Соль с Жеваховой горы - Страница 14

– Пес его знает! – упрямо повторил Туча, по всей видимости, раньше не задумывавшийся об этом.

– А ты уверен, что этот человек был актером? – переспросила Таня, у которой рассказанное Тучей просто не укладывалось в голове.

– Актер, – снова сказал он, – говорю, проверено. В кабаре пел на Пересыпи.

– Пересыпь – не лучший район, – задумалась Таня, – и кабаре там – что кабаре, что кабачки, честно говоря, хреновые. Значит, он был плохой актер?

– Наркоман он был! На кокаине сидел. Подох бы от кокаина лучше, – в сердцах воскликнул Туча, – чем вот так за столько людей положить!

– Значит, он нанюхался кокаина и пошел стрелять в людей? – спросила Таня, пытаясь понять.

– Снова шутишь, Алмазная? – Туча пожал плечами. – На кокаине полгорода сидит! Кокаин щас шо за зубной порошок! Ты сама знаешь! Так шо, люди друг за друга палить начнут? Никто не палил! А этот…

– Как его звали, ты знаешь? – Тане вдруг стало все это действительно интересно. В последние годы в Одессе происходило достаточно массовых убийств, жестоких расстрелов и преступлений, но никто еще не открывал беспорядочного огня по толпе просто так, ни с того ни с сего. Таня не слышала еще о таком преступлении, и ее это заинтересовало, как бывает любопытно охотнику, вдруг столкнувшемуся с новым, невиданным зверем. Как ловец тайком изучает повадки этого зверя, крадется по его следу, так и Таня добывала по крупицам информацию об этом странном, бессмысленном преступлении, которое произвело на нее настолько сильное впечатление.

– Вот, все записано у меня, – Туча полистал конторскую книгу, лежащую перед ним на столе. – Баламут Игорь, 27 лет. Родился в Одессе, в районе Пересыпи. Там и жил. Актер. Гастролировал с передвижным цирком с 14 лет. Потом устроился ассистентом фокусника в Киеве. Позже вернулся в Одессу и стал служить в театре оперетты. Пел сольные партии. В последние годы подрабатывал в кабаре «Рай», что на Пересыпи, в районе порта, там, где Балковская яма в сторону идет. Говорили за него, что смазливый был и с любовников деньги брал.

– С любовников?! – Таня подумала, что ослышалась.

– Ну да… петух был конченый этот… – Туча, что на него было не похоже, грязно выругался, припечатав метким словом сексуальную ориентацию актера, – таких сильно не любили и презирали в бандитских, криминальных кругах.

– Имена его любовников известны? Хотя бы последнего? – стала уточнять Таня.

– Та шо там секрет! – Туча пожал плечами. – Красные до него ходили. Есть такие петухи среди красных. Они и давали ему червонцы на кокаин, он же дорого стоит.

– Зачем же он пришел в «Канитель», что здесь искал? – Тане действительно было интересно.

– Та он и раньше до сюда ходил. Хахеля хозяйки покойной водил. Они в одном театре служили, – сказал Туча, который, похоже, уже успел навести серьезные справки, – хахель хозяйки – он за тоже сидел на кокаине. А швицер тот задохлый за своих красных хахелев кокаин получал.

– И оружие, по-видимому, – задумчиво проговорила Таня, – скорее всего, действительно от красных комиссаров. Странно это, Туча. Очень странно.

– И не говори, Алмазная! – снова загрустил Туча. – История завшивая… Мозги заворачиваются. Оно мине надо? Вот ты скажи! Они мине надо, как до мертвого припарки?

– Кто за Пересыпь? Кто смотрит за этим кабаре «Рай»? – не слушая его стонов, спросила Таня.

– Неразбериха! – фыркнул Туча. – Схватились некоторые. Но вроде как Соляк. Он держит. А хочет за всю Пересыпь. У него за то до меня базар.

– Соляк? – Таня вспомнила, что этот вор появился в авторитете недавно. – А ты что?

– А я за что? Пусть может. За сейчас то время, что до всего момент! И до какого-то швицера завшивого Соляка… – снова горько вздохнул Туча – в бессчетный раз, – как была заваруха за два месяца, когда до туда пострелялись, так оно и висит за Соляком. А до него уже зубы скалят. Много желают морды свои засунуть, как до горшка с кашей, а делать ни за как. Оно до того горько, шо нет порядка в городе, шо хоть за волком вой! Как был Японец, вспомнить любо-дорого. А до сейчас? Вот ты мине за то скажи! – посмотрел он на Таню. – Город шо одеяло, на куски рвут, за всеми не углядишь. А будешь углядывать – кровь людская потечет шо твоя юшка! Плохие времена. Задохлые времена. Шо тебе сказать…

И она прекрасно понимала слова Тучи. Закончился тот железный порядок, который твердой рукой поддерживал Японец. Хаос принес разрушение не только общества, но и бандитского мира. И на этих обломках стали произрастать ядовитые сорняки склок, предательства, алчности и зла, которые вырвать можно было только с корнем, то есть с кровью.

– Да ты зачем до миня пришла? – вдруг очнулся Туча. – Живешь-то как?

– Скучно мне жить, Туча, – теперь пришла очередь Тани вздыхать, потому что сказала она абсолютную правду.

– Шо за так? А Натулька?

– Я плохая мать, Туча, – горько вздохнула Таня, – я оказалась плохой матерью.

– Алмазная, не гони волну! – Туча нахмурился. – Шо ты за себя обговариваешь? До куда воздух запускаешь? Мать ты за всех тех курей лучше будешь, шо над ребенком как квочки квохчут! Ты то, шо надо, ребенку дашь! Миру научишь! Жисть – она не песня с сахаром. Ты-то лучше других знаешь.

– Я-то знаю, – Таня пожала плечами, – а меня кто миру научит? Скучно мне жить! Все оно от скуки, не так, как должно, как было. Ты лучше меня знаешь.

– Ты за швицера борзого своего? – прищурился Туча.

– И за него тоже, – покорно кивнула головой Таня. – Не так все должно было быть в моей жизни, Туча. Не так. – Она смотрела с такой печалью, что Туча снова вздохнул. Даже если бы хотел он утешить свою подругу, то не смог бы. Лучше всех остальных он понимал, что Таня заигралась в рискованную игру. Но и то понимал, что такой утешитель в бедах, как скользкий и сомнительный Мишка Няга, может быть опаснее самого откровенного палача.

– А я ведь к тебе по делу пришла! – вдруг встрепенулась Таня, улыбнувшись через силу. – Из-за подруги своей, Цили.

– А шо за Цилю? Шо с ее чекистом? – Туча был отлично осведомлен обо всем.

– Ты не знаешь, кто рыбаков за Фонтаном пострелял? – прямо спросила Таня. – Муж ее дело это расследует. И за домом их уже следят. Знать хочу, чья лапа здесь тянется. Может, ты знаешь?

– Контрабанду делят, – вздохнул Туча, – то Паук.

– Паук? – Таня стала слушать внимательно.

– Ну, – начал Туча, – Паук до контрабанды давно лапы шарит. За после того, как контрабанда полгода ни под кем ходила, Паук сигареты к рукам прибрал. На амбаре за Жеваховой горой стал их печатать и за контрабанду водить. Многие недовольны были. Паук – он швицер. В общак деньги не платит, да за красных корешится, песья морда. Ходят слухи, что племянница его до одного из комиссаров переехала жить. Комиссару шесть десятков стукнуло, а сопле всего шестнадцать. Так она им вертит, как хочет. Вот Паук этим и пользуется. Он эту девку из деревни специально привез и под большевика подложил. А теперь всю контрабанду к рукам прибрать хочет. Рыбаки – его работа, точно. Деньги ему отказались платить. Я хочу убрать Паука, но не знаю как. Не придумал до того. Но обязательно скумекаю, – Туча стукнул кулаком по столу. – Не будет ему жирного куска. Я уже и склад его за Жеваховой горой палил. Не помогло. Надо дальше кумекать. А мозги другим заняты. Сама видишь, – развел он руками.

– Думаешь, это люди Паука за домом Цили следят? – уточнила Таня.

– А кто еще? Ты ей передай там, шоб не высовывалась! Бо Паук – он гадина. Недаром кликуху такую ему дали. Давить гада нужно – и всё.

Стукнули двери. В «Канители» появились какие-то люди. Тане не хотелось мешать Туче. Поцеловав в щеку старого друга, она ушла, думая о его словах.

Воспоминание. Настойчивое воспоминание из прошлого билось в ней, и появилось оно в нужный момент – отличным дополнением к словам Тучи. Таня уже слышала о Пауке. Именно о нем и было ее воспоминание…

Мишка Няга жил в отдельном флигеле виллы на Французском бульваре, стоявшем в глубине двора. Где-то через две недели после бурного развития их отношений он вручил Тане ключ от него, сказав, что она может приходить к нему, как к себе домой.