Солдатская дорога домой - Страница 2

- Вам было неудобно в полете из-за костюма. У вас там, - он кивнул вверх, в небо, - другие костюмы...

"Противоперегрузочные костюмы у нас точно такие же", - подумал Радин.

Говорить ему не хотелось.

До самолета, которым Радин должен был возвращаться в Москву, оставалось четыре часа. Тополь пригласил его в гости.

Монорельсовая дорога унесла их за двести километров, в город-спутник Майское. Это заняло двенадцать минут. Времени оставалось более чем достаточно. С вокзала пошли пешком.

Аллея вилась по склонам холмов, ответвляясь то влево, то вправо. Сквозь листву тополей проглядывали высокие здания.

Тополь шагал широко, свободно размахивал руками, безмятежно поглядывал по сторонам. Радин же думал о том, что условия, в которых работает этот человек, давно уже открыли ему путь в космос. Но сам он, как видно, не знает ни того, на что способен, ни того, что быть космонавтом - величайшая радость.

- Сколько вам лет? - спросил он.

- Старый уже, - рассмеялся Тополь. - Двадцать шесть!

- Давно пикируете?

- Третий год.

- Этот метод применяют в других местах?

- Нет. Пока нигде. Он и родился в нашем отряде.

- Автоматы не могли бы сами вести наблюдения во время пикирования?

- Нет. Пока еще слишком многое приходится делать по интуиции.

Тополь смягчил эту фразу улыбкой. "Я не хвастаюсь, - сказала улыбка. Со временем автоматы будут справляться и сами".

- Ну а выгоды?

- Простыми полетами мы получаем прогноз за пять-шесть часов до землетрясения. Нашим методом - за девять-одиннадцать. Иногда это имеет очень большое значение. Особенно если в зоне землетрясения оказываются города или гидросооружения.

"Поразительно, - подумал Радин. - За все время он не задал мне ни одного вопроса! Что это? Отсутствие элементарной любознательности?"

Деревья расступились, открывая тринадцатиэтажный дом из голубого и розового стекла, расчерченного алюминиевыми переплетами рам. На крыше дома раскинулся сад. Зеленые водопады виноградных лоз низвергались с балконов. Вечер был жаркий и душный. На балконах наверняка царила прохлада.

- Вот здесь я живу. Комнаты мои на ту сторону. Они без балкона, Тополь протянул руку по направлению к дому.

И тотчас же, словно бы подчиняясь этому жесту, от подъезда отделилась женщина в бело-красном плаще.

Почти бегом - счастливая, смеющаяся - она подошла к ним. Радин увидел, что она так же молода, как и Тополь, и хотя слегка раскоса и скуласта ("Татарка или монголка?" - подумал он), чем-то очень похожа на него: черноглаза, худощава, с отзывчиво подвижным лицом.

Смущенно улыбаясь, Тополь представил ее:

- Чайкен.

Радин вопросительно посмотрел на Тополя: "Жена? Невеста? Сестра?".

Тополь снял фуражку и надел на голову Чайкен.

"Жена", - решил Радин и отвел глаза: такое откровенное счастье выразило вдруг лицо Чайкен.

На лифте поднялись на десятый этаж. Тополь нажал кнопку. Дверь отодвинулась. Молодые люди пропустили Радина вперед. Он миновал крошечный коридорчик, открыл дверь и - вновь оказался на улице! Потолок и три стены комнаты, куда он вошел, были прозрачны. Верхушка дерева зеленым островом плыла на уровне пола, проектируясь на гладь моря и солнечную дорожку, уходящую к горизонту.

Комната была почти пуста: два широких твердых дивана, низкий столик, телеэкран в центре непрозрачной матово-золотистой стены, над экраном ржаво-красная осенняя веточка полярной березки с бисерными листочками. Столик был завален таблицами и ведомостями. Один из углов его занимала клавиатура встроенной в стол счетной машины.

- Садитесь, пожалуйста, - Чайкен указала Радину на диван. - Я сейчас приготовлю чай.

Сначала Радин рассказывал столичные новости. Потом говорил о том, какая погода стояла во время полета. Он чувствовал, что его присутствию искренне рады, но в то же время видел, что, кроме общей беседы, между Тополем и Чайкен все время идет свой, особый безмолвный разговор. Они были откровенно счастливы, просто оттого, что находились вместе.

Первое время это сковывало Радина. Потом он понял, что дело не в них, а в нем. Просто сам он совершенно иной человек, чем этот Тополь. И поэтому жена его держит себя с ним не так, как Чайкен - со своим мужем. Видимо, оба они с женой настолько уже привыкли не слишком радоваться при встречах и не слишком огорчаться при расставаниях, что это стало их второю натурой.

"Недавно женаты, - подумал он. - Недели, может быть, месяцы..."

Но потом оказалось, что они были знакомы еще со школьных лет и женаты четвертый год...

- Вы тоже работаете в этой экспедиции? - спросил он Чайкен.

- Нет, что вы! - нараспев воскликнула она и оглянулась на мужа. - Это было бы такое счастье!

- Она старший инженер-математик аэродромного вычислительного центра, пояснил Тополь.

- Ну все равно. В ваших занятиях очень многое схоже, - Радин указал на столик с ведомостями, - тем более, что вы и дома не расстаетесь с работой.

- Ой! - воскликнула Чайкен. - Это не мое, это его, - она озорно покосилась на Тополя. - Он же хочет удрать от меня в невесомость. Он ищет кэйворит.

- Ну, знаешь! - возмущенно воскликнул Тополь.

Все рассмеялись. Смеялся и Тополь.

- А ты ищешь кэйворит, - повторила Чайкен.

Тополь положил руку ей на плечо, и она счастливо притихла.

Радин встал, подошел к стене. Уже стемнело. Вдали, там, где смыкались чернота моря и густо-серое полотно неба, то желтым, то зеленым светом вспыхивала и гасла звездочка маяка.

- А ведь Уэллс не так плохо придумал, - проговорил он, глядя на маяк. Имея кэйворит, можно было бы путешествовать в космосе с большими удобствами.

- Пожалуй, и так, - ответил Тополь. - Впрочем, космос - это не по моей части.

Радин повернулся к Чайкен:

- После того, как я провел с Вилом Сергеевичем два часа в беспрерывных пике, - он говорил тем особым подчеркнуто почтительным и полнозвучным голосом, каким говорят официальные комплименты, - я глубоко убежден: Вил Сергеевич может достичь очень многого. В том числе и найти кэйворит.

- Вот видишь, вот видишь, что говорят умные люди! - торжествующе закричал Тополь и вскочил с дивана.

- А разве я спорю? - спросила Чайкен, удивленно глядя сперва на Радина, потом на мужа. - Я всегда говорила, что ты всего можешь добиться. Ты можешь все, Вил, утешься!