Сообщество разума - Страница 8

Разрушение происходит так быстро, что Крушитель, избавленный от надзора Игрока, берет верх всего на мгновение, чтобы насладиться разлетом кубиков.

Пускай детское насилие может выглядеть бессмысленным само по себе, оно выражает разочарование и досаду от утраты цели. Даже если родитель отругает ребенка, это лишь подтвердит, что сообщение было отправлено и получено.

Акты разрушения могут содействовать достижению благих, конструктивных целей, поскольку устраняют проблемы, требующие решения. Тычок заставит рассыпаться кубики, но освободит разум ребенка от ненужных эмоций.

Когда дети ломают свои любимые игрушки, не нужно спрашивать, зачем они так поступают; у любого подобного поступка нет какой-то единственной причины. Кроме того, ошибочно думать, что в человеческом сознании, когда верх берет желание спать, Игрок немедленно заканчивает игру и все его субагенты прекращают свою деятельность. Ребенок может пойти в постель, но в голове продолжит возводить башни.

Когда нам больно, очень трудно проявлять интерес к чему-то еще. Нам кажется, что на свете нет ничего важнее способа справиться с болью. Вот почему боль настолько могущественна, что прогоняет мысли обо всем прочем. Она упрощает нашу точку зрения на мир.

Когда что-то доставляет нам удовольствие, тоже тяжело отвлекаться на другое. Кажется, что нет ничего важнее отыскания способа продлить это удовольствие. Вот почему удовольствие настолько могущественно и тоже упрощает точку зрения человека на мир.

Способность боли отвлекать нас от прочих наших целей вовсе не случайна; таким образом боль помогает нам выживать. Наши организмы наделены особыми нервами, которые выявляют развивающиеся заболевания, и болевые сигналы от этих нервов заставляют нас реагировать особым образом. Иногда эти сигналы побуждают нас забывать о долгосрочных целях, вынуждают сосредоточиться на насущных заботах, возможно, передавая управление сознанием агентам низшего уровня. Конечно, не исключено, что так мы причиняем себе больше вреда, чем пользы, особенно когда для ликвидации источника боли требуется составить комплексный план. К сожалению, боль вмешивается в составление планов, отбивая интерес ко всему, что не кажется соответствующим сиюминутной потребности. Чрезмерные страдания как бы умаляют нас, сводя всю сложность человеческой личности к простейшим желаниям. И с удовольствием картина та же самая.

Мы воспринимаем боль и удовольствие как противоположности, поскольку удовольствие побуждает тянуться к его объекту, а боль заставляет отторгать ее объект. Но мы также считаем их схожими, ибо оба ощущения уменьшают значимость конкурирующих целей и вынуждают отказываться от прочих интересов. Иными словами, они отвлекают. Откуда возникает это сходство между, казалось бы, непримиримыми антагонистами? Порой две мнимые противоположности оказываются всего-навсего крайними значениями единой шкалы – или же одна из них является не чем иным, как отсутствием другого (примерами могут служить звук и тишина, свет и тьма, интерес и безразличие). Но что можно сказать о противоположностях, которые по-настоящему различаются, будь то боль и удовольствие, страх и мужество, ненависть и любовь?

Чтобы казаться противоположными, два качества должны служить связанным целям – или же как-то иначе задействовать соответствующие факторы.

В приведенных примерах любовь и ненависть выражают наше отношение к другим людям, а боль и удовольствие опираются на ограничения, которые упрощают наши ментальные картины. То же самое касается смелости и трусости: человек справляется лучше всего, если ему ведомы оба чувства. При нападении следует безжалостно пользоваться любыми слабостями, обнаруженными в стратегии противника. При обороне все равно необходимо предугадывать планы другой стороны.

Все мы верим, что человеческий разум содержит в себе нечто, которое принято называть «я». Но что такое это «я», никто наверняка не знает. Чтобы не запутывать читателя, я буду употреблять слово «я», когда речь пойдет о цельности личности в общем смысле, и слово «Я» с прописной, когда наши рассуждения будут касаться загадочного ощущения личной идентичности. Вот что люди говорят о «Я»:

Это та часть разума, которая является мною, вернее, та моя часть меня, то есть часть моего разума, которая действительно мыслит, испытывает желания, принимает решения, наслаждается и страдает. Это та часть, которая наиболее важна для меня, поскольку она остается неизменной, какой бы опыт я ни получал; это идентичность, объединяющая все мои черты. Не важно, воспринимать ее с научной точки зрения или нет; я знаю, что она есть, ибо это часть меня. Может быть, она относится к числу тех явлений, которые наука не в состоянии объяснить.

Конечно, вышеприведенные высказывания нельзя отнести к строгим определениям, но не думаю, что нам следует искать более вразумительные дефиниции. Стремление к точности зачастую приносит больше вреда, чем пользы, когда мы мыслим о том, чего не понимаем. Кроме того, лишь в математике и логике определения охватывают и выражают какие-либо понятия целиком. Явления повседневной жизни, как правило, слишком сложны, чтобы их возможно было описать в точных и компактных формулировках. А уж когда дело касается мышления, о котором мы по-прежнему знаем так мало, обоснованными будут даже сомнения в том, в правильном ли направлении развивается психология как наука. В любом случае не следует путать определения явлений с постижением их сути. Что представляет собой тигр, нам известно и без строгих дефиниций. Почти всякий способен описать тигра, пускай о сути этого животного мы мало что знаем.

Даже если наши прежние допущения относительно разума ошибочны, мы можем многому научиться, пытаясь понять, почему люди в это верили. Вместо того, чтобы спрашивать: «Что такое личность?», можно спросить: «Каковы наши представления о личности?» – а затем уточнить: «Какие психологические функции связаны с этими представлениями?» Поступая так, мы признаемся самим себе, что подобных представлений у нас множество.

Наши идеи о личности и «я» включают в себя убеждение о том, что мы существуем. Также мы убеждены в том, что способны на некие деяния и расположены (предрасположены) к этим деяниям. Мы обращаемся к этим убеждениям всякий раз, когда решаем какую-либо задачу или строим планы. Я буду характеризовать эти убеждения, за неимением лучшего термина, как самооценку. Помимо самооценки, наши представления о себе включают в себя желания – какими людьми мы хотели бы стать и какими людьми можем стать. Эти личные идеалы, назовем их так, определяют характер человека с раннего детства, но их обычно трудно выявить, поскольку они скрыты от сознательной части «я».

Распространенное представление о «я» подразумевает, что в каждом разуме таится этакий вуайерист-кукловод; он ощущает, желает и выбирает для нас то, что мы ощущаем, желаем и выбираем. Но если у нас имеется подобная совокупность «я», для чего человеку дан разум? С другой стороны, если разум способен выполнять все перечисленное, для чего нужно «я»? Быть может, сама концепция «я», концепция личности бесполезна? Так и есть, если мы впредь будем воспринимать «я» не как некую центральную, всемогущую сущность, а как сообщество идей, которые включают в себя наши представления о разуме и наши идеалы разумности, к которым следует стремиться.