Сокол на запястье - Страница 9

— Прощай. — меотянка подняла руку. — Один совет: иногда показывай женщинам свою дикую сущность, нам это нравится.

Его смех еще звучал в ушах всадницы, как тысяча золотых колокольчиков, а ее подруги уже начали просыпаться и скатывать войлочные одеяла.

— Бреселида, — воскликнула одна из них. — Что это с тобой?

— Ты вся светишься! — подтвердили другие.

Но всадница молчала, глядя перед собой расширившимися зрачками, и вскоре девушки отстали от нее.

В эту ночь в Пантикапее скончалась благочестивая супруга архонта Динамия. После бани у нее началась лихорадка, а к вечеру призванный в дом на горе лекарь с испугом заявил, что у больной черная чума.

С первым лучом солнца жена Гекатея испустила дух, но больше никого в городе зараза не тронула.

— Вся оборона пролива держится на моем мече! — архонт Гекатей вскочил с места и, отшвырнув складной стул, прошелся по комнате. — А ты обвиняешь меня в предательстве? — он даже не предполагал, что так выйдет из себя.

Царица Тиргитао с любопытством смотрела на мужа. Она прибыла в город вчера, в сопровождении сильной охраны, специально для того, чтоб поговорить с супругом. Им было что сказать друг другу.

— А как иначе ты объяснишь появление воинов Скила у самого Пантикапея? — ее тонкие, подведенные красной краской брови слегка поднялись. — Разве мы посылали тебе мало людей для работы? Или наши отряды не охраняли побережье?

— Скил вторгся внезапно. — архонт с большим трудом снова овладел собой и вернулся к столу. — У нас тоже многие погибли.

Изящными пальцами царица взяла засахаренную дольку айвы и положила ее в рот, испытующе глядя на мужа.

Айва сладко таяла на языке, но в раскосых зеленоватых глазах Тиргитао не исчезал холод.

У царицы было скуластое лицо с тонкими чертами и смуглой кожей, которую прекрасно оттенял алый шелк платка, накинутого на конусовидную шапку с 9 рядами золотых треугольников, звеневших при каждом движении женщины.

— Мы узнали, что ты специально заплатил скифам за это нападение…

Ни один мускул на лице архонта не дрогнул. Даже если сведения были верными, Гекатей ничем не выдал себя.

— Ты передал им больше сотни мешков ячменя, 100 голов баранов, 50 быков и два табуна лошадей, чтобы они сожгли предместья, но те трогали сам город. — голос царицы был ровным, но в нем звучала медь. — Так ты хотел напугать своих толстобрюхих купцов, которые не станут помогать тебе в строительстве стены, пока солома не займется у них под задом.

В просторном мегароне дома архонта на Шелковичной горе не было никого, кроме самого Гекатея и его гневной гостьи.

— Ты думаешь, степь пуста? И безлюдна? — с укором заметила Тиргитао. — А в ней слухи разлетаются быстрее, чем стрелы, пущенные по ветру. Номады съезжаются, торгуют, разговаривают… Я знаю даже, сколько родинок на попке у младшего сына Скила. А скифский царь может назвать по имени борзую, которой я разрешаю после еды слизывать жир с моего пальца. Это в городе можно заставить человека молчать. А у нас сегодня он здесь — завтра снялся со всем кочевьем и ищи его, как ветра в поле, от Аракса до Танаиса. Скифам даже в голову не пришло скрывать: кто, за что и сколько им заплатил.

— Они лгут. — холодно возразил Гекатей.

— Хорошо, что у тебя хватает ума отрицать случившееся. — кивнула его гостья. — Но это уже ничего не меняет. — Тиргитао тоже встала и прошлась вокруг стола. — Если ты думаешь, что я не понимаю тебя, — сказала она грустно, — то ты глубоко ошибаешься. Я понимаю и презираю все, что ты сделал.

Архонт смотрел на нее, не зная, как прекратить разговор.

— Когда я выходила за тебя замуж, — продолжала Тиргитао, — чтобы скрепить союз между берегами пролива, я думала ты — царь. И хозяин своего слова. А ты дрожишь перед горсткой жалких лавочников, которые решают, сколько и как тебе править. Дать тебе денег или оставить безоружным перед врагом. Кормить твоих солдат или продать хлеб за море. Ты ходишь в золоте, а на деле подчиняешься толпе оборванных попрошаек в порту…

— Довольно! — Гекатей схватил царицу за руку и с силой толкнул обратно в кресло. — Замолчи, женщина! Они свободные эллины и не допустят другого обращения с собой. — его мощная фигура нависла над ней сверху. — Я не царь. — с расстановкой проговорил архонт. — И никогда не был им.

— Чем же ты гордишься? — Тиргитао не дала себя запугать. — Тем, что должен подслуживаться к любому безмозглому толстосуму, не желающему раскошелиться для защиты сограждан? Ха. — она снова встала. — Тем, что вынужден идти на подлость и предавать немногих, ради спасения остальных?

Гекатей отвернулся от нее. Он никогда не любил эту через чур властную женщину. И ее красота была не в счет. Она тоже не питала к нему теплых чувств. Их связывало нечто большее — союз против скифов. Теперь он дал трещину.

— Ни ты, ни твои люди ничего не смогут доказать. — холодно проговорил архонт. — Даже если ославят меня на каждом перекрестке Пантикапея.

— Мне совершенно все равно, что ты делаешь со своими подданными. — царица подошла к нему сзади и требовательно взялась за золотой браслет на предплечье мужа, поворачивая его к себе. — Это не моя забота. Но из-за твоего предательства погиб номад Ферусы, а она моя родственница. Ты должен был знать, что у нас на такое не закрывают глаза. Договор расторгнут. Хочу я или нет, но я должна отомстить за сою кровь. Иначе меня не поймут и не поддержат.

— Так и ты не всевластна? — его губы сложились в презрительной усмешке. — Упрекаешь меня, а сама идешь на поводу у грязных кочевников?

— Я сама грязная кочевница. — оборвала его Тиргитао, — И если я что-то делаю, значить этого требует мое сердце. Сейчас ты в крови моей родни.

— Что нам до них? — Гекатей с силой тряхнул женщину за локти. — Что такое номад Ферусы? 15 всадниц? Еще наш дозорный отряд. Примерно столько же. В предместье погибло не больше 20. Неужели из-за этого ты разрушишь всю систему обороны, которую мы построили за последние годы?

— Ты построил. — холодно поправила Тиргитао, отстраняясь от мужа. — Ты забываешь разницу между нами: мы «грязные кочевники» сегодня за проливом, а завтра, где угодно. Нам твоя стена не так уж и нужна.

— Я тебе не верю. — Гекатей тряхнул головой. — Не станешь же ты сама открывать дорогу скифам через пролив?

— Посмотрим. — Тиргитао с достоинством выпрямилась. — Мы откочуем, а удар придется по эллинским городам-мятежникам, предложившим тебе власть. Как ты смотришь на это?

Гекатей скрипнул зубами.

— Кроме того, я ведь могу выйти замуж за Скила, — поддразнила его царица. — Как вышла за тебя. И вот он — новый союз. Где тогда будут твои соплеменники? В Милете? Или в земле?

— Убирайся. — сдавленно прохрипел архонт.

— Где же твоя хваленая эллинская сдержанность? — царица едва не смеялась ему в лицо. — Я приехала сюда, чтоб сказать тебе: договора больше нет. Я явилась в твой собственный дом, чтоб объявить тебе войну. — в ее голосе слышалась издевка. — Если б ты пришел ко мне для этого, я бы приказала схватить и казнить тебя. А ты не посмеешь притронуться ко мне и пальцем. Иначе твои лавочники с перепугу обвинят в развязывании войны тебя и сами удушат при моем приближении.

Гекатей раздраженно передернул плечами. Он слишком хорошо понимал, что она права.

— Прощай, мужчина, отказавшийся от чести, и никогда не обладавший властью. — Тиргитао хотел идти, но обернулась, точно вспомнив о чем-то. — Еще одно. Ты должен знать: тебе лучше не попадать в плен. Ты был моим мужем, а значит, — она помедлила, — отчасти все же царем. У нас странные обычаи, и не все из них мы выносим на глаза чужаков.

Входная дверь стукнула.

— Отец, — на пороге магарона появился высокий светловолосый юноша в сопровождении двух дорогих египетских борзых, — В городе говорят страшные вещи… — он осекся, увидев Тиргитао.

— Здравствуй, Делайс. — царица подняла руку, чтобы потрепать пасынка по щеке, но он отстранился. — Вот от такого пленника я бы не отказалась.