Сон (СИ) - Страница 1
Олег Семироль
Сон
Их ждут берега четырех океанов,
Там плещет чужая вода...
Уходят из гавани Дети Тумана...
Вернутся не скоро... Когда?
(c)Борис Стругацкий
***
Старая, обитая выцветшим дерматином, дверь наконец-то открылась, пропуская Катю в теплый, пахнущий домом, уют однокомнатной квартиры. Тяжело вздохнув и чувствуя, как стены слегка покачиваются, а от выпитого вина весело шумит в голове, девушка пристроила на низком телефонном столике охапку цветов и несколько "сердечек" с конфетами. Скинула прямо на пол пальто и после недолгой борьбы стянула непослушные сапоги. Хлопнула узкой ладошкой по выключателю на стене. Темная пещерка тесной прихожей осветилась тусклой лампочкой. А на уютно пахнущей кофе с булочками крохотной кухоньке вспыхнул яркими огнями модерновый крутящийся светильник. Сегодня ей хотелось яркого света и жаркого тепла. Внутри шипело веселыми пузырьками шампанского ощущение праздника. Ощущение полета танцев, радость осознания собственной свободы, и ещё что-то теплое и волнующее, похожее на прикосновение губ Миши.
"А ведь я сегодня впервые за год целовалась по-настоящему", - вспомнила Катя.
И мысленно обругав себя за ненужную и по-детски дурацкую робость, она представила, что могла бы сейчас показывать ему своё холостяцкое обиталище. Чувствуя, что хочется запеть что-то веселое, подстать искрящемуся настроению праздника, Катя вслух произнесла:
--А я ведь влюбилась! Кажется...
Слова звучали заманчиво и интригующе. Будущее играло в воображении девушки светлыми и радостными красками.
Улыбнувшись своему отражению в настенном зеркале и поймав взглядом ответную улыбку отражения, девушка подхватила сладко и дурманно пахнущие цветы и пошла на кухню, вспоминая, куда она рассовала трехлитровые банки. Для той груды цветов, что надарили ей за этот чудесный праздник, двух имеющихся вазочек было явно маловато. Опять вспомнились восхищенные взгляды коллег-мужчин и ревнивые взгляды их подруг и жен. А ведь женская ревность в сотни раз приятнее, чем мужское внимание - женщина острее видит соперницу, и всегда больше веришь восприятию женщины. И если её считают ведьмой, вызывающе красивой стервой, то пускай! Сегодня она впервые была красивой не вопреки, а для... И интересовал её только один взгляд - взгляд человека, который, кажется, снова смог научить её любви!
Аккуратно переставляя становящиеся всё более непослушными в тепле квартиры ноги и стараясь подавить какое-то глупое и непонятное хихиканье, что щекотливо стало рваться наружу, девушка прошла в кухню. Плюхнула на стол веник из цветов и, оглянувшись в поисках подходящей посуды, пораженно замерла. Посредине её, Катиной, кухни стояло привидение. Не такое, как рисуют в книжках - не было белых развевающихся одежд и ржавых лязгающих цепей. Глаза не горели красным огнем, а холодно смотрели с узкого, сразу заставляющего вспоминать старинные испанские портреты, лица. Но все равно стоящий напротив обмершей с широко раскрытыми глазами девушки человек вряд ли мог принадлежать этому миру.
"Нормальному миру" - поправила саму себя Катя.
Худощавая, похожая на какой-то оживший кособокий циркуль фигура стояла и, похоже, совсем не собиралась пропадать во вспышке пахнущего серой пламени. Затянутый в странную, вроде бы сшитую из черной кожи, одежду и старомодные ботфорты с отворотами, гость низко поклонился. Черные с белыми прядями седины волосы призрака были заплетены в косицу, а из-за спины торчали подрезанными крыльями рукоятки мечей.
"Дядька - испанский самурай!" - истерично хихикнул кто-то внутри.
Девушка поняла, что заснула и видит сон. Успокаиваясь от
этого осознания она спросила, придав своему голосу подобающую случаю холодность:
--С кем имею честь? - напыщенная фраза как будто сама прыгнула на язык.
-Я приношу свои глубочайший извинения, Леди Катарина! - Катя буквально физически ощущала как слова, словно кольца дыма из трубки, что любил курить её отец, повисают в воздухе.
--С кем имею честь? - повторила девушка, понимая, что такой сон ей совсем не нравится. Она ощутила нарастающее желание проснуться.
--Я капитан Вандердекен! - процедил призрак внушительно.
Катерина смотрела на лицо призрака, отмечая все новые подробности - золотую серьгу в виде ухмыляющегося черепа в ухе, кружевные манжеты залихватски выпущенные из рукавов черной куртки, какой-то немыслимо пестрый платок повязанный на шее...
--Откуда Вам известно мое имя? - неожиданно вспомнив, что к ней обратились по имени, спросила Катя.
"Какая-то помесь ужастика с мелодраматической мутью" - вновь подумалось ей.
Заложив руки за спину, призрак замер в позе, которую на весь мир прославили бравые американские вояки. Когда он заговорил, Катя с удивлением заметила, что его губы не шевелятся. Но тяжелые слова, произносимые грубым, каркающе-хриплым голосом, по-прежнему звучали во сне, повисая между невысокой изящной девушкой и долговязым, нелепым в своей карнавальной одежде, гостем:
--Как капитан я несу ответственность за свой корабль и свой экипаж... Я должен знать, чем дышат и что думают люди вверившие мне свои судьбы!
"Вай-вай-вай какой пафос!" - подумалось Кате - "Ню-ню...".
Почувствовав, что комнату вновь ощутимо шатнуло, она присела на подвернувшийся табурет, стараясь больше не слушать призрака. Внезапно её очень заняла тема - "Можно ли быть пьяной во сне?". Решив больше не обращать внимание на занудное привидение, в конце концов сон штука такая, что если он не захватывает, то скоро сменяется другим, Катя начала сортировать букеты - розы к розам, тюльпаны (Мишка, как всегда оригинален) отдельно.
--... Игорь Щербаков...- знакомое имя прокарканное чужим неприятным голосом больно ударило по душе.
Подняв взгляд на всё так же стоявшего кособоким истуканом гостя, девушка тихо спросила:
--Что?
И впервые взглянув прямо в, по-рыбьи прозрачные, глаза призрака услышала:
--Юнга с моего корабля, Игорь Щербаков, находится при смерти. Корабельный маг-лекарь утверждает, что спасти его может...
--Он уже мертв!!! - крикнула девушка, чувствуя холодный камень воспоминаний, наваливающийся на неё неподъемной тяжестью!
***
Она смотрела на съежившееся лицо когда-то любимого человека, и внутри не было ничего, совсем ничего, кроме отвращения и ненависти. Слова рождались сами, тяжелые, правдивые слова. Такие же тяжелые, как боль где-то внутри. Боль, что давила камнем, мешая дышать:
--Извини, но простить я не смогу! Потому что... потому, что ты струсил. Давно струсил, еще летом. И потом пытался прикрыть трусость красивыми словами об ответственности. Впрочем, как и все мужики. Что уж говорить о женщинах... Сама не святая! Но мужчина должен оставаться мужчиной всегда, а не только в чьих-то глазах... Тем более если это его собственные глаза... ты неплохой человек, уверена... я просто все поняла, вот сейчас, после всего, поняла, кто ты есть на самом деле!
И резко повернувшись, не давая ему ответить, пошла прочь. Зная уже, что он не догонит, не остановит, не подхватит на руки. Он такой же, как и все - обманщик, предатель. А окончившееся безумное лето, что когда-то казалось точкой отсчета жизни, ИХ жизни, оставалось за её спиной съежившимся пареньком в дурацкой голубой куртке. Дни безоблачного счастья, песен под гитару, и любви... любви... любви... - развеялись дымом. Дымом осенних погребальных костров, на которых сердитые тетки сжигали съежившиеся трупики, когда-то молодых и беззаботно шепчущих о любви, листьев.
Но запомнит она его другим - желтое заострившееся лицо на белоснежной простыне. Тяжелый дух болезни. Пиканье медицинского монитора. И царящее надо всем этим хищное слово "меланома". Она долго помнила родившееся тогда ощущение того, что эта пустая оболочка, не Игорек. Не тот человек, которого она полюбила всем своим ещё не знавшим настоящей любви, сердечком... Не тот кто оказался таким уродливым обманщиком... Не тот кто предал её... Совсем не тот, кого она по-прежнему, где-то глубоко, за навешанными волей замками, любила...