Сон в зимнем саду (сборник) - Страница 7

Когда Яночка засыпала, до нее донеслись обрывки разговора родителей о «хулиганах, которые разнесли Людмиле всю квартиру», но она не поняла, о каких хулиганах идет речь и зачем Людмила пустила их к себе. Однако, сил прояснять этот вопрос уже не было. Рядом в своей кроватке громко сопел Гоня, раскинувшись во сне и обняв одной рукой куклу Галю – Яна иногда разрешала ему брать ее с собой в постель. Решив отложить расспросы до утра, девочка сладко зевнула, свернулась калачиком и заснула.

И приснились детям сны, никак не связанные с событиями этого дня, но от этого не менее захватывающие. Яна увидела зеленую лягушку, которая громко квакала и валялась в грязи, а потом не хотела умываться. А Гоне приснился огромный яблочный пирог – такой большой, что он не мог съесть его целиком. Это было очень обидно, потому что чем больше он ел, тем больше пирога оставалось на тарелке, и мальчик нервничал и торопился, опасаясь появления конкурентов. К счастью, этот сон внезапно закончился и начался другой, менее тревожный, и до утра можно было жить спокойно.

Октябрь-ноябрь 2009.

Год 2006.

24 января 2006 года в 15 часов 10 минут Николай Петрович Соболев вышел из здания Московского городского суда и полной грудью вдохнул морозный воздух. Он замер и постоял немного, глядя на белесое, в рваных облаках, небо, потом осторожно выдохнул. На душе у него впервые за несколько лет было легко и весело. Можно сказать, что он был счастлив. Николай Петрович улыбнулся, встряхнул головой и, еле сдерживаясь от переполняющих его эмоций, чтобы не запрыгать вниз по ступенькам, направился к кованым воротам с изображением весов – символа правосудия. Радость его заключалась не столько в собственной победе, выстраданной и заслуженной, а в том факте, что это самое правосудие свершилось, а значит, есть на небе бог, а на земле справедливость. И хотя Николай Петрович религиозностью никогда не отличался и о высшем разуме рассуждал исключительно с философской точки зрения, сейчас он готов был уверовать и возблагодарить всевышнего, настолько разумным и логичным представилось ему вдруг мироздание, как будто бы все разом встало на свои места. Действительно, какое же облегчение, что наконец-то закончился этот кошмар, это недоразумение, невесть откуда свалившееся и около трех лет продолжавшееся! Теперь-то все будет по-другому, по-правильному, как и должно быть у такого человека, как он – честного и законопослушного гражданина. Настолько крепка была в тот день вера в справедливость и завтрашний день, что профессор университета Соболев пренебрег трамваем и отправился к станции метро «Преображенская площадь» пешком и даже бодрым шагом, несмотря на минувший 60-летний рубеж, хроническую усталость и варикозное расширение вен.

А началось все весной 2003 года, когда Николай Петрович вернулся в пригретую солнышком слякотную Москву из длительной командировки с полным багажом ценнейшего материала для новой книги. Грандиозный труд по истории национал-социализма уже созрел и начинал обретать форму. Гостеприимная и признавшая свою вину за две развязанные мировые войны Германия распахивала перед профессором двери архивов и библиотек, довольствуясь взамен лекциями для студентов-историков и публикациями, которыми Николай Петрович был весьма плодовит. Полтора года упорного труда, встречи и интервью со свидетелями давних событий, а также с теми, кто помнил хоть что-нибудь, интересующее профессора, – все это дало свои результаты: глядя из окон своей Берлинской квартиры на Александр-Платц, раньше носившей название «Площадь Адольфа Гитлера», Соболев видел шпиль Московского университета и собственный успех, а также несомненный вклад в науку. Тщеславие? Возможно. Но не только это чувство двигало Николаем Петровичем, окунувшимся с головой в работу в предпенсионном возрасте и забывшем обо всем на свете, кроме Германии 30-х годов 20-го столетия. Лично для профессора Соболева в жизни существовало событие более трагическое, чем приход к власти национал-социалистов, ибо история каждого конкретного индивида для него, этого индивида, намного важнее, чем история мировая.

Смерть единс т венного сына, неожи данна я и нелепа я, во цвете лет, разметала и растоптала всю стабильность, которая когда-либо существовала в жизни и лишила смысла любую деятельность, кроме работы. На самом деле, Николаю Петровичу жутко повезло – он умел забывать себя в своих книгах и статьях. Глотая архивную пыль, ссутулившись за столом, он уже сам себе не принадлежал. Это его и спасало. Родной университет – все таки 35 лет жизни отдано! – расстарался на внеочередную командировку, благо гранты Германия раздавала охотно, особенно людям заслуженным. Так и отправился Николай Петрович через полгода после похорон в чистенький и благополучный Берлин, где и грязи-то никогда не бывает, а мостовые всегда ухожены и вымыты с шампунем (а может, это только так говорят – Николай Петрович процесс мытья улиц лично не наблюдал).

В Москве, конечно, чистоты такой не увидишь, а смена времен года – настоящее бедствие. Профессор прибыл на родину как раз в такой момент, когда снежный покров уже начал отступать, образуя грязные прогалины, сплошь в прошлогоднем мусоре и собачьих экскрементах, но недостаточно растаял для того, чтобы обнажить землю для новой весенней зелени. Тем не менее, солнце все чаще прорывалось сквозь грязные облака и уже активно заявляло о себе, что вселяло оптимизм и уверенность в завтрашнем дне. И Николай Петрович был рад возвращению. Ему был приятен знакомый запах московских улиц и голые ветви деревьев, а при виде родного подъезда у него защемило сердце. Боль утраты не ушла, но притупилась, и к своей квартире он подходил совсем без страха, а с легкой грустью. Затаив дыхание, Николай Петрович нажал кнопку звонка. Вот тут-то все и началось.

Год 2006.

Через две недели после вынесенного решения, отстояв полуторачасовую очередь в канцелярию по гражданским делам, Николай Петрович получил исполнительный лист, в котором были напечатаны милые его сердцу слова: «Вселить… не чинить препятствий в проживании». Едва дождавшись приемных часов судебных приставов, Николай Петрович взобрался на пятый этаж и занял новую очередь – в еще одну канцелярию. Здесь народу было больше, а коридоры уже, так что два человека могли разойтись в них только боком. Сидячих мест предусмотрено не было. Прислонившись к стене, Николай Петрович от нечего делать принялся рассматривать присутствующих и с удивлением пришел к выводу, что нигде еще он не видел такого скопления лиц с одинаково озабоченно-напряженным выражением. Что уж говорить о загранице; даже имея теперь солидный опыт хождения по судебным инстанциям – не самое веселое занятие, между прочим – никогда прежде не окружало профессора столько тоски и безысходности, вперемешку с остатками надежды. И чувствовалось в атмосфере такая нищета, и убогость, и отчаяние, что захотелось профессору немедленно уйти, сбежать куда-нибудь, где можно смотреть на красивых и успешных людей, чувствовать их спокойствие и уверенность.

Он, конечно, никуда не ушел. Дождался своей очереди и получил ответ, что недели через три судебный пристав по делу №…. от такого-то числа будет назначен и сможет его принять. Немного озадаченный тем, что сроки исполнения решения суда растягиваются, Николай Петрович отправился домой, а вернее, по месту своего временного проживания. Но и по истечении указанного срока Соболев не получил никакого вразумительного ответа относительно исполнения решения. Добившись аудиенции у начальника службы судебных приставов – опять очередь, опять напряженные лица в коридоре! – профессор удовлетворился обещанием, что в течение месяца пристав-исполнитель будет назначен, и ретировался.

Начальник не обманул, и менее, чем через тридцать дней стало известно, что делом о вселении гражданина Соболева занимается пристав Круглов Д.А., принимающий посетителей по понедельникам с 14 до 18 и по четвергам с 9 до 13 в кабинете № 65, по коридору направо. В четверг Николай Петрович специально приехал за двадцать минут до приема, чтобы быть в первых рядах просителей. Отстояв очередь перед зданием суда (раньше 9.00 двери не открывали, и все приходящие автоматически выстраивались в длинную шеренгу), Николай Петрович предъявил в окошко паспорт и заверил охранника, что не имеет колющих и режущих предметов, а также газового баллончика. Поднявшись с одышкой в службу приставов, Соболев к своему изумлению обнаружил невесть откуда взявшуюся толпу граждан, окружающих дверь под табличкой 65, с лицами, полными угрюмой решительности. Произведя несложные подсчеты, доступные даже гуманитарию, – а именно умножив количество людей на четверть часа и сравнив результат с интервалом времени, отведенным для приема, Николай Петрович понял, что сегодня он никак не успеет решить свое дело. Впрочем, не успел никто из пришедших: Денис Александрович Круглов заявился только около одиннадцати часов, опрометью пронесся по коридору, бросил на ходу: «Сегодня никого не принимаю» и исчез где-то в бесконечных коридорах.