Солдатами не рождаются (Живые и мертвые, Книга 2) - Страница 171

- Когда позвонил к тебе в Генштаб, понял, что перемены. На какой фронт и кем?

- Погоди, - сказал Иван Алексеевич, - сначала о тебе. У самого был?

Серпилин кивнул.

- Так и решил, - сказал Иван Алексеевич. - Один раз - разъединили, потом второй раз - разъединили. Имею опыт. Да и слышал вчера вечером, что тебя вызывают без объяснения причин. А когда без объяснения причин обычно к нему. Ну как?

- Хорошо. Но я сперва хотел бы...

- Теперь - валяй, - усмехнулся Иван Алексеевич. - Раз у тебя хорошо, теперь можно и о том, что плохо. Снял меня с должности позавчера, без предупреждений. Вызвал и сказал: "Сдайте дела". - "Есть сдать дела". "Вы, говорит, выражали желание уехать на фронт - мы решили пойти вам навстречу. А пока - отдохните". - "Есть!" Ему лично я, положим, таких желаний не выражал, а вообще давал понять, что не боюсь этого. Но думаю, соль не в том.

- А в чем?

- А в том, что подтвердились некоторые мои прогнозы, о которых у нас разговор был в прошлый твой приезд.

- Какие прогнозы? - спросил Серпилин.

- Во-первых, что после Котельникова немцы из котла не будут прорываться. Во-вторых, что за первоначально спланированный срок - за неделю - нам с ними в Сталинграде не развязаться при всем желании. Действия ваши я, между прочим, оцениваю высоко, но я и тогда сомневался, что за неделю справимся, не потому что будем действовать плохо. Просто обстановка подсказывала: наша Шестьдесят вторая на последних клочках берега два месяца сидела и усидела, а тут у немцев оказался в руках, по сути дела, громадный укрепленный район - полторы тысячи квадратных километров! Вот и не верил, что за неделю его ликвидируем.

- В их численности сильно просчитались, - сказал Серпилин.

- Ну, тут я, по совести, не могу о себе сказать, что как в воду глядел. Глядел, как все. И обсчитался, как все. А в сроках оказался прав. А если б, решив брать их в Сталинграде на измор, еще месяц назад три армии у вас взяли на усиление Юго-Западного и Воронежского, - какие плюсы это могло нам дать, он сам теперь чувствует. При благоприятном ходе событий уже могли бы с севера резануть на Ростов и всего немца на Кавказе захлопнуть! А раз так, то зачем я тут хожу, отсвечиваю? Напоминаю своим присутствием о своих предложениях!

- И что дальше с тобой? - спросил Серпилин, не убежденный, что Иван Алексеевич прав, но все равно переживавший за него.

- Дальше, между нами говоря, не так плохо, - сказал Иван Алексеевич. Мой тезка, - он назвал имя одного из командующих фронтов, - не посмотрел на то, что я снят, - сразу же запросил к себе начальником штаба. И как будто получил "добро". Только я еще об этом не знаю. - Иван Алексеевич насмешливо приложил палец к губам.

- То-то, несмотря ни на что, веселый.

- Конечно, веселый, - сказал Иван Алексеевич. - Считаю, что легко отделался. Сердит на меня еще с декабря, - зная это, ожидал большей для себя катастрофы. Видимо, вы помогли, подняли ему настроение своей победой. Орден за участие в разработке операции мне теперь, конечно, не светит, и очередное звание мимо проехало, а в остальном - переживем.

- Если не ошибаешься, что зол на тебя, то действительно легко отделался, - сказал Серпилин, вспомнив глаза Сталина.

- А он вообще, если хочешь знать, сейчас нашим братом не разбрасывается, - сказал Иван Алексеевич. - Сейчас мы нужные. Кто есть тот есть, а других взять неоткуда, кроме войны, - только она их на ходу рождает. И пока война, лишних нет и не будет. Все, кто действительно может воевать, - все до одного нужны! Со мной - так. А теперь, как с тобой? Иван Алексеевич перестал ходить по комнате и, остановясь перед Серпилиным, покачивался с каблуков на носки в обратно, заложив руки в карманы бриджей и выкатив широкую грудь, мускулатура которой была видна даже под рыжей верблюжьей, до горла, фуфайкой, надетой по-домашнему вместо кителя.

"Молодой еще, черт, - подумал о нем Серпилин. - И живота нет, и лицо без морщин, гладкое, как будто только сейчас, на ночь, побрился. А может, и побрился. Переживает глубоко, но воли себе не дает - не та натура".

- Давай сядем, а то я, наверное, долго рассказывать буду. Мы не вы, не каждый день с ним встречаемся!

- А ты нам не завидуй, - усмехнулся Иван Алексеевич. - Может, тебе чаю дать?

- Уже пил.

- Кто тебя поил?

- Кто чаем поил - особая тема, о ней потом. Садись, и я сяду, - сказал Серпилин.

Он рассказывал о своем разговоре со Сталиным долго, с подробностями. Рассказал все, от начала до конца, оставив при себе только одну мысль ту, самую трудную и страшную - о глазах.

- Да, встречаемся с тобой, как говорится, в острые моменты нашей жизни, - усмехнулся Иван Алексеевич, когда Серпилин кончил. - Все же, значит, рискнул, написал ему про Гринько. Дрожал, пока ждал ответа?

- Старался не думать. Бои помогали.

- Старайся не старайся, - раз ему написал, из головы уже не выбросишь, - сказал Иван Алексеевич. - А в то время за такое письмо, которое ты ему сейчас написал, любой из нас был бы на другой день уже "врагом народа". Даже если б все оставшиеся обо всех взятых разом, в один день, написали... И то не убежден в результате.

- О чем мы говорим, Иван, давай лучше бросим...

- Ладно, бросим. А поговорим о том, что, когда он приезжал к нам, служило нас в полку трое - один остался, второй было помер, да ожил, а третий - будем считать, пока без вести... А могло, оказывается, не быть всего этого. Ты вернулся, если живой - вернут теперь и Гринько. Выходит, все чисты. Выходит, ты мог начать войну, не полком, а корпусом командуя... Да, правильно сказал тебе товарищ Сталин, действительно нашел время, когда сидеть! Тебе эту его мысль еще поглубже обдумать надо! Видишь, как он вопрос поставил? А нам и в голову не приходило. А бросить разговор - давай бросим, тем более что есть другие темы. Говоришь, удивился, что он тебе первый вопрос - о форме?

- Да, откровенно говоря, не ожидал, даже растерялся!

- Ничего, этот вопрос лично для тебя, возможно, как раз к добру, глядишь, одним махом еще и генерал-лейтенанта даст! А что не ожидал - я сам не ожидал от него такой любви к этому вопросу. Еще осенью, в самый накал событий, ночью, вбежал, высунув язык, со сводкой, а у него в приемной - даже глаза протер - трое в эполетах сидят и один с аксельбантами - из военного ателье на пробу! Потом оказалось, что на эполеты чересчур много серебра надо и еще какой-то там канители, а то висела над нами такая угроза!

Иван Алексеевич невесело рассмеялся, подошел к буфету, вынул оттуда и поставил на стол начатую бутылку коньяку и рюмки.

- Назначение твое все же придется обмыть.

- Пока еще не состоялось.

- Можешь считать, что состоялось. Коньяку на двух мужиков по такому поводу, конечно, мало. Но позавчера верхнюю половину сам выпил, сразу, как ночью вернулся. Отчасти с горя, а отчасти с радости, что не до смерти убит. А главное, чтоб заснуть до утра, раз мне отдыхать положено. А вчера в рот не брал, и сегодня - тоже не тянет.

Он налил коньяку и чокнулся с Серпилиным.

- За твою армию. Может, еще и гвардейцами будете... Некоторым собираются присвоить.

- Нам навряд ли. Скорее с Чуйкова, с Шумилова начнут, с тех, кто больше других в самом Сталинграде на себе вынес...

- В общем-то, верно, - сказал Иван Алексеевич. - А с другой стороны, если с лета вспомнить, - всем досталось. У всех армий свои критические моменты были: и у Толбухина, и у Батова, и у Жадова, и у Галанина с Чистяковым. Да и ваша - в обороне хлебнула и в наступлении неплохо выглядела. Не повезло на этот раз Батюку. В сорок первом на Южном провалился - не сняли; прошлым летом из окружения мало чего вывел - не сняли; а теперь, когда наконец успех, - сняли!

- Почему говоришь "сняли"? - Серпилин вспомнил ту удивившую его интонацию, с которой Сталин упомянул о Батюке.

- Снять можно по-разному. Можно вниз, а можно - и вверх, - усмехнулся Иван Алексеевич. - Не знаешь еще этого - будешь теперь знать. Пока еще по старой памяти делятся со мной информацией. Из одного разговора догадываюсь, куда его выдвинуть проектируют. Заместителем командующего на такой фронт, где войск немногим больше, чем в одной вашей армии, а средств усиления меньше. От таких повышений шею ломит.