Солдаты великой земли (Сборник воспоминаний южноуральцев — участников Великой Отечественной войны 19 - Страница 18

Пришла весна. Четверо заключенных ушли из лагеря, и их не поймали. Это событие взволновало всех. Надо подождать несколько дней, пока успокоится охрана.

Прошло десять дней.

— Сейчас или никогда, — говорю я своим друзьям. — Сосновый лес рядом. Скоро начнется лето.

«Зачем я их убеждаю, они не меньше, чем я, рвутся на свободу». Сговорились, завтра бежим. Утром спрашиваю фельдфебеля:

— Что будем делать, господин шеф?

— Вот эти блиндажи собирать. Надо таскать бревна.

— Бревна очень тяжелые, а я худой.

— Двух человек тебе хватит? — спрашивает шеф.

— Хватит, господин фельдфебель.

Образовалась маленькая интернациональная группа, состоящая из узбека, туркмена и меня, русского. Делаем блиндаж. Шеф с охранником ушли по траншее к основной группе военнопленных. Удобный момент для побега! Сердце заныло от тревоги. А, может быть, он играет со мною в кошки и мышки. Пот выступил по всему телу. Вспомнил четверку бежавших, трое из них старше меня, а один даже с сединой в висках. У них вышло все хорошо.

Я перебирал в памяти весь ход своей подготовки к побегу. «Не допустил ли я где-нибудь промаха?» Кинулся к месту, где припрятана карта и компас. Они зарыты под основанием блиндажа в правом углу. Все на месте. Отлегло на душе. Вышел из траншеи, чтобы посмотреть, где сейчас шеф и охрана. «Если одному бежать, эти ребята пострадают», — рассуждаю сам с собой и опускаюсь в блиндаж.

— Согласен бежать? — спрашиваю туркмена — по профессии учителя.

— Согласен, — не задумываясь, говорит он.

— А ты, Арайль — обращаюсь к узбеку, молодому парню.

— Я не пойду. Поймают, убьют.

— Смерть, так смерть, раздумывать нечего, — говорю я. — Погибают не все.

Наконец Арайль согласился.

Мы быстро вышли по траншее к сосновому лесу и скрылись в нем.

В первый день мы прошли километров пять на запад. У туркмена имеется большой кухонный нож, пайка хлеба, компас, швейная намагниченная иголка. Он признался мне, что собирался бежать один.

— Иголку дал врач Толстенко, — сообщил учитель, — хороший человек, многим помог бежать.

— Мне он тоже дал иголку, компас и две пачки маргарина. — Я показал товарищам все, что имел.

Арайль раскрыл рот от удивления, пришлось ему объяснить, как пользоваться этим необыкновенным компасом:

— Привяжи иголку на нитку, поднеси к воде и она повернется намагниченным концом на север, — пояснил туркмен.

— Главное карта, — и я вытащил ее из-под стельки.

Туркмен прильнул к ней. Он легко читал по-немецки.

— Предлагаю пробираться к Праге, — сказал я, — это, во-первых, самый кратчайший путь на Родину, во-вторых, чехи — нам братья.

Товарищи одобрили маршрут.

— Не забудь только, Кузьма, — советует туркмен, — Чехословакия оккупирована давно, и там этих рыжих полно.

Ночью двинулись в поход. Под утро раздобыли немецкую гражданскую одежду. Знаем по опыту других, что немцы будут настойчиво искать в радиусе 70 километров.

Прошли сутки, вторые, третьи… Первые волнения позади. Какое же это счастье — свобода! Заметно осмелел и узбек. Как заблестели его глаза, когда он нашел немецкий тесак.

Идем на восток. Прага еще далеко, а хлеба у нас уже нет, съели и маргарин, а добывать еще не умеем: боимся показываться среди людей. Утоляя голод, учитель ел сырые грибы и отравился. Двое суток мы пролежали в лесу, спасая его. Он страшно мучился, кричал от боли. Немцы были совсем неподалеку, и мы с Арайлем делали все, чтобы заглушить крики учителя.

После этого случая мы больше стали заботиться о пище. Добывали картофель и овощи, удавалось раздобыть даже хлеб.

Теперь мы иногда двигались днем. Хотелось поскорее выбраться на чехословацкую землю.

Однажды на лесной просеке наткнулись на старика-лесника.

— Хальт! — крикнул тот, наставив на нас ружье.

Мы подняли руки. Лесник сразу догадался, кто мы.

— Отведу в комендатуру, а оттуда вас отправят в те же лагеря, откуда бежали.

— Отец, — взмолился я. — Нас будут там бить, неужели не жалко?

— Будут бить? А вы разве этого не заслужили?

— Ведите, — решительно сказал я гитлеровской ищейке.

Лесник повел обратно по той же просеке, по которой мы шли. Он все время ворчал под нос: «Шляются русские свиньи, все время бегут в эту грязную Россию».

Вот старик вышел вперед.

Я моргнул Арайлю и протяжно кашлянул. Узбек сразил гестаповца тесаком, и мы оттащили его под куст, подальше от тропы, прикрыли ветками.

Еще три раза натыкались мы на лесную охрану, но удачно уходили от беды. Помогало знание разговорного немецкого языка. Особенно хорошо говорил учитель-туркмен.

Упорно пробирались на восток и на 73-й день вышли к реке Влтава, километрах в пяти севернее Праги.

Два с половиной месяца нашего труда не пропали даром.

На мосту через Влтаву стоит немецкая стража, без пропуска не пройдешь. Найдя бревно, толкаем впереди себя и движемся за ним. Так мы перешли реку вброд.

Питание тоже наладилось. Чехи удивительно гостеприимный и добрый народ. Мы смело подходим к работающим на полях крестьянам, и они, узнав, кто мы, кормили досыта, советовали, как пробираться дальше.

Много раз слышали мы от чешских граждан о партизанах. Но где отряды, жители не знали. Они лишь показывали в сторону Карпат.

Скоро мы вышли к Мраве. Это судоходная река. Через нее не так просто перебраться. Узнав о нашем намерении, старик-чех пообещал помочь и попросил подождать в овраге до вечера.

За Мравой шоссе и совсем недалеко немецкий аэродром, поэтому в воздухе постоянно висят самолеты, а по шоссе взад и вперед снуют автомашины, мотоциклы.

Лежим мы и думаем, не провокатор ли старик.

— Придут за нами немецкие полицаи с собаками, и тогда — прощай, свобода! — вслух размышляет учитель.

Но тревога наша оказалась напрасной: поздним вечером чех вернулся и сообщил нам:

— Лодки у жителей отобрали швабы. Осталась одна, у священника.. Он приплывет к овражку и переправит вас на тот берег. А пока, вот вам карта Чехословакии и продукты.

Мы с жадностью стали уничтожать вое, что он принес и от всей души благодарили его за братскую помощь.

Когда совсем завечерело, причалила к берегу лодка. Священник сошел на берег и сел удить. Потом он подошел к нам и пригласил в лодку. Плыли, не проронив ни слова. На восточном берегу священник указал дорогу, передал три буханки хлеба и две бутылки красного вина. Мы этого совсем не ожидали и от всей души благодарили его. Хотелось крикнуть вдогонку: «Дорогой батя, спасибо тебе от русских солдат. Живите сто лет на доброе дело!»

На демаркационной линии Чехии и Словакии наткнулись на немецкий пост… Увидев нас, часовой выстрелил. Где-то в стороне прозвучал еще выстрел, за ним третий. Мы быстро свернули в поле, легли в густой, пахучей и мягкой, как подушка, траве и пролежали не менее трех часов. Недалеко чех пахал землю. Заметив нас, он подошел и сказал:

— Я все понимаю, товарищи. К вечеру у окраины села вас встретит человек в белой шляпе, проводит до границы и покажет место, где перейти ее.

Далее все произошло, как обещал чешский пахарь. Вечером мы подошли к деревне, и человек в белой шляпе провел нас до дороги, мы пересекли границу Словакии и вышли к таверне. Хозяин таверны довольно сносно говорил по-русски. Он отлично покормил нас и уложил спать.

— Дальше пойдете утром. Я все устрою!

Впервые за долгий путь мы уснули спокойно.

На следующий день провожать нас пошла мать хозяина, старушка лет 65. Она идет с кошелкой в руках, будто за дровами, мы следовали за ней на расстоянии зрительной связи. Поставит старуха кошелку на землю — значит надо прятаться, возьмет ее в руки — можно идти. Проходя мимо туннеля, поприветствовали часового поднятием шляпы. Запретная зона осталась позади.

Почти восемь километров вела старушка. Когда опасность миновала, она распрощалась с нами: