Соперник Цезаря - Страница 100

Наверняка, вымысел. То есть про то, что Великий цитировал стихи, вымысел. А про тирана и раба - все правда. Жена или сын придумали историю с цитатой, когда на их глазах в лодке, что плыла к берегу, Великому в спину всадили меч. Катон покончил с собой в Утике, лишь бы не признавать власть тирана Цезаря, лишь бы не склонять перед лысым развратником головы. Катон стоил ста тысяч.

Ворон все расхаживал по подоконнику, все каркал…

Цицерон поплотнее закутался в тогу. Было очень холодно. Но консуляр не дрожал - просто ощущал, что холодно. Может быть, он уже умер, как многие его друзья? Как те, кто пал при Фарсале. Сколько их там осталось, на том проклятом богами поле? Кто их считал? Кто… Цезарь? Или Марк Антоний? Мерзавец Антоний… Мерзавец… Мерзавец… Хуже Клодия. И Октавий хуже.

Марк Туллий так надеялся, что после убийства Цезаря еще можно что-то сделать - повернуть корабль, вновь распустить парус и плыть, плыть, вопреки всем штормовым ветрам, и пусть все видят удивительную неправдоподобную славу Республики.

Да, тиран умер, Марк Антоний перепугался и готов был помириться с убийцами Цезаря. Цезарианцы возлежали за одним столом с убийцами, изображая примирение. Республиканцы торжествовали и мнили, что спасли Государство. Никто не обратил внимания на этого хилого мальчишку Октавия, которого Цезарь по своему завещанию усыновил. Октавий так льстил, так обманывал, так лицедействовал, что обманул всех… всех… И Марка Туллия в том числе.

Когда уже все сделалось яснее ясного, надо было пробраться в дом Октавия и покончить с собой в его атрии, дабы вызвать духа мщения, который будет преследовать хилого тирана до самой могилы.

Цицерон слабо улыбнулся. Это было бы хорошо, так хорошо, что… невозможно. В дом Октавия пробраться не удастся, Цицерона схватят раньше. Да и нет никаких духов мщения, не надо обольщаться. Убийцы уже идут по следу. Имя Цицерона в самом начале списка. Вместе с сыном Марком, братом и племянником - так сказал Луций.

Ворон все каркал… Проклятая птица!

Хорошо, сын Марк сейчас в войсках Брута, туда ни Октавию, ни Марку Антонию не дотянуться. Но что будет с Квинтом и племянником? И с самим Цицероном?

О боги, что же такое случилось с Республикой? Неужели нельзя было ее спасти?

- Я слишком поздно встал… я был один… - прошептал Цицерон.

Ворон закричал надсадно, пронзительно и стал биться об оконную решетку.

В атрии послышался шум. В соседней комнате забегали рабы. Кто-то закричал. Марк Туллий не шевелился. Подумаешь - кричат, бегают. Зачем? Двое слуг влетели в спальню, один опрокинул столик с кувшином. Звеня, тот покатился по полу.

- Доминус, надо бежать. Прибежал мальчишка, сын привратника, говорит, видел совсем недалеко центуриона с солдатами. Мы унесем тебя, посадим на корабль. Скорее…

Корабль… Сейчас, зимой! О боги! Опять качка! Опять тошнота… Кишки выворачивает наизнанку, во рту постоянно вкус желчи. Нет уж, лучше смерть!

Раб поднял опрокинутый кувшин.

- Прости, доминус, я принесу еще вина. - Он прижал кувшин к груди. Кажется, его зовут Антеем. Ну да, Антей. Он и силен, как титан. На нем светлая, довольно чистая, хотя и поношенная туника. Раз в год своим рабам Марк Туллий раздавал по две туники. Как раз на праздники Компиталий.^[163] В этом году рабы не получат свои туники.

- Не надо. Возьми себе, - пробормотал Марк Туллий.

- Что? - не понял тот.

- Кувшин возьми себе. Больше я ничего не могу тебе дать.

Антей швырнул кувшин на кровать, поднял Марка Туллия с кровати, взвалил на плечо. Понес, будто Цицерон был не взрослым, грузным человеком, а ребенком.

Носилки уже были готовы. Цицерон с трудом забрался в них. Рабы подхватили его и понесли глухой тропой, что спускалась к морю. Антей шагал впереди, сжимая увесистую дубину. Куда бежать? В армию к Бруту?! О боги, боги, за что?!

Тут послышался топот - кто-то ломился сквозь заросли наперерез.

Цицерон приказал рабам остановиться и опустить носилки. Шум приближался, замелькали за деревьями бронзовые шлемы. Марк Туллий высунулся наружу, подпер голову рукой и так застыл недвижно, ожидая. Ветер трепал его длинные седые волосы. Цицерон смотрел, как бежит к нему центурион с обнаженным мечом. Антей перехватил палку поудобнее, готовясь дать отпор.

- Не надо, - сказал Марк Туллий.

Центурион подбежал и остановился. Он тяжело дышал. Несколько мгновений он смотрел на Марка Туллия. На красном лице пот блестел в складках щек, на подбородке. Улыбка тронула его мокрые губы, центурион схватил консуляра за длинные седые волосы, запрокинул голову и перерезал горло. Тело Цицерона обмякло, осело. Рабы закричали. Закричал и центурион, размахиваясь и перерубая шею. Голову швырнул солдату. Потом схватил правую руку Цицерона, вытянул и принялся рубить. Меч затупился. Один удар, другой. Обивка носилок и лорика центуриона сделались красными. Орк! Какое неподатливое тело. Антей присел на корточки и закрыл лицо руками. Один из носильщиков согнулся пополам - его рвало. Наконец рука была буквально отпилена и брошена в кожаный мешок, куда прежде положили голову. То-то обрадуется Марк Антоний, когда получит такой подарок. А еще больше обрадуется жена его Фульвия…

Марк Антоний сидел за столом в триклинии, когда ему принесли голову Цицерона. Антоний вскочил, взял голову в руки. Несколько мгновений вглядывался в мертвые черты и ухмылялся.

- Ну что же ты, Марк, не ругаешь меня, Марка! - захохотал Антоний. - Что же не произносишь очередную гневную филиппику, понося меня и позоря как гладиатора. Раскаиваешься, верно? Поздно раскаиваться. Поздно.

Антоний смахнул жареного поросенка на пол и водрузил отрубленную голову на серебряное блюдо.

- Она пахнет мерзко! - наморщила носик Фульвия, при этом без отвращения разглядывая мертвую голову и вывалившийся изо рта позеленелый язык.

- Это сладкий запах! - захохотал Антоний и опрокинул залпом кубок неразбавленного фалернского вина.

- Почему он молчит? - спросила Фульвия. Вытащила из волос шпильку и с силой вонзила в язык. - Это тебе за все, - прошептала. - И прежде всего - за Клодия, - шепнула в мертвое ухо.

- Завтра я велю прибить голову Марка Туллия к Рострам. Пусть граждане Рима полюбуются на своего знаменитого оратора. - Марк Антоний протянул наполненный кубок жене. - Пей, дорогая. Это не вино. Это кровь Республики.

Он хотел сказать - Цицерона. Но почему-то оговорился…

Здесь обрывается рукопись Публия Клодия Зосима, написанная на выскобленных пергаментах, - палимпсест.

Высшая государственная власть империй принадлежала одному народу. В эпоху Республики старшие магистраты получали эту власть из рук народа лишь на время. Империем обладали консулы, преторы, проконсулы, пропреторы, диктаторы и цензоры. Консулов, преторов и цензоров выбирало народное собрание - комиции. Комиции собирались либо на специально огороженном участке за форумом комиций, либо на Марсовом поле.

Различались центуриатные и трибутные комиции. В центуриатных комициях происходили выборы консулов, преторов, цензоров. Центуриатным комициям принадлежала высшая судебная и частично законодательная власть. В центурии граждане были записаны по своему социальному положению, в трибы - по месту жительства. В трибутных комициях выбирали курульных эдилов, квесторов, принимались законы, рассматривались судебные дела. Всего было тридцать пять триб, из них четыре - городских. При голосовании считали не общее количество голосов, а лишь решение каждой трибы: проголосовала данная триба «за» или «против». Количество голосов в каждой трибе было различным, и чем больше избирателей записано в одну трибу, тем меньше значил каждый отдельный голос. Так считают голоса на выборах в Соединенных Штатах Америки, за кого из кандидатов проголосовал тот или иной штат.