Солнечное затмение (СИ) - Страница 19

   Помнил также и момент расставания со странной девчонкой. Они остались наедине, и ее светло-коричневые глаза будоражили его юное сердце всякий раз, когда их взгляды пересекались. Почему-то тогда он подумал, что из нее вырастит настоящая колдунья. Она научила его фыркать как разъяренная кошка и пускать когти. Так, фыркая и дразня друг друга, они дофыркались до того, что их тела соприкоснулись. Он почувствовал дрожь ее коленок. Их лица почти вплотную глядели друг на друга. Потом Мариаса показала ему язык, но Жерас не осмелился передразнить ее тем же жестом. Она потерлась об него своим хрупким тельцем и совершенно неожиданно произнесла: "когда ты станешь королем, ты потащишь меня с собой в постель?".

   Мальчик был в шоке. По своему недозрелому возрасту он даже не понимал, что конкретно она от него требует. Потом Мариаса щелкнула его по носу и убежала. С тех пор он ее не видел... Да, полторы эпохи, не меньше. Дело в том, что она подросла, и ей нашли спутника жизни. Этим обреченным оказался Лех Лоринский, принц Панонии, и Мариаса надолго уехала жить в Варру-шиву. Их союз, разумеется, был создан из чисто политических соображений. Немного позже по всем миражам поползли слухи, что спутница жизни панонского принца совершенно необуздана в своих сексуальных потребностях. Сам Лех многократно жаловался друзьям, что по ночам она не дает ему покоя, замучила до полусмерти. Более того, в Варру-шиве Мариаса занималась и совсем не женскими делами: самостоятельно обучала солдат, как нужно стрелять и драться, ее часто видели в компании знатных панов -- одну, без принца, она совала свой нос почти во все государственные дела. Ей было недовольно все окружение короля Вессы. Но Даур Альтинор строго предупредил: если кто посмеет обидеть его дочь, тот будет иметь дело с вооруженными силами Франзарии. И ее терпели. До того самого момента, как Лех Лоринский был предательски убит во время похода на новый Вавилон.

   Так Мариаса вернулась в отцовское гнездышко, где и проживала последнее время.

   Жерас очнулся от воспоминаний, когда рука Альтинора тормознула его перед какой-то дверью.

   -- Подожди здесь. Я ее предупрежу.

   Жерас почувствовал, как взволновано бьется его сердце. Ему казалось, что сейчас выбежит та самая девчушка с рыжими косичками, снова ухватит его за нос и скажет: "привет! Ты не забыл, что обещал взять меня в спутницы жизни, когда станешь королем?". Какая она сейчас стала?.. Да и помнит ли его?

   Альтинор не замедлил вернуться, положил руку ему на плечо и внушительно произнес:

   -- Она тебя накормит и покажет комнату, где ты спрячешься. Не вздумай высовываться оттуда. Жди меня, и мы реализуем наш общий план. -- Старший советник испытывающе глянул в глубину души королевича и как тонкий психолог сразу понял, что тот думает совершенно не о том, о чем думал еще пару циклов назад. -- Ты еще сядешь на престол Франзарии, клянусь самым дорогим, что у меня есть -- попугаем Гораццием. И пусть мой попугай не произнесет больше ни одного скверного слова, если я тебя обманываю!

   Психолог Альтинор понимал, что степень доверия престолонаследника к нему уже поднялась настолько, что не грех и поиграть с огнем, откидывая фривольные шуточки на самые болезненные для них обоих темы. Эта милая непосредственность должна была вызвать, по его расчетам, доверие еще большее. Впрочем, Жерасу в данный момент было почти наплевать на всех попугаев и на все престолы, которые только есть в черной вселенной. Ему не терпелось увидеть Мариасу.

   И он ее увидел.

   Она стояла перед зеркалом к нему спиной и расчесывала волосы. Реакции на вошедшего гостя -- ровным счетом никакой. Будто к ней пожаловал не сын короля, которого она не видела больше половины своей жизни, а какой-нибудь надоедливый кавалер, докучающей ей собственной назойливостью. Она продолжала водить расческой по искрящимся золотым кудрям и внимательно оценивала собственную красоту. Так уж получилось, что Жерас первым делом увидел не ее, а ее отражение в большом зеркале, обрамленном красным деревом. От рыжеволосой взбаламученной девчонки не осталось почти ничего. Разве что коричневые глаза с гипнотическим взглядом колдуньи потревожили в душе принца что-то давным-давно минувшее, затерявшееся в лабиринте вселенского времени. Нельзя было сказать, что она ослепительно красива. Черты ее лица первый миг даже отпугнули Жераса: уж очень она походила на Альтинора, будь его имя проклято. Всякие напоминания об этом человеке являлось болезненным для принца. Мариаса наверняка злоупотребляла тушью и румянами: ее ресницы выглядели неестественно длинными и яркими, а щеки пылали, словно она только что посидела возле жаркой печки. Жерас терпеливо ждал, что если не она, то хотя бы ее отражение бросит в его сторону мимолетный взгляд. Но нет: она усердно занималась собственной персоной, прекрасно зная, что позади ее всего в нескольких шагах стоит недоумевающий сын короля Эдвура. Он первый начал разговор:

   -- Сударыня, разрешите представиться. Меня зовут Жерас Ольвинг. Я состою в некотором родстве с королем Франзарии... Если вы меня совсем не помните...

   Мариаса (та, которая находилась в зеркале) кинула на него небрежный взгляд и принялась подводить губы малиновой помадой. Когда она снизошла, наконец, до ответа, Жерас почему-то вздрогнул:

   -- Странные вещи творятся у нас под черным небом. Мне сказали, что вы умерли.

   Нужно было срочно придумать какой-нибудь остроумный ответ. И он прозвучал:

   -- Знаете, лежа в гробу, в самый последний момент я передумал умирать.

   -- А чего так? -- герцогиня растянула рот до неприличия, оценивая блеск своих губ.

   -- Вспомнил, что не попрощался с вами.

   -- И вы пришли попрощаться?

   -- Ну... Для начала хотя бы поздороваюсь. -- Жерас уже начинал утомляться от ее сарказма.

   Мариаса закрыла створки зеркала, словно затворила целый мир отражений, и повернулась к нему лицом. Одета она была без ложной скромности (равно как и без истинной). Пышное платье из этамина собрало в себе все оттенки синевы, переливающиеся как морские волны, плечи покрывал бархатный палантин. Сапфировые фестоны имитировали застежки. Разрез декольте, надо заметить, вполне вписывался в нормы приличия. Золотой позумент вплетался в платье сверху донизу. А в том месте, где природа наградила Мариасу пышной грудью, сетка позумента выписывала неевклидовые геометрические узоры, похожие на два бугра искривленного пространства, или две волны возбуждающей страсти. Ее карие глаза жгли насквозь и тело, и душу.

   Да... Во что только не превращаются маленькие костлявые девчонки с растрепанными косичками и вечно сопливым носом. Жерас даже смог заметить на ее лице едва уловимые следы детских веснушек. И ляпнул первое что взбрело в голову:

   -- Сударыня, не для меня ли вы так нарядились?

   -- Сударь, я так наряжаюсь для всякого мимоходящего, дабы все помнили, что я -- королева панонская. Хотя и бывшая.

   Мариаса убрала свою косметику в маленький ларец, потом, не сказав ни слова, куда-то ушла и появилась только циклов через пять с наивным вопросом:

   -- Родственник короля, вы наверно проголодались с дальней дороги? В гробу вас вряд ли чем-нибудь кормили.

   Жерас только сейчас понял, что зверски хочет есть. Он проглотил бы целого медитавра, причем -- сырым и еще барахтающимся. Но герцогиня принесла ему миску рагу, хлеба и две бутылки хереса. Все емкости были моментально опустошены. Слегка захмелев, Жерас навеселе философски подумал, что жить все-таки лучше, чем помирать. Мариаса еще много раз куда-то отлучалась, все время напоминая ему, чтобы сам он никуда не высовывался. Вообще, она была малоразговорчива, постоянно иронизировала, ни к каким проблемам всерьез не проявляла интереса и, кажется, к королевскому сыну -- тоже. По воздуху только время от времени мелькала разлитая синева ее платья, да слышался мелодичный перестук каблуков. Жерас сказал ей, что предпочитает спать на мягкой перине более, чем на жестких нестроганных досках. Герцогиня намек поняла и показала ему маленькую комнатку, где он мог отдохнуть. На сытый желудок у Жераса оставалось всего одно желание: потушить перед своими глазами целое мироздание, и хоть на некоторое время отключиться от всех проблем. Он дунул на канделябр, и предвечная Тьма, прародительница всего сущего, укутала его своей черной лаской. Уже зевая Жерас подумал: "и каким это образом Альтинор собирается посадить его на трон Франзарии?". Если, подлец, не врет, конечно.