Солдат до последнего дня. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Страница 2

На момент моего поступления на военную службу в 1904 году 2-й баварский полк представлял собой полк крепостной артиллерии. Нас обучали обращению с самыми разными орудиями – от револьверной пушки калибра 3,7 сантиметра до 28-сантиметровой мортиры – но главным образом с крупнокалиберными, что соответствовало нашей главной функции в случае мобилизации. Мы учились стрелять точно даже с большой дистанции и использовать новейшие приспособления, применяемые разведывательными частями, наблюдателями и подразделениями, занимающимися обеспечением взаимодействия на поле боя. На занятиях мы даже тренировались в ведении наблюдения с воздушного шара, что мне особенно нравилось. Больше всего я любил вести наблюдение со свободно летящего шара. Это занятие компенсировало ужасные часы тошнотворной болтанки, неизбежной при работе на шаре, закрепленном на привязи, при сильном порывистом ветре. Мне очень скоро пришлось на личном опыте убедиться, что для подобных «подвигов» необходим крепкий желудок.

Тем, что ее преобразовали в мобильную «тяжелую армейскую полевую артиллерию», крепостная артиллерия обязана императору Вильгельму II и генеральному инспектору крепостной артиллерии фон Дулицу. Мне впервые довелось стать непосредственным участником столь важной реформы. Хотя инициатива безусловно принадлежала моим руководителям, в частности весьма оригинально мыслившему командиру баварской бригады крепостной артиллерии генералу Риттеру фон Хену, тем не менее, создать в 1914 году новую тяжелую артиллерию, играющую важнейшую роль в бою, было бы невозможно без активного содействия самих войск этому процессу. При этом я хочу подчеркнуть, что война, если уж она была неизбежна, все же началась слишком рано. Она прервала нормальное развитие вышеупомянутого процесса как с организационной, так и с психологической точки зрения, резко сократив время, отводившееся для его завершения.

Если бы война началась позже, некоторые представители командования не смотрели бы на тяжелую артиллерию как на обузу. Я помню, как главнокомандующий 6-й армии, когда в 1914 году ее перебросили из Лотарингии в Бельгию, заявил: «Теперь, когда нам предстоит война, в которой многое будет решать мобильность, тяжелая артиллерия нам больше не нужна».

С тех пор мне не раз приходилось сталкиваться с инстинктивным неприятием всего нового, того, что еще не успело сломать сложившиеся предубеждения. Поразительно, насколько сильно подвержены инерции мышления даже представители наиболее развитых в интеллектуальном отношении кругов.

Баварское военное министерство требовало от вольноопределяющихся сдачи всех экзаменов и настаивало на том, что перед производством они должны пройти гораздо более продолжительный, по сравнению с другими кандидатами в офицеры, курс практического обучения в своем полку или в военном училище. Прусская система подготовки применялась только в нашей военной академии и в Генеральном штабе, хотя в Баварии перед Первой мировой войной курс академии также считался обязательным для зачисления в Генеральный штаб. Такой подход имел свои преимущества и недостатки, и во время войны в него приходилось вносить изменения по причине нехватки офицерского состава. Более длительный период практической подготовки перед тем, как молодого человека производили в офицеры, однако, шел ему на пользу, и во времена рейхсвера этот период был вполне резонно существенно увеличен.

Трагические события в Австрии в июле 1914 года придали последним дням пребывания моего полка на артиллерийском полигоне в Графенвюре особую окраску. Все выглядело так, словно военные действия уже начались. Объявление о том, что «угроза войны нарастает», и последовавший за ним приказ о всеобщей мобилизации застали наши батареи в западных фортах Меца. В те дни и в период первого этапа мобилизационных мероприятий оснащение и передислокация боевых частей и подразделений, расквартированных в Меце, происходили без малейших задержек. Это могло служить доказательством того, что подготовительная штабная работа была проделана безукоризненно.

Я вместе со своим полком оставался в Лотарингии до конца 1914 года. Буквально перед самым Новым годом меня перевели на должность адъютанта командира 1-го баварского полка пехотной артиллерии, входившего в состав 6-й армии. В 1916 году я получил назначение на должность адъютанта командира 3-го баварского артполка, к штабу которого был прикомандирован до конца 1917 года.

После этого я был направлен в Генеральный штаб и служил на Восточном фронте в качестве офицера Генштаба в составе 1-й баварской дивизии сухопутных войск. В качестве ее представителя я проводил переговоры о временном прекращении огня на Дунае. Моим партнером по переговорам был русский офицер Генштаба, которого сопровождал в качестве переводчика генерал медицинской службы. Меня поразили две вещи: во-первых, невероятный интерес противоположной стороны к вопросам тактики позиционной войны и, во-вторых, поведение представителей так называемых солдатских советов, выделенных для охраны участников переговоров. Эти представители показались мне неотесанными, необразованными мужланами, но при этом вмешивались в наш разговор и держались так спесиво, словно это они командовали офицерами, а не наоборот. Помнится, тогда я подумал, что подобное никогда не могло бы произойти в германской армии. Однако через какой-нибудь год я понял, что ошибался. Действия отдельных подразделений в Кельне в 1918 году очень напоминали поведение русских революционеров. Но оставим эти неприятные воспоминания! Остается лишь порадоваться, что подобные сцены не разыгрывались в наших войсках в 1945 году.

В 1918 году, когда я с командованием 6-й армии находился в Лилле в качестве офицера Генштаба при 2-м и 3-м баварских армейских корпусах, мне часто доводилось лично контактировать с главнокомандующим, кронпринцем Баварии Руппрехтом. Нас, штабных офицеров, по очереди приглашали за его стол, где кронпринц неизменно был главным действующим лицом любой беседы. О чем бы ни шла речь – о политике, искусстве, географии, истории или государственном устройстве, – он неизменно демонстрировал прекрасное знакомство с предметом разговора. Трудно было сказать, был ли он столь же глубоко информирован в военных вопросах, поскольку все тщательно избегали любой возможности обсуждения данной темы. Во время Второй мировой войны среди «знающих людей» нередко высказывалось мнение, что мы вступили в нее с «лучшими мозгами», нежели в Первую. Хотя в подобных высказываниях присутствует немалая доля преувеличения, можно сказать, что в годы Второй мировой войны все серьезные, значимые должности занимали хорошо подготовленные, компетентные военные специалисты, прошедшие прекрасную подготовку в виде службы в качестве офицеров Генерального штаба в период с 1914-го по 1918 год. Они поддерживали более тесный контакт с войсками и были моложе, чем командиры времен Первой мировой войны. Надо отметить и то, что среди последних было немало людей королевской крови, а они, при всем моем уважении к их способностям и человеческим качествам, были далеко не гениями. Сложнее провести сравнение между офицерами Генштаба. В численном отношении императорский корпус офицеров Генерального штаба имел преимущество; кроме того, подготовка входящих в него военных была более унифицированной. Однако офицеры Генерального штаба образца 1939 года были ближе к тем, кто непосредственно находился на боевых позициях с оружием в руках, а это настолько серьезное преимущество, что его невозможно переоценить; они полностью подчинялись боевому командиру, что исключало возможность путаницы и дублирования приказов, которые имели место в годы Первой мировой войны. Вся полнота ответственности, таким образом, ложилась на командира. Он отвечал за свои действия перед своей совестью и – как показало время – перед Гитлером и Нюрнбергским трибуналом. Это, однако, не мешало теснейшему сотрудничеству между командиром и его начальником штаба, а также высокой степени независимости начальника Генерального штаба.

В 1918 году я хотел уволиться из армии, но мой командир, умевший мыслить по-государственному, убедил меня остаться, чтобы провести демобилизацию 3-го баварского армейского корпуса в районе Нюрнберга. Эта демобилизация проводилась под руководством политического комиссара, молодого адвоката, являвшегося членом социал-демократической партии. Для меня это было очень трудное время – мне приходилось тяжелее, чем в полевых условиях. Кроме проведения мобилизации, нужно было сформировать новые войска безопасности и так называемые добровольческие корпуса, а также распределить между ними зоны ответственности вокруг Нюрнберга, в Мюнхене и в центральной части Германии. Это была интересная работа. Она дала мне уникальную возможность своими глазами увидеть революционные события того периода. В то же время было крайне неприятно быть свидетелем бесчинств толпы фанатиков после штурма ставки нашего верховного командования в начале 1919 года.