Содом и Гоморра. Города окрестности Сей - Страница 3

– Мистер Джонсон говорит, министерство обороны посылало сюда людей с приказом обследовать семь штатов Юго-Запада, найти, где самые тощие земли, и доложить. И вроде ранчо Мэка оказалось как раз в их середке.

Билли поглядел на Джона-Грейди и снова устремил взгляд к горам.

– Как думаешь, это правда? – спросил Джон-Грейди.

– Хрен знает.

– Джей Си говорит, старик Джонсон дурнеет и дурнеет, прям совсем спятил.

– Да он и спятимши поумней будет, чем Джей Си в самом блеске разума, так что Джей Си-то уж молчал бы.

– Ты думаешь?

– Со стариком все нормально. Просто старый, да и все тут.

– Джей Си говорит, он слегка двинулся с тех пор, как умерла его дочь.

– Ну-у… Так это и нормально, как же иначе-то? Она для него много значила.

– Да-а.

– Может, нам Делберта спросить? Что думает насчет этого Делберт.

– А Делберт не такой дурак, как кажется, кстати говоря.

– Ну, будем надеяться. Между прочим, за стариком всегда водились некоторые странности, да и сейчас водятся. А вот места тут изменились. И никогда уж прежними не будут. Может, мы все слегка спятивши. Думаю, если у всех крыша съедет одновременно, никто и не заметит, правда же?

Наклонясь вперед, Джон-Грейди сплюнул сквозь зубы и опять сунул в рот травинку.

– Вижу, тебе она понравилась, верно?

– Чертовски. Она была со мной так нежна, как никто.

В четверти мили восточнее из кустов вышел койот и потрусил куда-то вдоль гривки.

– О! Смотри, видал сукина сына? – сказал Билли.

– Ну-ка, где там мое ружье.

– Да он уйдет прежде, чем ты успеешь приподнять зад.

Пробежав вдоль гривки, койот остановился, оглянулся и вниз по склону нырнул куда-то опять в кусты.

– Как думаешь, что он тут делает среди бела дня?

– Вот и он небось точно так же недоумевает насчет тебя.

– Думаешь, он нас видел?

– Судя по тому, как он очертя голову ломанулся в колючки, вряд ли он совсем-то уж слепой.

Джон-Грейди не сводил с того места глаз, ждал, что койот появится снова, но тот так и не появился.

– Самое странное, – вновь заговорил Билли, – что, когда она заболела, я как раз собирался уволиться. Готов был опять куда-нибудь податься. Причем после ее смерти у меня сделалось еще меньше причин оставаться, а я вот тем не менее остался.

– Ну, ты, может, решил, что Мэку теперь без тебя никуда.

– Да ну к черту!

– Сколько ей было?

– Не знаю. Под сорок. Может, чуточку за. По ним это разве поймешь?

– Как думаешь, он с этим справится?

– Кто, Мэк?

– Ну.

– Нет. Такую женщину разве забудешь! Да он и не из тех, кто забывает. Нет, не из тех.

Он сел, надел шляпу, выровнял.

– Ну, ты готов, братишка?

– Вроде.

Он с усилием встал, взял бидон с ланчем и, отряхнув сиденье штанов ладонью, нагнулся за курткой. Посмотрел на Джона-Грейди:

– Как-то раз один старый ковбой сказал мне, что он ни в жисть не видывал, чтобы из женщины, выросшей в доме, где сортир внутри, получилось бы что-нибудь путное. Вот и она тоже в роскоши не купалась. Старина Джонсон всегда был простым ковбоем, а за это дело сам знаешь, сколько платят. Мэк познакомился с ней на церковном ужине в Лас-Крусес, ей тогда было семнадцать, и тут уж не отнять и не прибавить. Нет, ему через это не переступить. Ни теперь, ни вскорости, и никогда.

Когда вернулись, уже стемнело. Покрутив ручку, Билли поднял дверное стекло и продолжал сидеть, глядя на дом.

– Устал я как последняя скотина, – сказал он.

– Хочешь все бросить в кузове?

– Нет, ну лебедку-то надо выгрузить. Может пойти дождь. Ведь может? Да еще там этот ящик со скрепами. Заржавеют, на хрен.

– За ящиком я слазаю.

Джон Грейди потащил из кузова ящик. В конюшенном проходе вспыхнул свет. У выключателя стоял Билли, встряхивал руку, словно градусник.

– Ну каждый раз! Стоит мне этой заразы коснуться – бьет током.

– Это из-за гвоздей в подметках.

– Так почему ж меня тогда не по ногам бьет?

– Это я без понятия.

Лебедку повесили на гвоздь, а ящик со скрепами поставили на поперечный брус стены у самой двери. В денниках наперебой ржали лошади.

Джон Грейди двинулся по конюшенному проходу и, дойдя до последнего бокса, хлопнул ладонью по двери денника. И в тот же миг раздался такой удар по доскам стены напротив, будто там что-то взорвалось. Пыль сразу же пронизал лучик света. Джон бросил взгляд на Билли, усмехнулся.

– Ни хрен-нас-се! – вырвалось у Билли. – Он же теперь на улицу ногу сможет высунуть!

Не отрывая рук от доски, на которую облокачивался, Хоакин отступил с таким видом, будто увидел в загоне нечто настолько ужасное, что невозможно смотреть. Но отступил он, просто чтобы плюнуть, и он плюнул – как всегда, задумчиво и медлительно, – после чего вновь сделал шаг вперед и опять стал смотреть за изгородь.

– Caballo[2], – сказал он.

Тень бегущего рысцой коня пронеслась по доскам, по его лицу и скользнула дальше. Он покачал головой.

Они прошли вглубь помещения, туда, где поверх ограждения загона были приколочены две доски два на двенадцать, взобрались на них и сели, упершись каблуками в нижние доски, закурили и стали смотреть, как Джон-Грейди работает с жеребенком.

– Чего он думает добиться от этого птицеголового сукина сына?

Билли покачал головой:

– Каждый когда-нибудь находит коня себе под стать.

– А что это за штуку он надел жеребчику на голову?

– Недоуздок с наносником. Кавессон называется.

– А чем ему не угодило обычное оголовье?

– Его об этом и спроси.

Трой наклонился, сплюнул. Поглядел на Хоакина.

– ¿Qué piensas?[3] – спросил он.

Хоакин пожал плечами. Он со вниманием смотрел, как конь на длинной корде ходит кругами по корралю.

– А ведь этого коняшку к удилам уже приучали.

– Ну, как бы да.

– Похоже, он вознамерился его заново переучивать.

– Ну-у, – протянул Билли, – есть у меня подозрение, что если он чего вознамерился, то, скорей всего, своего добьется.

Сидят смотрят, как конь ходит по кругу.

– Может, он в цирк его готовит?

– Нет. Цирк у нас вчера вечером был, когда он пытался на нем верхом прокатиться.

– Сколько раз конь его сбросил?

– Четыре.

– А сколько раз он снова на него взбирался?

– А сам не догадаешься?

– А он что – признанный специалист по переучиванию порченых лошадей?

– Пошли отсюда, – сказал Билли. – Сдается мне, он эту упрямую скотину будет работать до вечера.

Они спустились, пошли к дому.

– Да вот хоть Хоакина спроси, – сказал Билли.

– О чем это он меня должен спрашивать?

– Понимает ли тот ковбой в лошадях.

– Сам-то он говорит, что ни в чем ни уха ни рыла.

– Это я слыхал.

– Говорит, что ему просто нравится это дело, вот он и старается как может.

– А ты как думаешь? – сказал Билли.

Хоакин покачал головой.

– Хоакин говорит, что у него методика странная.

– Вот и Мэк говорит то же.

Пока не дошли до ворот, Хоакин молчал. Но у ворот остановился, обернулся к корралю. И наконец сказал, что это ведь не очень важно, любишь ты лошадей или нет, если они тебя не любят. И добавил, что к лучшим тренерам, которых он знал, лошади так и липли. Например, Билли Санчеса, говорит, лошади провожали в уборную и ждали, пока он не выйдет.

Вернувшись из города, Билли не застал Джона-Грейди в конюшне, да и дома, придя на ужин, его не обнаружил. За столом, ковыряя в зубах, сидел Трой. Билли взял тарелку, сел, придвинул к себе соль и перец.

– А где все-то? – спросил он.

– Орен только что вышел. Джей Си ушел к своей девчонке. Джон-Грейди, я думаю, в койке валяется.

– Нет, его там нет.