Соль, потерявшая силу (СИ) - Страница 2

И унаследовали мы от византийских патриархов, всяких "Фотиев и Керуллариев" (выражение В.С. Соловьева) наряду с лжехристианством и антихристианством ненависть к Европе, коей по сей день живем. Это они передали ее нам, как наследственную дурную болезнь. "Разлагаясь, умирая, писал В.В. Розанов, - Византия нашептала России все свои предсмертные ярости и стоны и завещала крепко их хранить России. Россия, у постели умирающего, очаровалась этими предсмертными его вздохами, приняла их нежно к детскому своему сердцу и дала клятвы умирающему - смертельной ненависти и к племенам западным, более счастливым по исторической своей судьбе, и к самому корню их особого существования - принципу жизни, акции, деятельности" /5/.

Европоненавистничество Россия приняла "нежно", оно помогло усвоить заимствованную у другой нашей mater et magistra, "матери и наставницы", у Орды, идею военного расширения как raison d'etre нашего государства и как национальную идею. А вот учение Христа, по слову того же Розанова, Россия воспринимает плохо: "она слушает полуоткрытым ухом Его поучения, притчи, заветы. Все это она помнит, но умом на этом не останавливается /6/. У нас повторяется то, что было в Византии, а там "...люди хотели только беречь а не творить истину, и вся их общественная жизнь, лишенная религиозной задачи, представляла бесплодную и бесцельную игру человеческих страстей..." /7/. Такова и наша нынешняя жизнь, как, впрочем, и прошлая.

Византия и ее церковь заслужили свою судьбу, как говорил тот же В.С. Соловьев: "...если Восточная Церковь потеряла, в силу известных событий, то, что принадлежало ей в силу божественного права, то очевидно, что врата адовы одолели ее и что она, следовательно, не есть незыблемая Церковь, основанная Христом" /8/. А задолго до В.С. Соловьева Авраамий Палицын риторически вопрошал: "Констянтин град не беззакониа ли ради и неправды пленен бысть?" Ради: уж очень много было в Византии беззакония и неправды. И не случайно П.Я Чаадаев писал о "растленной Византии", "предмете глубокого презрения" всех /9/.

Кольми паче...

И вот эту неоплакиваемую империю пытаются ставить нам в пример. Многие по-прежнему, как сказал Г.П. Федотов, "жаждут Византии, а не Христа"; с благоговением говорят о византийском наследии не только в делах церковных, но и в государственном устроении. Хотя "византизм" имеет в русском языке (как и во всех европейских) явно выраженный негативный оттенок. Да и как не иметь - ведь там из ста с лишним императоров более семидесяти умерли не своею смертью. И это ставить нам в образец?

И тем не менее ставят, и не только империю, но и ее православие, с его принципом "ничего не добавляй", что неизбежно обрекает церковь "на попрание людям", ибо она не в состоянии ответить на вопросы жизни, не в состоянии дать людям хлеб духовный. Как писал православный богослов, "Поздняя Византия молча признала, что кафолическая Истина Церкви окончательно, раз и навсегда и во всей полноте, формулирована "древними отцами" и семью Вселенскими Соборами. А потому даже и на новые недоумения, на новые лжеучения или вопросы отвечать нужно из того же арсенала, в сокровищницах святоотческих творений искать заключенный в них ответ на все вопросы". Византийское богословие исходило из того, что "...все разрешено и заключено в прошлом и что ссылка на это прошлое одна дает гарантию православия" /10/.

Русское православие, по мнению некоторых православных же мыслителей, ничего не добавило к византийскому основанию (К.Н. Леонтьев в "Византизме и славянстве: "...мы прожили много, сотворили духом мало", "у нас все оригинальное и значительное принадлежит Византии и ничего - собственно нашей, славянской крови"). Но нельзя же ограничиваться византийской мертвечинкой, на нее вряд ли будет спрос. А эта мертвечинка отчетливо чувствуется во всех поствизантийских православных церквах (и больше всего, пожалуй, в РПЦ) - нет в них жизни, нет ни одного ответа на ее вопросы. Она вся - в VII-VIII веках, достаточно взглянуть на шитые золотом одеяния священнослужителей РПЦ - это все не от апостолов (хотя РПЦ именует себя "апостольской"), это из уже омертвевшей Византии, равно как и их обыкновение несколько раз переодеваться во время богослужения; в нынешней России такое обыкновение имеют у нас дамы из "новых русских" во время своих "приемов".

И все-таки у Византии было хоть одно оправдание: извне пришли агаряне и одолели. Россия и этим не может похвастаться, ибо у нас сам народ поднялся против своей веры, народ сам убивал своих священнослужителей, народ разорял храмы, сколько бы ни говорили о том, что виноваты внешние влияния, подточившие веру. "Гнилое дерево не стоит" - пословица, которую, так любит А.И. Солженицын. Будь в народе вера, будь в нем духовный и нравственный стержень, никакое лжеучение ничего не могло бы сделать с нашей страной. Однако сделало. И если В.С. Соловьев говорил об антихристианстве Византии, павшей под ударами извне - но кольми паче должно было быть антихристианство в России, чтобы вот так, в одночасье все рухнуло от своих же "православных", словно и не было почти тысячи лет христианства.

А его и в самом деле не было, раз сам народ поднялся против своей церкви и подверг ее неслыханным, часто совершенно зверским преследованиям. Накоротке нечто подобное случилось во Франции, но все же до такого скотства и основательности в гонениях там не доходили. Что бы ни говорили нынешние ревнители нашего официального православия, к началу ХХ века церковь утратила всякий авторитет и в простом народе, и в образованных слоях. Да и раньше особой любви к нему не было, и когда представился случай, продемонстрировали это очень убедительно. В этом и состояла суть Катастрофы 1917 г.

Предпосылки Катастрофы

Некоторые выводят начало Катастрофы из раскола. О нем - огромная литература. Напомним только формулу "Семнадцатый век породил семнадцатый год". Отчасти верно: из-за раскола народ утратил доверие к официальной церкви. Староверы заслуживают самого уважительного отношения (хотя В.С. Соловьев и говорил, что дело было не столько в православии, сколько в правописании): они сумели одни, без помощи государства устоять и явили образцы твердости духа. Вот только трудно отделаться от впечатления, что победи тогда старая вера, гонения были бы, пожалуй, не менее жестокими, но более основательными.