Солдаты великой земли (Сборник воспоминаний южноуральцев — участников Великой Отечественной войны 19 - Страница 23

А в это время на митингах воинам читали телеграмму Ставки Верховного Главнокомандующего. Поздравления советских воинов с успешным началом форсирования Сиваша и вступлением на Крымскую землю вызвало восторженные крики ура.

И вот уже бойцы первого эшелона дивизии вошли в неприветливые воды Гнилого моря. Час назад мягкий ветерок еле колыхал хилую травку. Теперь дул восточный бриз и гнал через Генический пролив в сторону брода воды Азовского моря. Спокойная поверхность залива зарябила. Вскоре темно-бурые, пепельно-серые плесы заволновались, покрылись барашками. Вода стала прибывать.

Громко чавкала липкая грязь под босыми ногами солдат. Тело обжигала холодная вода. Стало ясно, почему Сиваш называется гнилым. Тухлый запах воды, изобилие вязкой грязи у берега, киселеобразная масса темно-серого цвета на середине — вот его характерные признаки.

«Движение без остановок», — это требование знали все. Ноги засасывает, если станешь хоть на минуту.

Волны становились крупнее, одна за другой ударяя в плечо: Горько-соленую воду каждый ощущал на собственных губах и думал: «Хоть бы поскорее избавиться от этой тухлятины».

Посуровели лица солдат. Широкая водная грязь и постепенное повышение уровня воды создавали мрачное настроение, особенно у тех, кто не умел плавать, а таких было много. От холода у «старичков» судорогой сводило ноги. Рослые, крепкие, физически развитые воины все чаще оказывали помощь тем, кто послабее, беря часть ноши себе. Бойцы не просто шли, а несли на себе обувь, оружие, боеприпасы, снаряжение и продовольствие.

Появился еще один враг — надвигался вечер. Ориентиры начали исчезать. В разных направлениях послышались тревожные восклицания.

На том берегу догадались, зажгли костры. Вспыхивая один за другим, костры манили к себе уставших бойцов. На душе потеплело и тревожные голоса постепенно утихли. Стало слышно только упрямое булькание и чавкание воды.

Перелом настроения прибавил сил. Наконец подразделение за подразделением стали выходить на берег.

Ручьями стекает с одежды вода, голова кружится от проклятого запаха, а в глазах все еще рябит горько-соленая волна.

— К кострам не подходить, не закрывать ориентир, люди на воде, — кричит кто-то резко. А как хочется хотя бы разок протянуть к ласкающему пламени окоченевшие руки, лишь один раз вдохнуть теплую струйку воздуха, но командиры властно зовут к себе, собирают отделения, взводы и роты и уводят подальше на материк. Получен приказ уходить на оборонительный рубеж.

Одеть сырую, намокшую обувь совсем не просто, но еще хуже идти в ней.

Только теперь бойцы заметили, как свистит ветер. «Как же пройдут остальные, вода уже по грудь?» — думает Братчиков и, не утерпев, обращается к Вороновичу:

— Второму эшелону еще тяжелее будет идти. Надо подбавить дров в кострах, чтобы виднее ориентиры были. — Капитан быстро ушел исполнять поручение.

Остервенелый ветер хлещет солдат, согреться можно только движением. Никаких укрытий нет. Бойцы молча шагают по песку, еле передвигая потертые ноги.

Солдат Гусев шел недалеко от Братчикова. Надо как-то развеселить людей, и он нарушил молчание.

— Правда, нет, товарищ майор, я слыхал, будто эта гнилая вода от хвори избавляет. Ревматизм, там, наросты всякие, веснушки снимает?

— Правда-правда, и я слыхал, — подхватил разговор ординарец комбата, шагавший за майором, — мозоли, к примеру, более суток не держатся.

Солдаты будто ждали этого. Каждый на свой лад повернул то, что еще минуту назад казалось большой неприятностью. Стало вдруг ясно, что совсем уж не так страшен черт, как его малюют. Гусев затянул песню, но командир оборвал. Это было уже слишком.

Шагали всю ночь. На рассвете вошли в татарскую деревню, она казалась безлюдной. У колодца, как на колхозном базаре, не протолкнуться. Каждый хочет припасть губами к живительной влаге и набрать поскорее флягу пресной воды.

В полдень у следующего селения сделали большой привал. Ветер внезапно утих. Солнце пригрело посеревших солдат, и они с удовольствием сбросили с себя груз, сняли шинели, чтобы досушиться.

Неожиданно привели пленного.

Обер-лейтенант, если верить ему, — «земельный комиссар» данного района. Гитлеровский холуй разъезжал на двуколке по окрестным деревням, брал на учет скот. Рослый и пухлый, как боров, фашист с недоумением смотрел на русских солдат и был явно не в духе. Зато настроение советских бойцов значительно повысилось. Рыжий детина повеселил их вдоволь, когда принялся доказывать, что он нес советским людям счастье.

Командование 17-й немецко-румынской армии не предполагало, что так скоро появится настоящий хозяин на крымской земле: не учли уроков гражданской войны.

В 1920 году красные дивизии под командованием прославленного полководца М. В. Фрунзе перебрались в брод через Сиваш, западнее мыса Кугаран, нанесли сокрушительный удар по врангелевским войскам и сбросили их в Черное море.

История повторилась. Как и двадцать три года назад к бродам Сиваша привел советских воинов Иван Иванович Оленчук, колхозник села Строгоновка. Он хорошо знал каждый залив, каждый мыс Гнилого моря, где какая глубина, как меняется режим воды при изменении погоды. А в это время его старший сын Александр Оленчук в составе орудийного расчета отражал яростные атаки гитлеровцев на Перекопском валу.

Припав друг к другу, спали бойцы. Но хозяйственникам было не до сна. Нужно было приготовить обед изголодавшимся людям.

К полудню авиаразведка донесла: «Противник перебрасывает войска в сторону плацдарма». Дивизия получила задачу: «Прочно закрепиться на достигнутом рубеже и разгромить подходящие части врага».

Майков собрал командиров и отдал приказ на оборону. После уточнения позиций на местности подразделения потянулись занимать оборону. Остаток дня и всю ночь рыли окопы. Шанцевого инструмента не хватало, работали посменно.

Подносились патроны и гранаты. На артиллерию не рассчитывали, она также, как и многое другое, была за Сивашем и переправить ее, казалось, нет возможности.

Утро было туманное, немцы могли нагрянуть незамеченными.

Лишь часам к одиннадцати развеялся туман, осел в лощины, засверкали лучи солнца. Взору освободителей Крыма предстала широкая степь с небольшими холмами впереди. Где-то впереди послышалась редкая ружейно-пулеметная стрельба. Скоро перестрелка оказалась совсем рядом. Боевое охранение, отходя на фланг, заставило противника развернуться. Беспрерывный треск пулеметов перекинулся на весь участок дивизии и разгорелся бой.

— Танки, танки идут! — кричат наблюдатели.

Это известие ошеломило. Гул моторов нарастал, хотя ни одной машины пока не видно. Чем их бить? Ни одной пушки с собой.

— Подготовить связки гранат! Противотанковые ружья к бою! — разнеслась по окопам команда.

Машины противника дали первый залп.

— Самоходки, самоходки! — разглядев, докладывали все те же наблюдатели.

— Хрен редьки не слаще, — острили бронебойщики, получше прилаживаясь к противотанковым ружьям.

Степь огласилась ревом и свистом снарядов и мин, щелканьем и дзеньканьем десятков тысяч пуль. Появились раненые и убитые.

Рукопашной схваткой дивизия отбила натиск. Гитлеровцы отступили и залегли. Отошли и самоходки, но огня не прекратили.

Перегрупировавшись, фашисты снова пошли на нас, огонь их усилился. За цепью пехотинцев двигались самоходки.

И снова рукопашная схватка решила исход сражения.

— Кишка тонка против советского воина, — кричал Гусев.

Немцы откатились назад. Самоходки ушли в лощину. Огонь наших противотанковых ружей нанес серьезные повреждения вражеским машинам.

Оттесненные подразделения вновь заняли свои окопы. Раненых отправили к зеленой посадке, где расположились медпункты, штабы, склады боеприпасов. Посадка не велика, но словно магнит притягивала к себе людей. Не зря противник так настойчиво рвался к ней.

Под вечер гитлеровцы начали окапываться.

— Нам нужна артиллерия, как воздух, — горячился Майков.