Солнечный мальчик - Страница 12
Ошеломлённый Вовка вытащил из угла клетку с Мурзиком и поволок её наверх.
— А где мама и дядя Федя? — спросила на палубе, Леночка.
— Ему казалось… — задумчиво ответил Вовка, выдирая из клетки грязную газету.
— Что казалось?
— А? — словно очнулся он. — Не суй нос куда не следует. Держи ежа. Да не пищи ты, он сам тебя боится. Трясётся, как лихорадка на проводах. Ещё хвасталась: я! я!.. Ну и уходи! Разнюнилась!
Вовка поссорился с Леночкой, пнул ногой Мурзика, а вечером нагрубил маме.
Всё, что так чудесно налаживалось, полетело кувырком.
Снова о мире
В эту ночь Вовка долго не мог уснуть.
Последняя ночь на пароходе!
Он лежал на койке и смотрел широко открытыми глазами в потолок.
Мир оказался сложным. Он тянулся на тысячи и тысячи километров. Его пересекали бурные реки, высокие горы и бесконечные железные дороги. Над ним летели стремительные самолёты. Тупоносые автобусы тащили по его дорогам оранжевые хвосты пыли. По морям плыли, качаясь, пароходы, и двухтрубные паромы несли через реки на своей спине стада красных вагонов.
Мир населяли строители, лётчики, охотники за тиграми. Тысячи хороших людей. Но в нём жил и вор Кожаный, бродил по улицам безнадзорный Степан-Григорий, разъезжал по своим, никого не касающимся, делам толстоносый пассажир в разрезанном донизу валенке.
В мире было всё. Не было только человека, которому Вовка мог бы сказать короткое ласковое слово «папа»…
Вовка тихонько спустил ноги с койки, оделся и выскользнул из каюты.
На палубе никого не было.
Он скрючился на скамейке, обхватив руками голые ноги
Над пароходом висело чёрное небо с большими, как фонари, звёздами.
Откуда-то, словно издалека, долетал шелест бегущих за бортом волн. Глухо и ровно стучали машины.
Справа послышался звук шагов. Кто-то осторожно прошёлся по палубе, подошёл к борту и чиркнул спичкой, собираясь закурить.
Колеблющийся огонёк вырвал из темноты сложенные над спичкой ладони и осветил черты бульдожьего лица.
Это лицо Вовка узнал бы среди миллиона других. У борта стоял Кожаный.
Вовка растерялся. У него застучали зубы. Ему показалось, что они стучат громче, чем пароходная машина. «Услышит!» — подумал он и соскочил со скамейки.
Кожаный тотчас же направился в его сторону.
Не в силах оставаться на месте, Вовка бросился бежать. Кожаный в два прыжка догнал его и схватил.
Пальцы Кожаного ножами вонзились в Вовкино плечо. Он вытащил упирающегося мальчика на освещённую судовыми огнями часть палубы.
— Это ты? — поражённый не меньше Вовки прохрипел Кожаный. — Ты как сюда попал?
Вовка пролепетал что-то насчёт мамы и Камчатки.
— Вот это да! — Кожаный секунду помедлил, а затем, приблизив своё лицо к Вовкиному, тихо и отчётливо произнёс: — Забудь, что ты меня видел. Понял? Скажешь кому-нибудь слово — выброшу за борт!
Он разжал пальцы — будто вытащил ножи — сделал шаг назад и растаял в темноте.
Что делать?
— Ты где был? — встретила Вовку в коридоре мама. — Кто тебе разрешил ночью одному выходить наверх? Ну, что за ребёнок: одни волнения, одни неприятности… Будешь сидеть под замком.
Она втащила Вовку в каюту.
Не поворачиваясь, чтобы мама не увидела его побледневшего лица, Вовка торопливо разделся и юркнул в постель.
«Выкину за борт!» — звучали в его ушах последние слова Кожаного.
«Выкинет!» — безнадёжно думал Вовка.
Если бы в эту минуту мама подошла к нему, села рядом, обняла и начала допытываться, в чём дело, — может быть, Вовка всё и рассказал бы. Но она, вздыхая и бормоча, забралась к себе наверх и погасила свет.
Оба лежали тихо, не шевелясь, до тех пор, пока внезапно не замолчала машина и не раздался грохот брошенного якоря.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
МОРЕТРЯСЕНИЕ
Пришли!
За дверью послышался шум. Кто-то, грохоча сапогами, пробежал по коридору. Раздались возбуждённые голоса. Дверь распахнулась. На пороге стоял Фёдор.
— Скорее собирайтесь. Пришли. Всех свозят на берег, — сказал он, тяжело переводя дыхание.
— Что случилось? — не глядя на Фёдора, спросила мама.
— Идёт цунами. Пароход через час снимается с якоря.
Цунами?.. Цунами?.. В голове у Вовки завертелась тысяча вопросов.
Глядя, как мама торопливо швыряет в чемоданы бельё и книжки, он лихорадочно соображал:
«…Сейчас все сойдут на берег… И Кожаный… А что, если не говорить?.. Ведь никто не узнает…»
Фёдор вытащил чемоданы в коридор и торопливо потащил их куда-то.
— Дядя Фёдор!..
Вовка сорвался с места и кинулся вслед за Фёдором, прыгая, как заяц, через чужие узлы.
— Вова, назад!
Куда там! Вовка догнал Фёдора в самом конце коридора, повис на чемодане и, когда Фёдор наклонился, прошептал побелевшими губами прямо ему в ухо:
— Кожаный… Здесь… на пароходе… Я видел!
Фёдор грохнул чемоданами об пол.
— Что же ты молчал? Вот не вовремя! Знаешь что, дуй к Леночке, веди их с бабушкой сюда. Чемоданы постоят. Я мигом… Фёдор убежал. Коридор и лестница, ведущая на палубу, быстро наполнились людьми. Пассажиры тащили узлы, проталкивали вперёд детей, дожёвывали на ходу бутерброды.
Когда все собрались, появился Фёдор.
— Уф, еле успел — сказал он, отдуваясь. — Был у капитана. Капитан приказал проверять всех сходящих на берег. Всюду расставлены матросы. Кожаному не уйти… А теперь — живей на посадку.
Люди за бортом
Палуба была полна людей. Жёлтые лампы, подвешенные к мачтам, качались из стороны в сторону. С мостика белым лучом светил вниз сигнальный прожектор. За бортом стучали моторы катеров, которые пришли из порта.
Началась посадка. Спуститься в катера можно было только по верёвочной лестнице. Лестница раскачивалась. Даже мужчин-пассажиров приходилось поддерживать, чтобы они не сорвались в воду.
— Женщин и детей в шлюпки! — приказал тогда капитан. — Опустим шлюпки с людьми!
Вовка стоял рядом с мамой и смотрел на матросов, которые готовили шлюпки к спуску.
Шлюпки висели над палубой на канатах.
Матросам помогало несколько пассажиров.
Около одного каната возился мужчина в тёмном пальто с поднятым воротником.
Его фигура показалась Вовке знакомой.
Когда человек пошевелил рукой, лежавшей на канате, в руке его что-то блеснуло.
Человек повернулся… и Вовка очутился лицом к лицу с Кожаным.
Это был ужасный момент. Секунда — и Вовка закричит.
Но Кожаный не потерял этой секунды. Он сделал шаг к мальчику, с силой толкнул его в сторону, спокойно вошёл в дверь, ведущую внутрь корабля, и скрылся.
От толчка Вовка едва не упал.
— Что с тобой? — испугалась мама.
— Кожаный. Ушёл. Вон туда! — забормотал ошеломлённый Вовка.
— Кожаный? Откуда? Какой ужас! Он что, ударил тебя?
— Н-нет…
— Идём скорее отсюда. Вон Лена уже садится в шлюпку.
Действительно, Генриетту Николаевну и Лену первыми усадили в шлюпку, около которой Вовка только что видел Кожаного.
Вовке и маме место досталось в другой.
Шлюпки быстро загрузили людьми.
— Пошла правая! — скомандовал боцман.
У Вовки захватило дух.
— Левая!
Матросы наклонили балки, между которыми держались на канатах шлюпки.
Шлюпки повисли над водой.
— Спускай!
Первой начали спускать шлюпку, в которой сидели Генриетта Николаевна и Леночка.
Взвизгнули чугунные ролики. Шлюпка медленно поползла вниз.
Вдруг раздался пронзительный крик: один из канатов лопнул, шлюпка перевернулась, в воду из неё посыпались люди.
На секунду все оцепенели.
— Мама, — раздался в наступившей тишине голос Вовки, — Лена!
Раньше всех опомнился сигнальщик на мостике. Он наклонил прожектор, и все увидели, как у самого борта барахтаются в чёрной воде люди.