Сон и забвение - Страница 5

Но тут кто-то положил передо мной распечатанные листы, плотно забитые колонками из «Британской энциклопедии». Перед глазами поплыли имена и названия: Генрих II, Барбарорса, Стефан Неманья, Исаак II Ангел, Гай, король Иерусалима, Ричард Львиное Сердце, Антиох, Триполи, Фессалоники, Венеция. Я кивнул в знак благодарности и отодвинул листы в сторону.

И принялся осторожно расспрашивать Темучина о Монголии. Выяснилось, что он не знал о ней почти ничего. Контакт с родиной прервался для него в возрасте одиннадцати лет, когда византийские торговцы увезли его в Константинополь. Его страна, отец, братья, девушка, с которой он был обручен еще ребенком, — они стали для него просто далекими забытыми фантомами. Однако наедине с собой он все еще говорил на халха; это все, что у него осталось.

К 1187 году Темучин, которому предстояло стать Чингисханом, уже правил половиной Монголии. И конечно, слава о нем должна была дойти до космополитической Византии. Как такое возможно — чтобы этот Темучин ничего не знал о том? Ну, я нашел одно объяснение, однако Джо отверг его. И даже для меня оно звучало совершенно по-дурацки.

— Не хочешь выпить? — спросил Хедли. — Транквилизаторы? Аспирин?

Я покачал головой и пробормотал:

— Я в порядке. — И добавил, обращаясь к Темучину — У тебя есть жена? Дети?

— Я дал клятву не жениться, пока Иисус не вернется на свою Святую землю.

— Значит, ты собираешься отправиться в очередной крестовый поход?

Ответ Темучина заглушили помехи.

Тр-р-р-р. Вжи-и-и-и. Ш-ш-ш-ш-ш.

И потом тишина, продолжавшаяся целую вечность.

— Сигнал ушел, — сообщил кто-то.

— Вот теперь я бы выпил, — сказал я. — Скотч.

На лабораторных часах было десять утра, а я чувствовал себя так, словно наступила полночь.

Прошел час. Сигнал не появился.

— Ты действительно думаешь, что он Чингисхан? — спросил Хедли.

— Я действительно думаю, что он может им быть.

— В каком-то другом параллельном мире.

— Не хочется снова расстраивать тебя, Джо, — осторожно сказал я.

— Я и не собираюсь расстраиваться. Почему бы, черт возьми, не поверить, что мы врубились в альтернативную реальность? Это не глупее всего остального, Но скажи мне вот что: все, что он говорит, согласуется с историей Чингисхана?

— Имя совпадает. Возраст. Детство до того момента, как он наткнулся на караван бродячих византийских торговцев и они увезли его с собой в Константинополь. По характеру он явно воин. Однако с того момента линия его жизни, видимо, полностью отклоняется в сторону. Как и вся линия развития мира. И в этом мире он становится не Чингисханом, правителем Монголии, а Петросом Алексиосом, капитаном гвардии личной армии принца Теодора Ласкариса.

— И он понятия не имеет, кем мог бы стать?

— Откуда? Он даже не мечтал об этом. Он родился в мире, где Чингисхану появиться не суждено. Помнишь стихи?

— Очень мило. Это Йейтс? — спросил Хедли.

— Вордсворт. Когда вернется сигнал?

— Через час, два или три. Трудно сказать. Если хочешь, вздремни пока, а мы тебя разбудим, когда поймаем его.

— Я не хочу спать.

— Вид у тебя измученный.

Я не доставил ему такого удовольствия.

— Со мной все в порядке. Потом буду неделю отсыпаться. А что, если вы не поймаете его больше?

— Ну, это всегда возможно. Он у нас на линии уже в пять раз дольше, чем все остальные, вместе взятые.

— Он очень решительный человек, — сказал я.

— Так и должно быть. Ведь он Чингисхан, черт бы его побрал.

— Верни его. Не хочу, чтобы вы потеряли его. Хочу еще поговорить с ним.

Утро плавно перетекло в день. В ожидании я дважды позвонил Элейн и долго стоял у окна, сутулясь и глядя, как тени приближающегося зимнего вечера затягивают гибискус и бугенвиллию. Я пытался притянуть сигнал исключительно силой внутреннего желания. Мысль о том, что Темучин пропал навсегда, вызывала странную тоску. Я уже чувствовал себя связанным с этим сверхъестественным, бестелесным, яростным голосом, исходящим из потрескивающей тьмы. В середине дня мне показалось, будто я начинаю понимать, что вызывает у Темучина такой гнев, и мне захотелось высказать ему кое-что по этому поводу.

«Может, и впрямь нужно немного поспать», — сказал я себе.

В половине пятого кто-то подошел ко мне и сказал, что монгол снова на линии.

Помехи были ужасные, но голос Темучина прорвался сквозь них. Я услышал его слова:

— Святую землю необходимо отвоевать. Я не могу спать, пока она в руках неверных.

Я сделал глубокий вдох.

И как бы со стороны с удивлением наблюдал, как собираюсь сделать то, чего никогда прежде не делал.

— Ты сам должен отвоевать ее, — твердо сказал я.

— Я?

— Слушай меня, Темучин. Представь себе мир где-то очень далеко от твоего. В этом мире тоже есть Темучин, сын Есугея, муж Бортэ из хунгиратского рода.

— Другой мир? О чем ты говоришь?

— Слушай. Слушай. Он великий воин, этот другой Темучин. Никто не в силах противостоять ему. Братья склоняются перед ним. Вся Монголия склоняется перед ним. Его сыновья похожи на волков, они скачут по всей земле, и никто не может противостоять им. Этот Темучин — хозяин Монголии. Он великий хан, Чингисхан, правитель вселенной.

Последовало молчание. Потом:

— Какое отношение это имеет ко мне?

— Он и есть ты, Темучин. Ты Чингисхан.

Снова молчание, более долгое, прерываемое лишь визгом и скрипом помех.

— У меня нет сыновей. Я не видел Монголию много лет и даже не думал о ней. О чем ты говоришь?

— О том, что в своем мире ты можешь быть так же велик, как тот, другой Темучин в своем.

— Я византиец. Христианин. Монголия для меня — ничто. Зачем мне властвовать в этой дикой стране?

— Я говорю не о Монголии. Ты византиец, да. Ты христианин. Но ты рожден, чтобы царить, сражаться и завоевывать. Что это за роль для тебя — капитан гвардии, охраняющий чужой дворец? Ты впустую растрачиваешь свою жизнь, и понимаешь это, и сходишь из-за этого с ума. У тебя должна быть собственная армия. Ты должен возглавить священный поход на Иерусалим.

— Новый крестовый поход возглавляют люди, постоянно ссорящиеся между собой. Он закончится бедой.

— Может, и нет. Фридриха Барбароссу не остановить.

— Вместо того чтобы сражаться с мусульманами, Барбаросса нападет на Византию. Это всем известно.

— Нет.

Внутренняя мощь Темучина нарастала и нарастала, как ветер набирает силу, чтобы стать ураганом. Я взмок от пота и смутно осознавал, что остальные смотрят на меня так, будто я лишился рассудка. Странное возбуждение овладело мной, и я с радостью ринулся дальше.

— Император Исаак Ангел договорится с Барбароссой. Германцы прошагают через Византию и пойдут дальше, в Святую землю. Однако Барбаросса погибнет, а его армия рассеется — если тебя не будет рядом, если ты не станешь его правой рукой, не возьмешь командование на себя, когда он падет, и не поведешь войска на Иерусалим. Ты, непобедимый Чингисхан.

На этот раз молчание длилось так долго, что я испугался, не прервалась ли опять связь.

Потом Темучин вернулся.

— Ты пошлешь своих солдат сражаться на моей стороне?

— Этого я сделать не могу.

— Знаю, у тебя есть власть послать их, — сказал Темучин. — Ты говоришь со мной из воздуха. Знаю, ты ангел, а если нет, то демон. Если ты демон, заклинаю тебя именем Христа Пантократора — изыди! Но если ты ангел, то можешь послать мне помощь. Пошли ее, и я приведу твои войска к победе. Отберу Святую землю у неверных. Создам в мире империю Иисуса и завершу все, что должно быть сделано. Помоги мне. Помоги мне!