Содом и Гоморра. Города окрестности Сей - Страница 5

– Твой брат с нами выпьет?

Трой с важным видом кивнул:

– Долго уговаривать его не придется.

Билли выпил и передал бутылку.

– А чего малый хотел добиться? – спросил Трой.

– Понятия не имею.

– Вы с ним не ссорились?

– Не-е. Да он нормальный парень. Сказал потом, что ему кровь из носу надо было кое-что сделать.

– Держаться в седле – это он умеет. Если что, я свидетель.

– Ясное дело, умеет.

– Хотя и молодой, а парень шалый.

– Ну да, нормальный парень. Просто у него свой взгляд на вещи.

– А этот конь, на котором у него свет клином сошелся, просто какой-то бандит чертов, если хочешь знать мое мнение.

Билли кивнул:

– Угу.

– Так чего он от него хочет-то?

– Так вот того самого и хочет.

– И ты, стало быть, думаешь, он добьется, чтобы этот конь ходил за ним хвостиком, как собака?

– Ага. Думаю, да.

– Поверю, только если сам увижу.

– Может, на деньги заложимся?

Трой вытряхнул из пачки сигарету, вставил в рот и щелкнул зажигалкой.

– Нет, не хочу отбирать у тебя деньги.

– Да ладно, будешь тут еще за мои деньги переживать.

– Нет, я, пожалуй, пас. На костылях-то ему, поди, кисло будет.

– А то нет.

– И долго ему на них скакать теперь?

– Не знаю. Пару недель. Доктор сказал ему, что вывих бывает хуже перелома.

– Вот спорим, он их не вытерпит и недели.

– Да что тут спорить, я и сам того же мнения.

Заяц выскочил на дорогу и застыл. Его глаза светились красным.

– Дави дурня, – сказал Билли.

Грузовик, глухо шмякнув, переехал зайца. Трой вынул из-под приборной доски зажигалку, прикурил и сунул зажигалку обратно в гнездо.

– После армии я подался в Амарилло к Джину Эдмондсу – в родео выступать, помогать на всяких выставках скотины… Он распределял кому куда и когда – всякое такое. Нам полагалось ждать дома, в десять утра он заезжал, а из Эль-Пасо мы выбирались только после полуночи. У Джина был новенький «олдс – восемьдесят восемь»; бывало, подхожу, а он этак кинет мне ключи, – дескать, садись за руль. А когда вырулим на восьмидесятое шоссе, посмотрит хитрым глазом и говорит: шуруй. А мне и самому – на таком-то аппарате! Ну я и давай: сто тридцать, сто сорок километров в час. При этом педаль еще в метре от полика. Он опять этак глянет. Я говорю: может, надо быстрей? Он говорит, жми, как душа просит. Ч-черт! Ну, мне чего? Я как дуну под сто восемьдесят, и вперед. Дорога ровная – хоть куда. А впереди у нас ее тышша километров… Ну, всякие эти зайцы, конечно, по дороге попадались. Сядет и замрет в свете фар. Бац. Бац. Я говорю: тебе как, ничего, что я их таким манером – ну то есть зайцев? А он только глазом на меня косит: зайцев? Это я к тому, что если ты там какие чувства к ним питаешь, так Джину все вообще было пофиг веники. Нежности были не по нем, цену им он полагал тридцать центов за весь пучок… Ну вот. Как-то раз зарулили мы на заправку в Диммитте, Техас. Светало. Подъехали к колонкам, движок вырубили, сидим. А по ту сторону колонок стоит машина с пистолетом в баке, пацан-заправщик у ней лобовое стекло протирает. В машине тетка. Ейный мужик, который за рулем был, куда-то отошел – типа отлить или еще чего. Мы так были подъехавши, что передом стоим к той машине, а я смотрел назад: когда ж пацан нас заправлять начнет, о бабе той я и думать не думал, но заметил ее. А она сидит, вроде как окрестности озирает. Вдруг подскочила и давай орать будто резаная. То есть прямо благим матом. Я голову поднял, никак понять не могу, что с ей такое. А она визжит, а смотрит на нас, так что я подумал: может, ей Джин что сделал? Расстегнулся перед ей и показал или еще чего. Он такой был – никогда наперед не знаешь, какой фортель выкинет. Я оглядываюсь на Джина, но тот и сам без понятия. Тут как раз ейный мужик из сортира вышел, а здоровенный такой, прям бугай. Я выхожу, огибаю машину спереди, и тут… Просто спятить можно. У «олдсмобиля» спереди решетка – такая мощная, из трех загнутых дугами железяк, а я как глянул на нее – мать родная! – она была вся по всем щелям забита заячьими башками. Не меньше сотни их туда набилось, и весь передок машины – бампер и все вокруг – покрыт кровью и кишками этих зайцев, а зайцы-то – они, видать, перед ударом вроде как отворачивались – ну типа видели же что-то! – так что все головы, все как одна, смотрят в сторону и глаза совершенно безумные. И зубы набекрень. Будто ухмыляются. Не могу даже передать, что за видок был. Я сам чуть было не заорал. Я по прибору видел, что мотор вроде как перегревается, но списывал это на скорость. Тот мужик даже хотел в драку с нами полезть из-за этого. А я говорю: охолони, Сэм! Ну, зайцы. Ну и что. Делов-то. Тут Джин вышел, давай орать на него, а я ему: слышь, сунь зад в машину и заткнись. Тут бугай стал на бабу свою орать, успокаивать, чтобы, значит, сопли не распускала и всякое такое, но до конца, чувствую, не утихомирился. Ладно, пришлось подойти, врезать разок мудаку здоровенному. На том дело и кончилось.

Билли сидел, глядя, как ночь несется мимо. Придорожный чапараль на фоне плоского черного задника из горных отрогов, вписанных в полное звезд небо пустыни. Трой закурил. Потянулся к виски, отвинтил крышечку и продолжал рулить с бутылкой в руке.

– Дембельнулся я в Сан-Диего. И первым же автобусом оттуда сдриснул. В автобусе мы еще с одним таким же обормотом напились, и нас из него выкинули. В общем, оказался я в Тусоне, там пошел в магазин, купил себе костюм и башмаки с джадсоновскими застежками. За каким хреном я костюм купил, понятия не имею. Считал, что у мужчины должен быть костюм. Сел на другой автобус, доехал до Эль-Пасо, в тот же вечер отправился в Аламогордо: там у меня были лошади. Потом всю страну изъездил. В Колорадо работал. В Техасе. Как-то раз в тюрягу попал в каком-то богом забытом городишке, сейчас уж и не вспомню его названия. Помню только, что в Техасе. Причем ничего я такого особенного не сделал. Просто оказался не в том месте и не в то время. Думал, никогда оттуда не выйду. Нарвался на драку с каким-то мексиканцем и вроде как убил его. В той тюрьме я просидел день в день девять месяцев. Домой не писал – о чем было писать? Когда выпустили, пошел проведать своих лошадей, а их продали: за корм-то я за ихний задолжал. На одного коня мне плевать было, а на другого нет: привык к нему, долго он мне служил. Но я понимал, что, если на продавшего наеду, снова в чертовой тюряге окажусь. Но так, вообще, поспрашивал. В конце концов кто-то мне сказал, что моих лошадей продали в другой штат. Покупатель был то ли из Алабамы, то ли еще откуда. А у меня тот конь был лет с тринадцати.

– Я тоже потерял в Мексике коня, к которому был очень привязан, – сказал Билли. – У меня он был с девяти лет.

– Да это проще простого.

– Что – потерять коня?

Трой поднял бутылку, отпил, опустил ее, завинтил крышечку и, вытерев губы тыльной стороной ладони, положил бутылку на сиденье.

– Нет, – сказал он. – Привязаться к нему.

Полчаса спустя они съехали с шоссе и, прогромыхав через бревенчатый мостик, оказались на грунтовой подъездной дорожке. Милю проехали – усадьба, ранчо. На веранде свет, откуда-то выскочили три австралийские овчарки, с лаем затрусили рядом с грузовиком. На крыльцо вышел Элтон, остановился, надвинув шляпу и заложив руки в задние карманы штанов.

Ели за длинным столом на кухне, передавая друг другу миски с мамалыгой и окрой и широкую тарелку с жареным мясом и крекерами.

– Все очень вкусно, мэм, – сказал Билли.

Жена Элтона подняла взгляд:

– А не могли бы вы не называть меня «мэм»?

– Могу, мэм.

– Когда меня так называют, я чувствую себя старухой.

– Да, мэм.

– У него это помимо воли выходит, – сказал Трой.