Сонет серебряного века - Страница 2
Томима постоянною печалью, Окутана невидимой вуалью Ветшающего Царского Села...
1924 Estonia - Toil a
Паллада
Она была худа, как смертный грех, И так несбыточно миниатюрна... Я помню только рот ее и мех, Скрывавший всю и вздрагивавший бурно.
Смех, точно кашель. Кашель, точно смех. И этот рот-бессчетных прахов урна... Я у нее встречал богему,-тех, Кто жил самозабвенно-авантюрно.
Уродливый и бледный Гумилев Любил низать пред нею жемчуг слов, Субтильный Жорж Иванов - пить усладу, Евреинов - бросаться на костер... Мужчина каждый делался остер, Почуяв изощренную Палладу...
Estonia. Toila
ИЗ КНИГИ "МЕДАЛЬОНЫ. СОНЕТЫ И ВАРИАЦИИ О ПОЭТАХ, ПИСАТЕЛЯХ И КОМПОЗИТОРАХ"
Андреев
Предчувствовать грядущую беду На всей земле и за ее пределом Вечерним сердцем в страхе омертвелом Ему ссудила жизнь в его звезду.
Он знал, что Космос к грозному суду Всех призовет, и, скорбь приняв всем телом. Он кару зрил над грешным миром, целом Разбитостью своей, твердя: "Я жду".
Он скорбно знал, что в жизни человечьей Проводит Некто в сером план увечий, И многое еще он скорбно знал,
Когда, мешая выполненью плана, В волнах грохочущего океана На мачту поднял бедствия сигнал.
1926
Ахматова
Послушница обители Любви Молитвенно перебирает четки. Осенней ясностью в ней чувства четки. Удел - до святости непоправим.
Он, Найденный, как сердцем ни зони, Не будет с ней в своей гордыне кроткий И гордый в кротости, уплывший в лодке Рекой из собственной ее крови.
Уж вечер. Белая взлетает стая. У белых стен скорбит она, простая. Кровь капает, как розы, изо рта.
Уже осталось крови в ней немного, Но ей не жаль ее во имя бога; Ведь розы крови-розы для креста...
1925 Белый
В пути поэзии,-как бог, простой И романтичный снова в очень близком,Он высится не то что обелиском, А рядовой коломенской верстой.
В заумной глубине своей пустой Он в сплине философии английском, Дивящий якобы цветущим риском, По существу, бесплодный сухостой...
Безумствующий умник ли он или Глупец, что даже умничать не в силе Вопрос, где нерассеянная мгла.
Но куклу заводную в амбразуре Не оживит ни золото в лазури, Ни переплеск пенснэйного стекла...
1926
Блок
Красив, как Демон Врубеля для женщин, Он лебедем казался, чье перо Белей, чем облако и серебро, Чей стан дружил, как то ни странно, с френчем...
Благожелательный к меньшим и меньшим, Дерзал - поэтно видеть в зле добро. Взлетал. Срывался. В дебрях мысли брел. Любил Любовь и Смерть, двумя увенчан.
Он тщетно на земле любви искал: Ее здесь нет. Когда же свой оскал Явила смерть, он понял:-Незнакомка.
У рая слышен легкий хруст шагов: Подходит Блок. С ним - от его стихов Лучащаяся - странничья котомка...
1925 Брюсов
Его воспламенял призывный клич, Кто б ни кричал - новатор или Батый. Немедля честолюбец суховатый, Приемля бунт, спешил его постичь.
Взносился грозный над рутиной бич В руке, самоуверенно зажатой, Оплачивал новинку щедрой платой По-европейски скроенный москвич.
Родясь дельцом и стать сумев поэтом, Как часто голос свой срывал фальцетом, В ненасытимой страсти все губя!
Всю жизнь мечтая о себе, чугунном, Готовый песни петь грядущим гуннам, Не пощадил он,- прежде всех,- себя...
1926 Бунин
В его стихах - веселая капель, Откосы гор, блестящие слюдою, И спетая березой молодою Песнь солнышку. И вешних вод купель.
Прозрачен стих, как северный апрель. То он бежит проточною водою, То теплится студеною звездою, В нем есть какой-то бодрый, трезвый хмель.
Уют усадеб в пору листопада. Благая одиночества отрада. Ружье. Собака. Серая Ока.
Душа и воздух скованы в кристалле. Камин. Вино. Перо ив мягкой стали. По отчужденной женщине тоска.
1925
Гиппиус
Ее лорнет надменно-беспощаден, Пронзительно-блестящ ее лорнет. В ее устах равно проклятью "нет" И "да" благословляюще, как складень.
Здесь творчество, которое не на день, И женский здесь не дамствен кабинет... Лью лесть ей в предназначенный сонет, Как льют в фужер броженье виноградин.
И если в лирике она слаба (Лишь издевательство-ее судьба!)В уменье видеть слабость нет ей равной.
Кровь скандинавская прозрачней льда, И скован шторм на море навсегда Ее поверхностью самодержавной.
1926 Горький
Талант смеялся... Бирюзовый штиль, Сияющий прозрачностью зеркальной, Сменялся в нем вспененностью сверкальной, Морской травой и солью пахнул стиль.
Сласть слез соленых знала Изергиль, И сладость волн соленых впита Мальвой. Под каждой кофточкой, под каждой тальмой Цветов сердец зиждительная пыль.
Всю жизнь ничьих сокровищ не наследник, Живописал высокий исповедник Души, смотря на мир не свысока.
Прислушайтесь: в Сорренто, как на Капри, Еще хрустальные сочатся капли Ключистого таланта босяка.
1926
Гумилев
Путь конкистадора в горах остер. Цветы романтики на дне нависли. И жемчуга на дне - морские мысли Трехцветились, когда ветрел костер.
И путешественник, войдя в шатер, В стихах свои писания описьмил. Уж как Европа Африку ни высмей, Столп огненный-души ее простор.
Кто из поэтов спел бы живописней Того, кто в жизнь одну десятки жизней Умел вместить? Любовник, Зверобой,
Солдат - все было в рыцарской манере ...Он о Земле толкует на Венере, Вооружась подзорною трубой.
1926-1927
Есенин
Он в жизнь вбегал рязанским простаком, Голубоглазым, кудреватым, русым, С задорным носом и веселым вкусов К усладам жизни солнышком влекпм
Но вскоре бунт швырнул свой грязный к"м В сиянье глаз. Отравленный укусом Змей мятежа, злословил над Исусом, Сдружиться постарался с кабаком.".
В кругу разбойников и проституток, Томясь от богохульных прибауток, Он понял, что кабак ему поган...
И богу вновь раскрыл, раскаясь, сени Неистовой души своей Есенин, Благочестивый русский хулиган...
1925 Зощенко
- Так вот как вы лопочете? Ага! Подумал он незлобливо-лукаво. И улыбнулась думе этой слава, И вздор потек, теряя берега.
Заныла чепуховая пурга,Завыражался гражданин шершаво, И вся косноязычная держава Вонзилась в слух, как в рыбу - острога.
Неизлечимо-глупый и ничтожный, Возможный обыватель невозможный, Ты жалок и в нелепости смешон!