Солотчинский призрак (СИ) - Страница 6

– Как вчера вечер прошел? – настаивал на подробностях Иван Васильевич.

– Да как обычно. После чая мы обсуждали роман Жюль Верна «Таинственный остров». Григорий просил меня пересказывать, что я прочитал, спрашивал мое мнение о героях. Потом он мне сказал, чтобы я читал дальше, а сам сказал, что пойдет подышит воздухом, и вышел. Я уснул и больше его не видел.

– А ранее он так выходил подышать воздухом?

– Да, почти каждый вечер, иногда он возвращался быстро, иногда я уже засыпал, он приходил и выключал мне лампу. А тут утром я просыпаюсь, лампа погасла, но не потому, что ее выключили, а потому, что в ней керосин закончился, вот она и погасла. Я спустился вниз, а там уже Григория нашли и дворника нашего связали. Только я не верю, что это он Григория убил. Он не злой. Игрушки мне иногда помогал мастерить.

«Интересно, хоть кому-то было дело до этого ребенка? Только гувернеру и дворнику мальчик был небезразличен. Ведь сейчас никому нет дела до его душевного состояния, убили фактически его друга», – подумалось Ивану Васильевичу.

Все следственные действия были завершены, надо было возвращаться в город. Допросить дворника можно было не ранее следующего утра. Пока было ясно, что ничего не ясно.

***

В свой кабинет следователь Зазнаев вернулся только к концу своего присутственного времени. Железманова он застал в мрачном расположении духа.

– Ты что, обиделся, что я с собой на происшествие не взял? – спросил Зазнаев коллегу (уже пару месяцев они перешли на «ты»).

– Да нет, я понял, что у тебя сроки по этому обвинительному акту горят, я тебе проект написал, вот читай, – в голосе Петра Андреевича мелькнула горделивая интонация. Он протянул другу пачку исписанной бумаги.

– Спасибо, сейчас прочту, а чем ты тогда недоволен?

– Да у меня полчаса времени осталось, и я тут дело одно прочитал, – он показал на тоненькую папочку с пожухлой серой обложкой.

Если на службе выдавалось свободное время, то по совету Зазнаева Петр Андреевич читал старые уголовные дела. Что-то ему давал сам Иван Васильевич, а что-то молодой человек и сам откладывал, копаясь в судебном архиве. Порой это чтение производило сильнейшее впечатление. Так было и с этой тоненькой папочкой.

– Ну как такое могло быть? – продолжал возмущаться Петр Андреевич.

– Что тебя так встревожило? – не понял Иван Васильевич.

– Да я вот дело прочитал «О самоубийстве дворового человека».

– И что?

– Дело происходило еще до отмены крепостного права, 1848 год. Помещица обвинила своего дворового человека в краже тулупа и обещала сдать его в рекруты. Он, крайне не желая идти в солдаты, отправился ночью на мост, я только не понял на какой, и там нанес себе рану ножом. Пытался перерезать горло, но рука дрогнула, его нашли прохожие и доставили в больницу. Жизнь ему спасли.

– А возмущает тебя что?

– Так его же потом и судили за нанесение себе увечья, приговорили к наказанию плетьми. Понимаешь, в деле нет ни малейшего намека на то, что кто-то пытался разобраться, насколько обоснованы были обвинения помещицы в адрес своего дворового, она довела его до этого, а его же и наказали, – кипятился Железманов.

– Какой, ты говоришь, год?

– 1848-й, а что?

– Ну, во-первых, это еще дореформенные времена, то есть до отмены крепостного права и принятия Судебных уставов 1864 года, которые несут великое нравственное начало, суть его как раз в том, чтобы не допустить подобного бездушного осуждения. Читая подобные дела, ты должен крепко уяснить, что как раз наша служба и была создана императором Александром Вторым, чтобы справедливо разбираться во всех обстоятельствах. Ты прав, здесь есть чему возмущаться, но, возмущаясь, надо делать выводы для себя лично, чтобы не допустить подобных фактов в своей работе. В каждой ситуации надо быть предельно внимательным ко всем людям, которые волей судьбы оказались в орбите следствия. А во-вторых, похоже, что ты обнаружил интересный факт. Ты живешь на улице, на которой жил Михаил Евграфович Салтыков, ты у него читал что-нибудь? Он публиковался под псевдонимом Щедрин.

– Читал про город Глупов.

– Ага, вот он это как раз писал, когда здесь служил. А еще у него есть рассказ «Миша и Ваня», так там примерно такой же сюжет: два дворовых мальчика решили покончить с собой, чтобы избавиться от издевательств своей барыни. Так же пошли на мост и так же пытались зарезаться ножом. Один мальчик погиб, а второго смогли спасти. Возможно, Щедрин прочитал это дело и придумал свой рассказ, только снизив возраст героев, так более трагично. Прочти, хороший рассказ, только печальный.

– Прочту, а какой мост, в рассказе указано?

– Нет, а в деле?

– Тоже нет. Я так понял, в Рязани несколько мостов?

– Да, есть вот здесь, на Астраханской, через Лыбедь, еще на Мясницкой, а еще есть Горбатый мост, он у Лазаревского кладбища. Да дело не в том, какой мост, а в том, что правосудие было в то время подобно бездушной машине, для которой люди из крепостных – вроде винтиков. Мы как раз призваны это искоренить. Закон должен давать защиту каждому, независимо от звания и благосостояния.

Потом, немного подумав, он добавил:

– Возможно, сейчас как раз есть повод на практике реализовать эти постулаты.

– Ты о чем? Вообще, куда ты выезжал сегодня?

Зазнаев кратко поведал о поездке в Солотчу:

– Вот знаешь, по первому впечатлению – это чисто русское убийство. Двое сели, выпили, поспорили, один другого сгоряча ударил ножом. Потом убийца уснул рядом с трупом прямо с ножом в руке, а труп остался остывать рядом.

– То есть ты нашел труп, спящего рядом подозреваемого, а следы застолья были? Что указывает на пьяную посиделку?

– Да, все. И штоф из-под водки пустой валяется, и закуска нехитрая осталась. Более того, от подозреваемого водкой разит, руки в крови, а в руках даже нож имеется. Врач сказал, что рана нанесена именно им, – слова Зазнаева звучали не просто устало, а безрадостно, даже несколько безнадежно.

– А чем ты тогда недоволен? Вроде и в самом деле «чисто русское убийство»? – не понял Петр.

– Да понимаешь, не складывается тут что-то. Во-первых, сами фигуранты. Убитый – гувернер, человек образованный, любитель романов на немецком языке, а подозреваемый – дворник, человек неграмотный, ни одной книжки в жизни не прочел.

– Ну так они не литературу обсуждать встретились, а выпить, или ты считаешь, что два таких разных по социальному и образовательному уровню человека вместе пить не будут?

– Да нет, совместная выпивка тут возможна, и не такое бывало, проблема только в том, что они оба непьющие были, ну не пили они вообще, ни друг с другом, ни поодиночке. С чего вдруг взяли и напились вместе и еще подрались? Правда, один из племянников этой Сабанеевой, Петровский, утверждает, что видел пару раз гувернера нетрезвым. Но у меня есть сомнение по этому поводу.

– Почему?

– Да ты знаешь, от человека иногда может пахнуть алкоголем, ну при некоторых болезнях, мне врач однажды объяснял это. К тому же этот Петровский очень своеобразный тип. У меня такое ощущение, что он только и думает, как сказать о ком-то плохо. Больно высокомерно себя держит.

– Мог просто так сказать, просто из-за желания сказать гадость?

– Ну, вроде того.

– Надо самого этого дворника расспросить обо всем, – разумно предложил Железманов.

– Правильно, вот завтра и спрошу, пусть пока в камере проспится.

– А я с тобой?

– Да неплохо было бы. Давай я посмотрю, что ты написал, потом решим.

Зазнаев погрузился в чтение, Петр уставился в окно. Минут через 15 Иван Васильевич поднял голову:

– Молодец, толково написал, у меня только пара замечаний есть.

Он начал пояснять молодому коллеге, что надо подправить, тот внимательно слушал, а потом предложил:

– Слушай, а давай я сегодня вечером дома набело перепишу, а потом завтра утром подошью, и вместе пойдем в тюремный замок этого дворника допрашивать.