Солдат, не спрашивай - Страница 21

— Каждый из нас движется по своему собственному пути, — возразил я.

Он застыл, придвинувшись ко мне.

— Если бы не мой Кодекс, я не был бы здесь, — продолжал я. — Возможно, вы не знаете, что случилось со мной и моим шурином на Новой Земле?

— Знаю, — это было сказано без признаков милосердия. — Вы, ньюсмен, были наказаны за свою самонадеянность. — Его губы растянулись в кривой усмешке. — Насколько мне известно, ньюсмен Олин, вы не принадлежите к Помазанникам Божьим?

— Нет?

— У тех из нас, кто следует божественному слову, есть немало причин совершить какое-нибудь действие из ненависти, невзирая на собственные интересы. Ну, а в безбожниках какая может быть ярость, кроме как на самих себя?

Я растерялся.

— Вы насмехаетесь над нашим Кодексом Ньюсмена, потому что он не ваш? — выпалил я через мгновение.

Усмешка исчезла с лица священника.

— Бог не выбрал бы дурака Старейшиной Совета наших Церквей. Ты должен был подумать об этом, перед тем как ехать на Гармонию. Но в любом случае, ньюсмен, теперь ты это уже знаешь.

Я взглянул на него, почти ослепленный озарившим меня пониманием. Я понял, как можно использовать этого человека. Его слабостью была его же сила. Тот софизм, который вывел его в правители этих людей. Тот фанатизм, который наносил ему так много вреда во встречах с лидерами других миров, поскольку из-за него он во все вмешивался. Хотя недобрые яростные глаза, сверкающие на фоне черной одежды различали всего лишь два цвета — черный и белый, тем не менее их владелец претендовал на роль политика. И поэтому я решил действовать с ним, как с политиком.

Как политика, я мог бы вынудить его совершить политическую ошибку.

— Думаю, что мне здесь делать больше нечего, — сказал я растерянным тоном. — Полагаю...

— Уходите? — голос священника прозвучал как выстрел. — Но разве я сказал вам, ньюсмен, что интервью закончено? Садитесь!

Поспешно сев, я постарался выглядеть бледным и думаю, что преуспел в этом, так как все время понимал, что хотя я и разгадал этого человека, это все же был еще лев, в клетке которого я продолжал находиться.

— Теперь, — сказал он, вглядываясь в меня, — что вы в действительности хотите получить от нас?

Я поджал губы.

— Говорите! — приказал Брайт.

— Совет... — пробормотал я.

— Совет? Совет наших Старейшин? Что ты хочешь, ньюсмен, знать о нашем Совете?

— Вы меня... не так поняли, сэр, — выдавил я из себя, глядя в пол. — Я имел в виду Совет Ньюсменской Гильдии. Я хотел бы получить там место... И вы, френдлизцы, можете стать причиной, из-за которой мне откроется туда дверь. После того, что случилось с Дэйвом, моя совместная работа с Весселем доказала, что я могу действовать без предубеждений... А если я и в дальнейшем буду придерживаться такой линии, то...

Я умолк и медленно взглянул на Преподобного Брайта. Он смотрел на меня с жесткой улыбкой.

— Ну что ж, твоя исповедь мне понравилась, — сказал он. — Думаю, что мы поможем тебе, — его глаза Торквемады мимолетной улыбкой приветствовали меня.

Внезапно на столе раздался зуммер видеофона. Элдер Брайт нажал на кнопку и повернулся к экрану, на котором возникло лицо пожилого человека.

— Вы приказали мне выяснить, Старейшина... — начал было он, но Брайт жестом остановил его и, посмотрев на меня, указал головой на дверь кабинета. Я встал и вышел в приемную. Минут через пять секретарь снова пригласил меня зайти.

Брайт стоял за столом.

— Ньюсмен, — сказал он грубо, — меня предупредили, что члены Совета вашей Гильдии после событий на Ориенте настроены враждебно к нам, к людям миров Френдлиза. И скорее всего, ваши репортажи могут и не увидеть свет! А если это так, то какая же нам от вас, ньюсмен, польза?

— Но я... я не говорил, что буду восхвалять ваш народ, сэр. Мне достаточно объективно осветить жизнь простых тружеников, простых людей ваших миров!

— Да, — кивнул он головой. — В этом что-то есть! Тогда пойдем и посмотрим на наших людей.

Брайт вышел из комнаты и по эскалатору провел меня в гараж. Мы сели в машину и куда-то поехали.

— Смотрите, — сказал священник, когда мы проезжали через какой-то небольшой городок. — Мы с муками выращиваем на наших каменистых почвах всего один урожай в год. И для того, чтобы наш народ не голодал, мы вынуждены закупать продовольствие на других планетах. А для того, чтобы достать на это денег, мы вынуждены продавать своих юношей в солдаты. А что обезображивает их юные души, когда они отправляются на другие миры, чтобы принять участие в чужих войнах?

Я повернулся и увидел, что его глаза впились в меня.

— Отношение... к ним, — сказал я как можно растерянней.

Брайт рассмеялся.

— Отношение?! Оставь простые слова, ньюсмен! Не отношение, нет... гордость! ГОРДОСТЬ!!! Худые, искусные лишь в труде и владении оружием они для тех, кто их нанимает, всего лишь грязный убойный скот! И я тебя спрашиваю, ньюсмен, что им остается? Им остается только гордость, чтобы защищать себя!

Он печально улыбнулся.

— Вот что ты можешь увидеть здесь! Но что ты сможешь сделать своими статьями на других мирах? Научить скромности и гостеприимству тех, кто нанимает Детей Божьих?

Он вновь насмехался надо мной. Но я уже изучил его достаточно, чтобы не обращать на это внимания.

— Думаю, сэр, что если бы миры внезапно узнали, что ваши люди, Старейшина, более терпимы — не интересны, нет, а просто терпимы, то отношение к ним могло бы в корне измениться, — сказал я и посмотрел прямо в глаза старику.

Брайт отвел свой взгляд и, посмотрев в окно, вдруг приказал водителю:

— Остановись!

Мы находились в маленькой деревеньке. Одетые в черное люди двигались между одноэтажных бараков, сделанных из резины — временных строений, которые на других мирах теперь уже редко использовались.

— Где мы? — поинтересовался я.

— Этот город называется «Поминание Господа», — ответил Брайт и открыл дверцу машины. — Кстати, ньюсмен, к нам направляется тот, кто очень хорошо вам знаком!

Действительно, фигура в военной форме приближалась к нам. Когда она подошла к машине и остановилась, я узнал в ней Джаймтона Блека.

— Здравствуйте, сэр, — поприветствовал он отца Брайта.

— Да снизойдет на тебя благословение Господа нашего, — сказал в ответ Глава Объединенных Церквей. И не поворачиваясь ко мне, произнес:

— Надеюсь, ньюсмен, что вы узнали этого человека. Так вот, я хотел бы... Форс-лидер, — обратился он к Блеку, — вы видели этого человека дважды. Первый раз, когда просили руки его сестры, и еще раз, на Новой Земле, когда он хотел получить пропуск для своего помощника. Что вы можете сказать о нем?

Глаза Джаймтона сузились, вглядываясь сквозь полумрак кабины в меня.

— Только то, что он любил свою сестру и хотел для нее лучшей жизни, чем я мог бы ей предложить, — спокойным, как и его лицо, голосом произнес офицер. — Он хотел спасти своего шурина... — Джаймтон повернулся к Брайту и сказал:

— Я верю, что он честный человек, Старейшина.

— Я не спрашиваю вас, во что вы верите, — взорвался Брайт.

— Как хотите, — пожал плечами Джаймтон.

Я почувствовал ненависть к этому человеку. Ненависть, которая вот-вот разорвет меня, несмотря на такие неподходящие обстоятельства. Ярость к этому спокойному человеку. Не только потому, что он только что рекомендовал меня, как честного и хорошего человека, но и потому, что в его лице было еще что-то, чего я никак не мог разобрать. Но тут я понял он не боялся Брайта! А я — боялся! Хотя я и был ньюсменом с авторитетом Гильдии за плечами, а он простой офицер перед своим главнокомандующим, верховным военным вождем двух миров... Как он мог? И затем я вновь понял это. И сцепил свои зубы от ненависти и раздражения. Джаймтон ничем не отличался от того лейтенанта, который отказался выдать пропуск Дэйву. Тот офицер готов был повиноваться Брайту, который был Старейшиной, но ни в грош не ставил Брайта как человека.

Таким же образом Брайт держал жизнь Блека в своих руках, но держал только меньшую ее часть.