Соглядатай (сборник) - Страница 114
А*** не должна вернуться к обеду, она пообедает в городе с Фрэнком, перед тем как ехать домой. Они, вероятно, вернутся к полуночи.
Терраса тоже пустая. Сегодня утром сюда не выносили ни кресел, ни низенького столика, за которым пьют аперитивы и кофе. Восемь блестящих точек отмечают на плитках расположение двух кресел под первым окном кабинета.
Поднятые жалюзи обратили наружу облупившиеся ребра своих параллельных дощечек; мелкие чешуйки во многих местах наполовину отстали, их легко отколупнуть ногтем. Внутри, в комнате, А*** стоит перед окном и смотрит сквозь одну из щелей на террасу, ажурную балюстраду и банановые деревья, растущие на противоположном склоне.
Между оставшейся серой краской, поблекшей от времени, и древесиной, посеревшей под воздействием сырости, появляются небольшие красновато-коричневые кусочки поверхности – это натуральный цвет древесины – там, где чешуйки краски только что отпали. Внутри, в комнате, А*** стоит перед окном и смотрит сквозь одну из щелей.
Человек по-прежнему неподвижный, склоняется к мутной воде, на бревенчатом мосту, покрытом дерном. Туземец не сдвинулся с места: сидит на корточках, его голова опущена, локти опираются о бедра, руки свешиваются между расставленных колен. Кажется, он что-то высматривает на дне речушки – животное, отражение, пропавшую вещь.
Перед ним, на делянке, что проходит вдоль речушки по противоположному берегу, многие грозди уже вроде бы созрели, и пора их срезать, хотя уборка урожая в этом секторе еще не начиналась. Рокоту грузовика, который меняет скорость, проезжая по шоссе с другой стороны дома, с этой стороны вторит скрип оконной задвижки. В первом окне комнаты распахиваются обе створки.
В этой раме видна до бедер фигура А***. Она говорит «добрый день» жизнерадостным тоном человека, который выспался и проснулся с душою пустой, свободной, готовой на все, – или человека, который предпочитает не выставлять напоказ свои заботы, из принципа водружая, как знамя, всегда одну и ту же улыбку.
А*** тут же скрывается внутри, потом появляется чуть дальше, через несколько секунд – возможно, через десять, – но на расстоянии в два или три метра, во всяком случае – в новой амбразуре, на том месте, где только что находились жалюзи второго окна: четыре секции дощечек исчезли, подались назад. Там она стоит дольше, и даже профиль ее пропадает – она повернулась к угловому столбу террасы, поддерживающему выступ крыши. Она может различить со своего наблюдательного пункта только зеленую массу банановых деревьев, край плато и между плантацией и горами полосу невозделанной земли, поросшую высокими пожелтевшими травами, среди которых там и сям торчат немногочисленные деревья.
На самом столбе тоже рассматривать нечего, разве что облупившуюся краску да время от времени, в самый непредвиденный момент и на различных уровнях, серо-розовую ящерицу, которая то появляется, то исчезает, и передвигается так резко, что никто бы не смог сказать, откуда она взялась и куда делась, когда скрылась из виду.
Образ А*** снова стерся. Чтобы вновь обрести его, нужно направить взгляд по оси первого окна: она стоит перед большим бюро, у дальней стены. Приоткрывает верхний ящик и склоняется над ним, долго ищет справа какой-то предмет, который от нее ускользает; роется обеими руками, сдвигает связки и шкатулки, постоянно возвращаясь к тому же самому месту, – впрочем, может быть, она просто разбирает вещи.
Там, где она стоит, между дверью в коридор и большой кроватью, лучи с террасы могут настигнуть ее, пройдя через любое из трех распахнутых окон.
Беря свое начало на балюстраде, в двух шагах от угла, наклонная полоса света проникает в комнату через второе окно, наискось перерезает ножку кровати и достигает бюро. А*** выпрямляется, разворачивается в сторону светлой дорожки и немедленно скрывается у той части стены, которая разделяет два оконных проема и к которой прижался громадный шкаф.
А*** возникает через миг в левой створке первого окна, перед письменным столом. Она открывает кожаный бювар и наклоняется вперед, бедром опираясь о край стола. Эти широкие бедра снова мешают проследить, что делают руки, что они держат, что берут или что кладут.
А*** видна сзади, в три четверти, как и раньше, хотя и с другой стороны. Она все еще в утренней одежде, но волосы, не уложенные и не сколотые, уже тщательно причесаны; они блестят в ярком свете, когда при повороте головы смещаются мягкие волнистые пряди и тяжелая черная масса падает на обтянутое белым шелком плечо, в то время как силуэт удаляется в глубину комнаты, двигаясь вдоль стены, граничащей с коридором.
Кожаный бювар, лежащий на середине широкой стороны стола, как обычно, закрыт. Над полированной поверхностью древесины уже не сверкают черные пряди. Только на задней стене на почтовом календаре выступает из серых тонов громада белого корабля.
Сейчас комната как будто пустая. А*** могла бесшумно открыть дверь в коридор и выйти, но вероятнее всего, что она все еще там, хотя вне пределов видимости, в мертвой зоне, заключенной между этой дверью, громадным шкафом и углом стола: последнее, что можно на нем рассмотреть, – фетровый кружок, подставку для лампы. Кроме шкафа, в этом убежище стоит лишь один предмет мебели (кресло). И все же замаскированный выход, сообщающийся с коридором, салоном, двором, шоссе, умножает до бесконечности возможности бегства.
Грудь и плечи А*** вырисовываются в уменьшенной, убегающей перспективе в амбразуре третьего окна, на западном торце дома. Значит, она в какой-то момент должна была оказаться на виду, перед ножкой кровати, прежде чем попасть во вторую мертвую зону между туалетным столиком и кроватью.
Она стоит там неподвижно уже довольно долгое время. Ее профиль четко выделяется на более темном фоне. Губы у нее очень красные; сказать, использовала она косметику или нет, не так-то легко, потому что это их естественный цвет. Глаза широко открыты, взгляд, устремленный на зеленую черту банановых деревьев, медленно пробегает по их рядам и возвращается к угловому столбу, при этом шея и голова постепенно поворачиваются.
На голой земле сада тень от столба сейчас составляет угол в сорок пять градусов с ажурной тенью балюстрады, западным ответвлением террасы и торцом дома. А*** в окне больше нет. Ее нельзя разглядеть в комнате ни через это окно, ни через два других. И нет больше никакой причины предполагать, что она находится скорее в одной из трех мертвых зон, чем в двух остальных. Две из этих зон к тому же с легкостью предоставляют выход: первая – через центральный коридор, последняя – через ванную, вторая дверь которой ведет непосредственно в коридор, во двор и т. д… Комната снова как будто пустая.
Слева, в конце этого западного ответвления террасы, чернокожий повар чистит бататы над жестяным тазом. Он сидит на пятках, поставив таз между коленями, которые упираются в пол. Сверкающее, заостренное лезвие ножа срезает узкую, бесконечную кожуру с длинного желтого клубня, который размеренно поворачивается вокруг своей оси.
На том же расстоянии, но в перпендикулярном направлении, Фрэнк и А*** пьют аперитив, откинувшись на спинки своих обычных кресел под окном кабинета. «Славно-то как здесь, внутри!» Фрэнк держит стакан в правой руке, лежащей на подлокотнике. Три прочие руки лежат параллельно друг другу на параллельных кожаных подлокотниках, а три ладони прижались к концу подлокотника там, где кожа загибается вниз и прибита к красной древесине тремя большими гвоздями с круглыми шляпками.
На двух руках из четырех, на тех же самых пальцах надето то же самое золотое кольцо, широкое и плоское: первая рука слева и третья, та, что сжимает стакан в форме усеченного конуса, до половины наполненный золотистой жидкостью, – правая рука Фрэнка. Стакан А*** покоится рядом с нею, на маленьком столике. А*** и Фрэнк наперебой обсуждают поездку в город, которую собираются предпринять вместе на следующей неделе, ей нужно кое-что купить, ему – навести справки по поводу нового грузовика, который он намеревается приобрести.