ну и что? - Зосим усмехнулся. О двухголовых телятах, волках, землетрясениях, облаках серы и каменных дождях непрерывно толковали все последние годы. Он сам видел, как кровавый пот выступил на статуе Меркурия, и кровь с мрамора стирали губкой.

Женщина смотрела на Зосима в упор, не мигая. Ее темно-оливковое лицо - оттенок скорее Востока, нежели Италии, - обрамляли черные кудри. Зосим даже сквозь шерстяной плащ чувствовал, как горяча ее ладонь. Незнакомка походила на служанку, но из тех, что сами руководят господами.

«Не рабыня, скорее - вольноотпущенница. Как я», - уточнил про себя Зосим. Он всегда все уточнял, ибо был человеком обстоятельным.

- Так в чем дело? - Он раздраженно стряхнул ее руку с плеча.

- Добрая богиня помнит обиды. - Женщина отступила, ее тонкие губы сложились в злорадную улыбку.

У Зосима от этой усмешки холодок пробежал по коже. Богов он чтил, особенно таких древних римских покровителей, как Добрая богиня. А вот его патрон перед Доброй богиней провинился. Много лет назад оскорбил смертельно. Но это для людей - много лет, для богов - миг единый.

Женщина повернулась и пошла из усадьбы к Аппиевой дороге, что-то бормоча. Зосим кинулся вслед за нею и нагнал уже возле придорожной гробницы. Гробница была старой, яркое италийское солнце сделало мрамор янтарным, дожди почти смыли рельеф: с трудом угадывались фигурки многочисленных гениев с опущенными факелами.

- Почему Добрая богиня? Ее празднества давно миновали.

- Ты уезжаешь сегодня? - Женщина глянула на Зосима то ли презрительно, то ли сожалеюще. «Глупый, неужели не понимает?» - так и читалось в ее глазах.

- Мы едем в Рим. Мой патрон, сенатор Публий Клодий Пульхр, решил до темноты вернуться в Город.

- Так не забудь про Добрую богиню, - повторила женщина, слегка толкнула его в грудь и добавила: - Красавчик!

Зосим хмыкнул и пожал плечами. Уж кем-кем, а красавчиком его называть нелепо. Глаза светлые, галльские, нос слишком короткий, а на щеке от угла рта к уху - рваный шрам. Да и роста Зосим высокого, слишком высокого, чтобы считаться красивым. Правда, одет хорошо: новенькая туника из синего сукна, всего один раз стиранная, плащ тоже новый, на поясе меч, рукоять серебром украшена.

- О чем ты? На Клодия намекаешь?

Его злила потеря драгоценного времени. Пока он болтал неизвестно о чем с этой странной пророчицей, уже полклепсидры^[11] утекло наверняка. Но расспросить незнакомку толком Зосим так и не успел - к ним подскакал Клодий на рыжем жеребце. Скакун был горяч и своенравен - патрон всегда выбирал непокорных коней.

- Красавчик! - воскликнула женщина и опять рассмеялась.

Клодий лишь скользнул по женщине взглядом: она была для него старовата и явно не его круга.

- Зосим, что с тобой? Мы выезжаем! Забыл, что ли?! Иди, присмотри за рабами, чтоб тупицы взяли с собой толстые палки и ножи. И мечи пусть захватят, но спрячут под одеждой. Полибию напомни, что он должен делать.

- Не волнуйся, доминус, он все понял, Полибий - большой задира.

- Там, где не надо! Провалит дело - я его на свободу отпущу! Поторапливайся! Или ты хочешь дождаться темноты, чтобы нас по дороге ограбили?!

- Но, доминус, эта женщина говорит… - начал было Зосим.

- Ладно, можешь затащить свою телку в гробницу и предаться Венериным утехам, но быстро. - Клодий ударил пятками жеребца и поскакал обратно к усадьбе.

Зосим обернулся, чтобы спросить у пророчицы, что за опасность угрожает хозяину, но женщина исчезла. Вольноотпущенник огляделся - дорога была пуста. Он кинулся к гробнице - женщина могла укрыться только там. Решетка была сломана, внутри воняло мочой - у гробницы не было охранника, и путники использовали ее вместо латрин.

- Еще говорят, что римляне чтят своих предков, - пробормотал Зосим, бегом возвращаясь в усадьбу. Он редко говорил о римлянах пренебрежительно - только когда сильно злился.

А злиться было отчего: все уже приготовились к отъезду; Клодий, Кавсиний Схола и Гай сидели в седлах; рабы лениво разбирали мешки с поклажей. Зосим понимал, что предупреждение запоздало, он не успеет отговорить хозяина от поездки.

- Мечи спрятать! - приказал Зосим. - Этруск! - позвал он рыжего раба с наглыми искорками в темных глазах и лиловым пятном клейма на лбу. - Праща при тебе?

- А то! И праща, и свинцовые снаряды. - Этруск осклабился: пращник он был отменный. Еще Этруск мог аккуратно вскрыть чужую печать, потом склеить ее так, чтобы она выглядела нетронутой. За эту ловкость он был клеймен, за нее же выкуплен Клодием у прежнего хозяина.

- Говорят, ты подцепил какую-то красотку? - спросил гладиатор Полибий. - Хороша хоть оказалась, или так себе?

- Сбежала. Наговорила всякой чепухи и пропала, будто в Тартар провалилась.

- У тебя всегда с девками проблемы, - хмыкнул Полибий.

- У меня нехорошее предчувствие, - сказал Зосим. Они уже вышли на Аппиеву дорогу. Впереди них погонщик нещадно хлестал груженого мула, чтобы до темноты успеть в Город.

- У меня тоже предчувствие - что вечерком я буду трахать хозяйскую кухарку. - Гладиатор громко заржал.

Полибий три года провел в гладиаторской школе, но на арену так и не вышел: гладиаторы Публия Клодия занимались другим. Тоже делом небезопасным, если судить по свежему шраму на предплечье. Гладиатор прихрамывал: опрометчиво надел новые сандалии и стер пятки. А до Города еще идти и идти. Дорога, правда, гладкая, без единой лунки или ухаба - Гай Юлий Цезарь, тот, что теперь воюет в Галлии,^[12] когда был смотрителем Аппиевой дороги, истратил на ее ремонт тысячи сестерциев.^[13] Да, хорошую дорогу построил цензор Аппий Клавдий, двести шестьдесят лет простояла и еще две тысячи лет простоит. Как Рим. Вспомнив Аппия Клавдия Слепого, Зосим невольно перевел взгляд на своего господина - прямого потомка знаменитого Слепца. Патрицианский род Клавдиев сейчас в Риме один из самых могущественных, ну, а слава Клодия превзойдет славу его предка - в этом Зосим не сомневался. Надо только сегодняшний день пережить!

Зосим прибавил шагу и нагнал хозяина. По левую руку от Клодия ехал на вороной фракийской кобыле Кавсиний Схола. По правую - немного приотстав, на низкорослой галльской лошадке трусил Гай Клодий, клиент, тот, что привез письмо. Этого клиента Зосим не любил - за лживость, вороватость и совершенно невозможную наглость, а еще потому, что Гай при каждом удобном случае стремился Зосима унизить. Завидовал: Зосим - вольноотпущенник, а Гай - свободнорожденный, но бывшему рабу хозяин доверял, а Гаю - нет. Не кому-нибудь, а именно Зосиму поручал Клодий покупать гладиаторов, знал, что вольноотпущенник не возьмет себе ни асса,^[14] а к нечистым ручонкам шустрого клиента прилипнет, по меньшей мере, половина золотых.

Зосим ухватил Клодиева скакуна за повод. Жеребец захрапел, мотнул головой и глянул на вольноотпущенника лиловым сумасшедшим глазом, как на заклятого врага. Успокаивая, Клодий похлопал коня по шее.

- Доминус, давай вернемся и заночуем в усадьбе, - проговорил Зосим, глядя на патрона снизу вверх.

- Трусишь? - вместо хозяина спросил Гай.

- Не нравится мне затея с Милоном.

- А мне нравится! Эй, шагай веселей! - обернулся Клодий к рабам. - Иначе топать всю ночь придется. Уж, верно, девятый час.^[15]