Солнце за нас! (СИ) - Страница 4

На столе стояла большая бутылка вина, литра в два. Пили недавно, уровень жидкости был ещё высок.

— Здравствуйте господа.

— И тебе привет. Выпьешь с нами? — спросил Владимир Анатольевич.

Максим не слишком любил алкоголь, но сегодня захотелось выпить стаканчик-другой. А заодно послушать разговоры. Он взял из буфета стакан.

Все посмотрели на него с некоторым удивлением. Позже Максим узнал, что Петя никогда не принимал участие в подобных посиделках. Но вино без вопросов налили.

— Вот представляете — французские большевики открыто собирают деньги на помощь голодающим в Совдепии! И власти это терпят!

— Безобразие. — Согласился Михаил Константинович.

— Так голодающие причем? — Не понял Максим. Разве все мужики большевики?

— Да все они там хороши. Озверевшее хамье! — Буркнул отец.

А ведь никакого имения у них не было! Ничего они у него не сожгли. С чего это папаша так мужичков ненавидит?

Тут встрял Владимир Анатольевич:

— Понимаете, Петя, большевизм — это своего рода духовная "испанка". Она заражает всех. Если народ не поднялся, значит — они тоже уже заражены. Мало того. Сейчас эта зараза распространяется по Европе. Уже многие больны. А что такое большевизм? Это разнузданная азиатчина. Он отрицает все европейские культурные ценности. И прежде всего ему ненавистны представители интеллигенции, то есть единственной в России мыслящей прослойки. На Европу надвигается новый Чингис-хан...

Мужик задвинул длинную речь, Максим скоро потерял нить. Он успел маленькими глотками выпить свой стакан и налить ещё — а Владимир Анатольевич всё говорил и говорил. Несколько раз он повторял тему о необходимости пойти на большевиков крестовым походом. Так, что-то подобное говорил товарищ по фамилии Гитлер...

Наконец он иссяк, но эстафетную палочку взял Михаил Константинович. Он тоже стал что-то длинно и путано излагать. Суть была примерно та же. Французским властям надо, не теряя времени, пересажать местных коммунистов. Потом договориться с Германией на любых условиях — и двинуть войной на "Совдепию". Интересно, что никто из троицы в войне не участвовал. Возможно, поэтому все трое были очень воинственно настроены.

Так дело и шло.

Максим, когда читал Чехова и Куприна, всегда поражался, что герои произведений закатывали речи на две-три страницы. Он-то думал, что это условность, литературный прием. Вон в фильме "Гусарская баллада" все герои вообще стихами говорят. И никто не думает, что тогдашние гусары на войне так изъяснялись. И только теперь он понял, что Чехов и Куприн не зря называются писателями-реалистами. Они описывали то, что видели. Причем Максим, когда говорил, то всегда наблюдал за реакцией собеседника. Если видел, что его не слушают, тут же сворачивал базар. А эти... Им было без разницы. Вещали как глухари на току.

Максим подумал: "Кажется, я начинаю понимать, почему большевики взяли власть. Если все остальные так мели языком, то им и особо напрягаться не пришлось."

Сидели долго. Два раза Максим бегал за догонкой. Пил он мало. А папаша с дружками порядком нахрюкались и обсуждали как надо казнить большевиков и социалистов. Обратившись к памяти Пети, Максим понял причину неприязни того к отцу — папаша с его дружками чуть ли не каждый вечер мусолили одно и то же! Впрочем, откровенная злоба не нравилась и Максиму. Дело тут даже не в ненависти к своей Родине. Максим не являлся особым патриотом. Хотя как-то в Германии и начистил рыло одному козлу, который стал орать про русских варваров, которые в сорок пятом насиловали бедных немок. Но вот эта тупая озлобленность... И ведь у таких дети могут вырасти или такими, кто в его мире шел служить нацистам или наоборот — побегут вступать в местный комсомол. Причем, скорее второе. Максиму один парень, увлекавшийся историей разведки, говорил, что в эмигрантских организациях агентов НКВД было как грязи. Теперь понятно, откуда они брались...

Кстати никто, кажется и не заметил никаких изменений в "Пете". По той причине, что этих типов волновала только своя болтовня.

В конце концов, Максим решил, что с него хватит — и отправился в свою комнату. Остановка не слишком впечатляла. Кровать, письменный стол, шкаф и книжная полка. Последняя была полупустой. Понятно, что из России ничего не утащили, но тут-то эмигранты сидели аж три года! Да и литературка... Из знакомых были Луи Буссенар и Генри Райдер Хаггард[6] на французском. Остальные издания, судя побложкам, были примерно такими же. Да уж, чтиво для тринадцатилетнего пацана. Инфантильность в запущенной стадии.

Зато вид из окна был роскошный — сплошное море разнообразных крыш. Чем-то это напоминало Питер — видел он такое из окна у одного своего приятеля.

Потом Максим поступил очень непоследовательно, но... так все и поступают. Только что ругнул своего реципиента за читательские пристрастия и взял с полки книгу Хаггарда "Священный цветок". Благо он её не читал. Как оказалось, произведение являлось приквелом к "Копям царя Соломона". Что это именно приквел сразу было видно — очень уж труба пониже и дым пожиже. Явно товарищ после успеха "Копей" стал бодро клепать денежку[7].

Но... зачитался. Оторвался он лишь когда пол залило красным светом. Макс подошел к окну и выругался на тему того, что нормальная цветная фотография появится ещё очень нескоро. Над парижскими крышами поднималось бешеное красное солнце. Зрелище было феерическим. Поглазев на это дело, Максим завалился спать. Благо было воскресенье. А на вечер у него имелись кое-какие планы...

Он решил отправиться в "Русское общество", расположенное бульваре Лефебр. Там по воскресеньям эмигранты проводили разные лекции, и, что самое главное, собиралась русская молодежь. Короче, тусовка.

Петр пропустил уже два вечера. Причина носила имя Лены Кондратьевой, к которой Петя испытывал сильные чувства. Он в последнюю встречу Леночка продемонстрировала к нему своё нерасположение. Порывшись в петиных воспоминаниях, Максим решил, что объект любви его реципиента принадлежит к типу женщин, которые имелись и имеются во все времена и у всех народов. Эдакая стервочка, которой нравится, когда вокруг неё бегает толпа мужиков, она ими крутит. Причем (пока что), не с корыстными целями, а просто натура такая. Да и Петра она отшила явно не всерьез и ненадолго. Просто, чтобы жизнь медом не казалась.

Но мальчик-то этого не понимал! Страдал, бедняга. Кстати, выяснилось и наличие у парня крупной по его масштабам суммы. Он хотел послать девице шикарный букет. Ну, дурак! За пару франков в бистро можно было налопаться до отвала и вина хорошо попить[8].

Но Максима данная любовная трагедия не осень волновала, а вот оглядеться-то стоит.

Возле здания местного эмигрантского культурного центра и на скамеечках бульвара тусовалась молодежь. Внтури было тесно и накурено, а погода стояла хорошая.

— Здравствуйте, Петр! — Приветствовал его околачивающийся по бульвару один из местных, тоже не слишком богато одетый. Его звали Александр Марков.

— Здравствуйте, Александр, — ответствовал Максим, знавший от Пети, что тут "тыкать" не принято.

— Что-то вас давно видно не было.

— Да так, дела...

Судя по роже Александра, он прекрасно знал, какие это дела были у Петра. Деревня, все обо всех всё знают. Но оно и к лучшему. Проще будет въехать в местные расклады.

Александр протянул ему портсигар. Максим на курил, до и Петя дымил больше для солидности.

— Нет, спасибо бросил.

Приятель поглядел с удивлением. В это время до антитабачной пропаганды было как до Луны.

Александр стал рассказывать разные местные сплетни, Максим вполуха слушал. И тут вдруг увидел интересную картину. Про противоположной стороне улицы шли шесть крепких парней в синих беретах и черных кожанках. Но самое главное — двое из них были в косухах! Самых натуральных. Когда компания поравнялась с клубящимися на бульваре эмигрантами, один из них повернулся и весело крикнул: