Сокол на запястье - Страница 13

Зато картина по всей длине валов не была такой отрадной. В нескольких местах эллины дрогнули и побежали. Противнику удалось преодолеть ров и занять несколько высот. Это тревожило сына архонта. По озабоченному выражению лица Асандра было видно, что и он сознает — Совиный может быть завтра отрезан. Малочисленные гоплиты были сильны, лишь пока со спины их поддерживало остальное войско.

На следующий день Совиный отбил еще три атаки. Вновь прибывшие сотни меотянок применили очень разумную, по мнению Делайса, тактику. Всадницы не пытались сразу прорваться на холм, а отстреливали его защитников. Несколько десятков «амазонок» подскакивало совсем близко, осыпало обороняющихся стрелами и, быстро уносилось прочь, уступая место другим, уже готовым к бою лучницам.

Во время одной из таких атак тяжелая стрела с кремневым наконечником ударила сына архонта по шлему. Она отскочила, но от сильного толчка Делайс покачнулся и сел на землю, стукнувшись кобчиком о камень. Ему показалось, что сотрясся весь его позвоночник, и в этот миг у Делайса открылось «двойное зрение».

Он никогда и никому не говорил о своей странной способности видеть боковым зрением то, что происходит за краем человеческого глаза. Такое случалось с ним не часто. И все же «двойной зрачок» — привилегия жреца, поэтому Делайс всегда боялся, что его немедленно отправят в храм Деметры, если хоть кто-нибудь узнает про этот дар. Он же мечтал после смерти отца стать архонтом. Карьера бесполого слуги Триединой пугала его.

Сейчас Делайс чувствовал, что время остановилось, или нечеловечески растянулось. Все поднимали руки с камнями, спускали стрелы, переступали через раненных невероятно медленно. Как бывает во сне. Он сам сидел на земле и пытался закричать, но рот открывался не быстрее, чем падает сухой лист в безветренный день, а воздух из легких поднимался еще неторопливее…

Ужас сковал Делайса. Он чувствовал, как каменеет — медленно становится неживым — от ступней до головы. И одновременно с утратой жизни всем, что обычно дышит и движется, базальтовый рельеф на Совиных воротах вздувался и набухал, точно почка на дереве. Вот страшная черная птица грузно спорхнула с каменных блоков на землю и оказалась громадной всклокоченной женщиной в мокрых от крови перьях. Ее когтистые лапы переступали через разбросанные на холме тела. Желтые немигающие глаза шарили по сторонам.

Она прошла к самому краю насыпи, за которой стояли обороняющиеся, встала за спиной у одного из лучников и сама направила его стрелу. Делайс невольно проследил глазами, куда она метит, и увидел, что лучник целится в одну из меотийских сотниц.

Женщина разворачивала коня, чтоб убраться с холма и дать место новым всадницам. Она повернулась спиной, и если б стрела сорвалась сейчас, то прошла бы как раз между лопаток «амазонке». В этот миг возле нее соткался из солнечного света золотой всадник с луком и круглым щитом, которым он прикрыл женщину. Солнечный лучник скользнул золотыми глазами по ряду пантикапейских воинов, усмехнулся и, заметив Делайса, почему-то кивнул ему, как своему знакомому. Не смотря на свою замедленную реакцию, сын архонта успел ужаснуться, что Аполлон Иетрос сражается не на стороне эллинов…

В это время Асандр Большой, не видя ни страшной Совиной Матери, ни солнечного гиперборейца, зато прекрасно поняв, куда целится пантикапейский лучник, с силой ударил того по руке. Выпушенная стрела полетела выше головы «амазонки», но только Делайс мог заметить, как она отскочила от края щита Иетроса.

Разозленная Птица издала жуткий вой и, обернувшись к начальнику стены, вцепилась ему в грудь своими бронзовыми когтями. Асандр шатнулся назад, не понимая, какая сила рвет его на части. Кровь разом брызнула из множества ран на лапы чудовища, и оно растаяло в воздухе. Вслед за Птицей исчез и Аполлон.

Делайс пришел в себя. Ему не сразу удалось встать. Его оруженосец и друг Пелей подхватил господина под руку, и только тут сын архонта понял, что с того момента, как ему в шлем попала стрела, прошло всего одно мгновение.

Они с Пелеем одновременно повернули головы в сторону Асандра и оба закричали разом, наблюдая конец ужасной сцены, начало которой видел только Делайс. Несчастный командир северного участка валялся на земле в луже крови с разорванными грудью и горлом, а в теле его не было ни одной стрелы. Потрясенные воины столпились вокруг своего бывшего командира, не в силах объяснить, что его погубило. Только хриплый надсадный крик Делайса вернул их к реальности — бой все еще продолжался.

Так, неожиданно для себя сын архонта принял команду на Совином холме, но это его уже не радовало. За остаток дня отряд отбил еще пару штурмов. Теперь потери были серьезны. Десять человек. Из них восемь убиты, а двое покалечены так, что вряд ли когда-нибудь снова смогут взять в руки оружие.

В последний раз меотянки поднялись так высоко, что Делайс вблизи видел их перекошенные лица. В этот миг он чистосердечно поверил всему — от боевой ярости до зверств с пленными. И все же взять Совиный наскоком им не удалось.

Делайс не знал, что противницы уже назвали холм «могилой», и что про оборону Совиных ворот в лагере Тиргитао ходят легенды. Штурмовавшие его всадницы уверяли, что там окопалось не меньше трех сотен отборного войска во главе с самим архонтом: Гекатея считали великим воином по обе стороны пролива.

* * * * *

Утром третьего дня едва рассеялся туман Делайс понял, что холм отрезан. Ночью амазонки предприняли вылазку и захватили валы справа и слева от Совиного. Это была смерть.

Но и умереть можно достойно. А когда остатки понтийских войск спешно отступили, чтоб сохранить линию обороны, Делайс осознал: их бросили. Он проклял день, в который родился. Ни ему, ни его товарищам не оставалось ничего, кроме как подороже продать жизнь. Свои отреклись от них, противники не сулили пощады.

Совиный держался еще четыре дня.

Неделю, в общей сложности неделю жалкий холм с горсткой озверевших гаплитов отбивался от целой армии всадниц, которые волнами накатывали на него и в конце концов уже захлестнули всю полосу валов, кроме островка с воротами.

Но всему приходит конец. В последний день Делайс оставался уже с семью товарищами. Лавина меотянок, посланная потерявшей терпение Тиргитао, взметнулась на холм сразу. Началась дикая круговерть. Молодой воин еще успел ссадить троих и навечно успокоить своим мечем, но потом ему попали камнем в ухо. Он потерял сознание всего минут на десять — это была целая жизнь.

Когда Делайс пришел в себя, никого из его товарищей в живых уже не осталось. Меотянки с диким гиканьем носились по холму, украсив сбрую отрезанными головами врагов. Рослая, как граб, сотница добивала раненых. Она была в крови с головы до ног и умывалась ею, благочестиво благодаря богов за посланную победу.

Сначала Делайс хотел притвориться мертвым, но увидев, что «амазонки» делают с трупами, подал голос. Его скрутили и потащили вниз с холма. Навстречу на золотисто-соловом жеребце въезжала неописуемо прекрасная всадница. Сын архонта не сразу узнал царицу: раньше он никогда не видел Тиргитао в доспехах. Сейчас пленник мог смотреть только на две отрезанные человеческие головы, украшавшие широкую грудь ее лошади. Одна была совсем свежая, и кровь из нее струилась по ногам коня. Другая засохла и скалила почерневшие зубы.

Делайсу казалось, что за неделю на Совином он видел уже все. Но это зрелище было выше человеческих сил. Сын архонта понял, что от напряжения слезы сами собой текут по его лицу, а он не может их остановить. Ему хотелось вцепиться зубами и выгрызть этой женщине печень. Хотелось кинуться на нее, чтоб его добили тут же, у ног проклятой лошади с черепами.

— В лагерь! — Тиргитао махнула рукой. — Есть еще кто-нибудь?

— Пара человек. Раненые. — отвечала сотница.

— Тоже отведи их вниз, Македа. — царица благосклонно кивнула ей. — Твои всадницы постарались.

В этот момент Делайс увидел Пелея, которого тоже сводили с холма. Инстинктивно они подались друг к другу, и оруженосец даже ускорил шаг. Резкий удар тупой стороной копья в челюсть сбил гоплита с ног. С воем боевого верблюда Македа наклонилась над ним, метя пленнику в шею.