Socolы отца народов - Страница 8

–Можно сказать и так.

–И в чем же тогда проявлялся его интерес и возможность к совершению преступления государственного масштаба?

–Я не следователь, но могу вам сказать, что из таких вот посредственностей, как Осипов, вырастают матерые преступники. Взять того же Гитлера – в школе троечник, потом затюканный ефрейтор, потом посредственный художник, который никому не был интересен и сам ничем не интересовался, а в итоге что?

–А чем вы можете объяснить такую трансформацию личности Гитлера… и ему подобных?

–Ну надо же где-то этим серостям себя проявлять, в чем-то компенсировать свою несостоятельность. Вот они и делают это с использованием преступных механизмов!

–То есть, таким, как вы, это не нужно? Вы считаете себя состоявшимся человеком во всех направлениях? – следователь уже откровенно издевался над зазнавшимся Щербаковым, а тот, словно не видя этого, парил в небесах.

–Ну не во всех… Но и в учебе не отстаю, и в развлечениях тоже…

–Вот как?

–Смотрели этот наш ролик на Ютубе?

–Да, имел такое удовольствие видеть.

–Так вот у меня там целый сольный номер. Танец в туалете, этот момент я один считай исполнял, – браво похвалялся Щербаков.

–Хвалю. Спасибо. Честь имею.

Если Хрулев был наполнен содержанием недюжинного интеллекта и презрительно-снобистского отношения к окружающему миру, то про Щербакова сказать этого было нельзя. Да, он был отличником, но не потому, что добровольно избрал уход от несовершенного мира гражданки в пользу мира военного, а лишь потому, что осознавал – дальше ему падать некуда. Родители сперва со слезами, а потом с ремнем долго и упорно доказывали Антону, что, если его отношения с училищем расстроятся, ему придется пойти в армию на общих основаниях, а это не только не престижно, но и приведет к моральному разложению. Его родной брат, отслуживший в армии и вернувшийся таким же рядовым, спился в Оренбурге, имел судимость, и вообще незавидную биографию. Повторить ее Антону очень не хотелось, и именно учеба в летном училище давала ему единственную возможность избежать сей незавидной участи. Ради этой мнимой привилегии, которую Хрулев, к примеру, вовсе таковой не считал, готов он был на любую мерзость, на любое предательство. Если начальство – или, как в данном случае, следователь, – требовало кого-то безапелляционно обвинить, он беззастенчиво делал это. Если требовалось предать или обмануть – в интересах не общего дела, а его личных, шкурных, – то и за этим дело не становилось. Одним словом, Щербаков был всем удобен, и именно потому ему никто особо не доверял. Не стал доверять его показаниям и следователь Владимиров, скомкав протокол допроса и выбросив его в корзину после исчезновения Антона.

Следующим был дагестанец Заур Магомедов, сослуживец Осипова и Хрулева. Войдя в кабинет, он начал буквально с места в карьер.

–Вы, конечно, тоже понимаете, о чем, а точнее, о ком пойдет речь?

–Об Осипове, конечно.

–Конечно.

–Можно я вам сразу скажу? Мне кажется, вы с этим делом занимаетесь какой-то ерундой. Неужели правда можно поверить в то, что человек, хранивший в вещах запрещенную и кстати почти бессодержательную книжонку…

–А вы откуда знаете? Читали?

–А кто ее здесь не читал? Или вы правда считаете, что в казарме можно вести какую-то тайную, изолированную от посторонних глаз, жизнь? Тогда мне вас жаль… Так вот. Поверить в то, что само по себе нахождение у солдата этой книги есть признак готовящегося преступления, может только сумасшедший, а вы вроде на него не похожи. Ну хранил он запрещенную литературу – накажите его дисциплинарно, в крайнем случае административно. Но сажать-то зачем? Вот вы сейчас ходите и собираете сведения о его личности, а надо совсем не этим заниматься.

–А чем же прикажете мне заняться, товарищ генерал юстиции?

–Хотя бы поиском того, кто мог в режимное учреждение такую вещь пронести и выяснением его служебного положения. Или не хотите сознательно этого делать? Опасаетесь, что далеко зайдете в своем расследовании? В принципе, все логично. Проще обвинить во всех смертных грехах никому не нужного курсантика – и нашему большому начальству, и вам самому по нехилой палочке срубить на погоны. Но ведь это неправильно, и вы сами это понимаете. А теперь подумайте о том, как вы все будете выглядеть, если это дело дойдет до Верховного Суда? Неужели и там такие же остолопы сидят, как наше местное руководство? Не хочется в это верить. Не боитесь, что придется отвечать?

–Уймитесь. Вам не кажется, что вы слишком разошлись в присутствии следователя?

–Это только потому, что, в отличие от тех, кого вы слушали до меня, меня вам нечем припугнуть – я хоть и приехал из Дагестана, а моя биография почище, чему многих коренных жителей. Так что…

–Вернемся к теме беседы. Осипов. Что вы можете о нем сказать?

–Обычный человек, – пожал плечами Заур. – Со своими недостатками, со своими достоинствами. Но одно скажу – на то, что вы ему инкриминировали, он был бы не способен. Хотя бы потому, что он был достаточно малообщительным парнем, а для таких преступлений нужны достаточно многочисленные и квалифицированные сообщники. Как с их поиском дело обстоит?

–Для этого я и здесь.

–Тогда зря тратите время.

–Почему же? Вам, например, ничего не известно о криминальном прошлом Хрулева?

–Даже если бы знал, не сказал.

–Почему?

–Потому что предавать товарищей не имею морального права. Это раз. А второе – мне еще в этом коллективе жить, так что увольте. Посадите одного, а дурная слава останется. А что я от вас получу? Собачью медальку или грамоту, которую смогу на стену в туалете вместо обоев приклеить? Спасибо, без надобности. На строительный магазин как-нибудь найду денег…

…Выйдя из кабинета, Володя Хрулев бегом направился в кабинет заместителя начальника училища подполковника Василенко. Озираясь, следя, чтобы никто из сокурсников за ним не пошел, вошел он в начальственную дверь. Увидев его, хозяин кабинета вскочил с места и запер дверь изнутри.

–Принес? – спросил он.

–Да, – Володя вытащил из-за пазухи книгу и бросил на стол перед подполковником. На обложке было написано: «Майн кампф (Моя борьба)».

–Он ничего не заметил?

–Нет, он все больше записывал, так что у меня была возможность дотянуться. Она лежала прямо на столе, перед ним, но под ворохом бумаг.

–Думаешь, не заметит?

–Думаю, заметит, но поздно. Там уже полкурса перебывало, так что пока дознаваться будет, что к чему, можно будет ее и обратно на стол положить.

–Отлично.

Подполковник взял книгу, бережно открыл ее и уставился на первую страницу – там, где вензельными готическими буквами было набрано название, на самом титульном листе, стоял еще и экслибрис. Никакой фамилии на нем не значилось, но имел он такую причудливую и резную печать, что, казалось, по ней одной можно было определить собственника, если, конечно, обратиться к услугам знающих людей. Под печатью стоял год – 1832, так что среди книголюбов и библиофилов наверняка нашелся бы тот, кто помог бы следователю, при достаточной степени усидчивости и любознательности с его стороны, установить принадлежность сего манускрипта. Однако, тот был занят совсем не тем, чем следовало бы заниматься полицейской ищейке, что и позволило подполковнику замести следы. Аккуратно, взяв студенческую линейку, он несколько раз провел лезвием канцелярского ножа вдоль всей длины титульного листа, а после бережно отделил его от остальных. Бросив вырванную страницу в пепельницу, он вернул книгу Хрулеву.

–Вернешь обратно. Только когда уйдет, чтобы не видел никто.

–Есть. Разрешите идти?

–А ты молодец, – окидывая курсанта загадочным взглядом, говорил Василенко, у которого, кажется, камень с души упал после содеянного. – Исполнил поручение как надо! Это дорогого стоит.

–Спасибо, – опустив глаза в пол, говорил Хрулев.

–Надо, пожалуй, тебя наградить. Будет у меня к тебе одно приглашение интересное. Ты заходи завтра, в спокойной обстановке поговорим… Иди…