Солотчинский призрак (СИ) - Страница 32

– «В убранстве комнаты у женщин не нужны

Бумага и перо, чернильница, чернила,

И старина разумно рассудила:

Муж может написать, что нужно для жены», – процитировал негромко Петр строчки из известной пьесы Мольера. Однако жених, видимо, и сам был не особо начитанным, поэтому иронии в словах молодого человека он не уловил.

– Вот, вот, Вы, молодой человек, правильно понимаете суть семейной жизни. Не нужны женщинам все эти новомодные штучки там в виде образования, книг. Все равно толку не будет. Вот Настенька моя гимназию закончила? Закончила! А толку? Хозяйство вести сама не смогла.

– В каком смысле? – не понял Петр.

– Как в каком? У нее же имение есть свое, так вот дела там все хуже и хуже, разоряется моя любезная. А все почему?

– Почему?

– Да потому, что не женское это дело – имением заниматься, там, за прислугой расходы подсчитать, это да, это можно. А имение – хозяйство сложное, не женского ума это дело. Ну, ничего, я вот после свадьбы проведу там ревизию, как раз к следующему севу прикину план, что и как делать, подниму дела. А моя красавица будет сидеть и меня ждать, старость мою скрашивать.

– Вот это Вы правильно говорите, – подсоединилась к разговору Мария Михайловна. До этого момента она молчала, только пристально смотрела то на племянницу, то на ее жениха. Казалось, что она еще раз оценивает свой выбор партии для своей родственницы. И выражение ее лица говорило, что она не ошиблась.

– Ни к чему это женщине – загружать голову всякими хозяйственными вопросами или науками, – продолжила Сабанеева. – Вот Вы, уважаемый Сергей Степанович, хорошо со своим хозяйством управляетесь. Доход оно дает Вам солидный, вот Вам карты в руки. Вы и ее имение в порядок приведете. А Настеньке и не надо об этом думать. Вы ведь хотите открыть конезавод в имении?

– Да, хочу второй открыть. Первый у меня, как Вы знаете, процветает, я своих жеребцов на международные выставки в этом году планирую выставлять.

– Доходное дело? – неожиданно спросил Роман Семенович. Ко всем разговорам он относился весьма равнодушно, было видно, что судьба сестры его не особо волнует. Зато больше занимал кусок холодной телятины, который он потреблял с тертым хреном.

– О, еще какое! – воскликнул самодовольно жених.

– Не волнуйся, друг мой. Я не могла подобрать плохую партию твоей сестре. Господин Авилов человек хозяйственный, а потому и состоятельный. Он свое имение держит в порядке, и у жены все наладит. Голодать не будет твоя сестренка, – проскрипела старуха.

«Что же ты себе новый костюм купить не можешь? Жадность заела или не понимаешь, что старый гардероб уже сносился?» – мелькнул вопрос в голове у Петра. Но по любому было понятно, что на разнообразие нарядов будущей госпоже Авиловой рассчитывать не приходится. Скорее всего, супруг будет исповедовать принцип:

– «Благоразумная жена

И платье надевать должна,

Какое только муж захочет.

Красива ли жена – оценит муж один,

И что одобрил господин,

Пускай хоть целый свет порочит».

Отогнав от себя известные строчки Мольера, Железманов посмотрел на Настю. Во время всего спора она молчала. По ее лицу было трудно понять, что она думает, что она чувствует, когда о ней говорят как о живой вещи. В основном она смотрела в тарелку, вяло копаясь в ней вилкой. В отличие от своего жениха она осетрину только чуть ковырнула. И Петр Андреевич не удержался:

– Настя, а Вы согласны с этим?

– С чем «этим»? – девушка ответила с некоторым вызовом, явно изображая, что не поняла вопроса.

– Ну, вот с позицией Вашего жениха, что женщине не нужны знания, ей не следует учиться, – пояснил Петр.

– Согласна, – с еще большим вызовом ответила Настя. – Зачем она нужна, эта учеба? Сколько ни учись, а все равно нам в гостиной сидеть, там геометрия не нужна.

– Но Вы вроде хотели поступить на Бестужевские курсы? – припомнил Железманов один разговор.

– Да дура я была. А сейчас поняла, что ни к чему это все. Только зря голову ерундой забивать. Зачем в гимназии столько сил потратила? Не надо этого всего, – девушка говорила громко и с вызовом. Однако искренне ее слова не звучали.

– Умничка Вы моя, – произнес Авилов и галантно поцеловал руку невесты. – Спасибо Вам, дорогая Мария Михайловна, что сохранили для меня такое чудо.

Он наклонился в другую сторону и так же галантно поцеловал руку хозяйки дома. Та сидела с видом великой императрицы, смотрела на своих домочадцев строго и величаво. Потом произнесла:

– Вот в этом я и вижу свой христианский долг – устроить судьбы моих родственников, которые не могут это сделать сами, а то они только и думают, как мое наследство поделить. Наследство, конечно, соблазнительное, но его ведь еще заслужить надо, а пока таковых я не вижу. И вообще о девице пусть муж заботится, а молодые люди должны сами о себе как-никак заботиться, а наследство можно и монастырю отписать. А так оставить на память о себе по несколько безделушек, ну, тем, кто будет более почтителен, и достаточно.

В этот момент Петровский стал шарить по карманам и вдруг произнес:

– Господа, я вас на минутку оставлю, кажется, я забыл в комнате свой портсигар, – с этими словами он покинул гостиную. Его шаги сопровождались негромким поскрипыванием ботинок. Непонятно почему, но вся обувь столичного чиновника издавала негромкий скрип. Петр уже давно обратил на это внимание. Он заметил, что даже если ботинки были разные, то они все равно слегка поскрипывали и даже спросил об этом самого Петровского. Тот пояснил ему причину этого феномена очень просто:

– Я заказываю обувь у одного сапожника в Питере, сразу несколько пар, он очень хорошо шьет на мою ногу, но кожу ему поставляют немного странную, вся обувка вот так немножко поскрипывает.

Вернулся Петровский только минут через пять. И первым делом позвал горничную:

– Наташка, ты сегодня убирала в моей комнате?

Та испуганно подскочила к барину:

– Да, я.

– Ты зачем спрятала мой портсигар?

– Какой портсигар?

– Как какой? Который лежал у меня на столе. Серебряный такой, там еще вытиснена картинка – горный пейзаж. Куда ты его сунула?

Ради справедливости отметим, что Петровский не обвинял девушку в краже, он был уверен, что неразумная девица переложила нужную вещь в неподобающее для нее место. Однако и это замечание Наташа отвергла:

– Я ничего не перекладывала. Честное слово.

– Да ладно врать. Переложила и теперь скажи куда. Он мне нужен, я курить хочу.

– Да не перекладывала я ничего. Я всегда, когда пыль стираю, если какую вещь в руки беру, кладу строго на то же место, – девушка была готова заплакать.

– А ты вообще видела этот портсигар на столе? – неожиданно для самого себя возник с вопросом Петр (сколько ни зарекался не проявлять в себе следователя, все никак не получалось).

– Видела, – чуть подумав, вспомнила горничная.

– В руки брала?

– Брала, но я на место положила, честное слово.

Видимо, и в самом деле Наташе было не свойственно брать и переставлять без спросу вещи, поэтому Петровский только раздосадованно произнес:

– Опять это безобразие. Снова вещи исчезают…

– Но потом они вроде появляются? – спросил Авилов.

– Ну, обычно да, – пожал плечами Роман Семенович.

– Значит и это появится. Вот только я на вашем месте сменил бы полностью весь состав слуг, – решительно предложил жених.

– Зачем? – удивилась Настя.

– Ну, понятно, что это из них кто-то так развлекается. Воровать не решается, а вот выказать свое презрение к образованным и достойным людям вполне могут.

– А мне кажется, что это призрак шалит! – с испуганным лицом произнесла Петровская.

– Ой ты моя радость! Призрака боишься! Вот верно ты сейчас сказала: зря ты в гимназии время тратила, ничему тебя не научили. Призраков не бы-ва-ет!!! – по слогам произнес Авилов и, слегка приобняв невесту, поцеловал ее в щеку.

Потом пошли на террасу пить чай и кофе. На этом участие Петра и Павла в семейных посиделках закончилось, они пошли наверх заниматься творчеством: планировалось склеить модель парусного судна, на котором капитан Флинт бороздил морские просторы. Проходя мимо окна на верхнем этаже, мальчик неожиданно произнес: