Сокол и цветок - Страница 96

Требовательные, восхитительно горячие губы Фолкона нашли ее рот.

– Я люблю тебя, – клялся он между поцелуями.– Обожаю тебя, поклоняюсь, боготворю, – Джезмин счастливо вздохнула.– Ляг со мной под звездами, —умолял Фолкон.

Она растянулась на изумрудно-зеленой траве и неотрывно наблюдала, как Фолкон раздевается. Оставшись обнаженным, он подошел к ней. Тела их разделяла лишь прозрачная черная ткань, еще больше возбуждавшая желание. Какое чувственное ощущение – ласкать ее мягкие груди через тонкий шелк, пока они не набухнут и не затвердеют в его ладонях. Фолкон затаил дыхание, когда его удлинившийся отросток коснулся скользкой материи, и лег на жену, прижавшись к ней всем телом.

– Джесси... моя любовь вечна и нетленна...

– Не твоя – наша любовь... наша, милый...

Джезмин льнула к мужу, словно он был единственным источником ее жизненной мощи, дающим вечную молодость и красоту. Она давала ему столько страсти и нежности, что томилась по ответной страсти, наполнявшей пересыхающий источник, нуждалась в могучем неутомимом корне мужской силы, дарившем счастье завершенности и удовлетворения, жизнь и любовь. Радость обладания друг другом бьша так напряженно-остра, что скорее напоминала боль.

Потом она долго молча лежала в объятиях Фолкона под ночным небом. Оба смотрели, как падают звезды, и загадывали желания.

– Моряки выбирают направление по звездам и полумесяцу, – сказал наконец Фолкон.– Если представить, что полумесяц – лук, можно выстрелить стрелой прямо в солнце.

– Я мечтаю совсем о другом, – шутливо вздохнула Джезмин.

Фолкон страстно сжал ее сильными руками, придавил к земле.

– О чем? – требовательно прошептал он.

Она провела кончиком пальца по жестко очерченному контуру челюсти.

– Я всегда хотела искупаться при лунном свете. Существует так много всего, на что мы могли бы осмелиться ночью и ни за что не сделали бы днем, когда глаза всех обитателей замка устремлены на нас.

– Клянусь Богом, ты настоящая искусительница! Наверное, мы вместе были в раю.

Его рука, рассеянно ласкавшая соблазнительные ягодицы через черный шелк, теперь подняла ткань; загорелые пальцы отыскали тугие золотистые завитки между ног. Фолкон наклонил голову, чтобы поцеловать ее заветное местечко, потом вздохнул, не в силах оторваться от столь приятного занятия.

– Пойдем, поплаваем при лунном свете. Хотел бы я так легко исполнить все твои желания!

Они играли в воде, как пара молодых выдр, дразнили друг друга, шутили, резвились. Когда Джезмин лягнула мужа, тот поцеловал ее, когда он обрызгал жену, та дернула его за волосы.

Фолкон взвыл от боли и вынес Джезмин из воды.

– По-моему, тебе нужна совсем другая игра, поинтереснее, леди Ненасытница!

Муж ожидал, что Джезмин вскочит и попытается убежать, как только ноги ее коснутся травы, но она продолжала стоять, завороженно-благоговейно глядя на него.

– Ты великолепен, – прошептала она, протягивая руку, чтобы коснуться мощных литых мускулов, перекатывавшихся по всему торсу, от плеч до бедер, твердых словно мрамор. Джезмин встала перед ним на колени, обожествляя его губами. Потом горячий рот сомкнулся вокруг его мужского естества, и Фолкон, охваченный экстазом, выкрикнул ее имя.

К утру оба были полностью одеты и позавтракали с остальными. Улыбнувшись жене, Фолкон объявил:

– Всем сегодня отдыхать. Я хочу показать госпоже все, что мы успели здесь сделать.

В этот день Джезмин любовалась каждым камнем Портумны, не уставая слушать, как муж горячо объясняет все детали их будущего дома. Стоял один из последних великолепных летних дней, и они, взяв с собой еду, отправились на лодочную прогулку по заливу, а потом нашли уединенный, поросший травой берег. После обеда Фолкон вытянулся на земле, положив темноволосую голову на колени жены, сонно шепча слова любви, открывая потаенные мысли и обмениваясь нежными клятвами под гуденье пчел, круживших над их головами на жарком солнышке.

Фолкон чувствовал тепло бедра Джезмин, прижатого к его щеке, и желание внезапно охватило его, такое же сильное, как в первый раз, когда он увидел ее. Он хотел ее и знал, что она сознает это так же остро.

– Клянусь Богом, мадам, вы, кажется, подлили в вино возбуждающее зелье! Я чувствую себя так, будто отведал любовный напиток чародейки! Скажите, что вы дали мне, мандрагору или волчью ягоду? – поддразнил он, показывая, что тоже разбирается в травах.

Джезмин таинственно улыбнулась.

– Ах, дайте подумать, что это было – аконит или смертельно опасный паслен с его ядовитыми ягодами.

– И как оно подействует? Увеличит размер моего мужского естества?

– Ну, можно сказать, тебе уж точно ничего не поможет, если потребуется увеличить мозги.

И, как всегда, шутливое настроение сменилось совершенно серьезным, когда настало время любви, но потом Фолкон, растерявшись, увидел, как по щеке Джезмин ползет одинокая слеза.

– Это один из самых счастливых дней в моей жизни, – попыталась объяснить она, чем еще больше сбила его с толку.

Этой ночью Джезмин отчаянно льнула к мужу, пока над их головами бушевала буря – осенний холод вступил в поединок с последним летним теплом. Утром Фолкон поцеловал жену на прощание и пообещал вернуться в Галуэй через неделю.

Джезмин проехала две мили, когда тень тревоги вновь вернулась к ней. Пока она была с мужем, тот совершенно рассеял смутное неловкое чувство, терзавшее душу. Неожиданно ее охватило жгучее желание увидеть Банретти. Тэм громко протестующе заворчал, услыхав о новом капризе хозяйки, отлично зная при этом, что он может перечислять десятки причин, по которым им не следует туда отправляться, Джезмин все равно настоит на своем.

Возможно, угроза опасности исходит от чего-то связанного с пристанью, построенной Фолконом, пожелавшим, чтобы корабли бросали якорь прямо в стенах замка. Джезмин была не в силах поверить глазам, когда увидела ее, – Фолкон все тут преобразил, словно взмахом волшебной палочки.

Она очень устала после долгих часов в седле и промерзла до костей под ледяным ветром, дувшим с моря, и пообещала себе, что побудет на пристани подольше, после того как согреется в замке. Вместе с Тэмом она направилась на кухню в поисках горячей еды и столкнулась лицом к лицу с Морганной и ее ребенком. В одно короткое мгновение мир Джезмин рухнул. Чувствуя, как слабость охватывает тело, она вынудила себя стоять прямо и гордо, хотя в мозгу истерически вопили злобные голоса. Вот она, эта опасность! Но Морганна была не просто угрозой, а страшной реальностью. Обе женщины бросали глазами вызов друг другу.

Наконец Морганна подняла окоченевшую скрюченную руку и с ненавистью выплюнула:

– Ты сделала это со мной. Я буду нести твое проклятье до конца жизни!

– Ты сама сделала это с собой, – спокойно ответила Джезмин, – но если предпочитаешь обвинять меня, я сниму с тебя проклятье. Искупайся в водах реки Шеннон в полночь и навсегда исцелишься.

Она знала, что болезнь девушки вызвана лишь воображением; любой ритуал мог исцелить ее.

Джезмин повернулась и с царственным достоинством отошла от валлийки. Так казалось со стороны. В действительности же она почти ничего не видела, слепо ища места, где могла бы укрыться. Тэм последовал за госпожой в спальню и беспомощно наблюдал, как она почти рухнула под оконной амбразурой, прислонив голову к стене, настолько измученная и замерзшая, что даже не могла связно думать. Зубы Джезмин стучали, комната завертелась перед глазами.

– Миледи, клянусь, я не знал, что она здесь, – с отчаянием пробормотал Тэм.– Зачем, зачем вы ее исцелили?!

Несколько секунд Джезмин, словно не слыша, смотрела на него и наконец ответила:

– Потому что не к Морганне испытываю ненависть!

– И внезапно ее выдержка куда-то испарилась, разбилась на миллион осколков, совсем как израненное сердце. Тэм молча прижимал Джезмин к себе, пока она не выплакалась и слез больше не осталось. Потом он помог ей лечь в постель, потеплее укрыл меховым покрывалом и потихоньку вышел из спальни.