Социально-психологические аспекты активности - Страница 13

Большое внимание активности как свойству темперамента было уделено В. М. Русаловым. Опираясь на определение активности, данное В. Д. Небылицыным, В. М. Русалов посвятил свои усилия дифференцированному изучению различных ее сторон. Как уже отмечалось, проведенное им в 1970-х годах исследование позволило с помощью факторного анализа выделить шесть факторов, вобравших в себя различные проявления как интеллектуальной, так и психомоторной активности, которые Русалов строго разделял. Этими аспектами активности являлись скорость и эргичность (т. е. работоспособность, выносливость) в умственной деятельности, скорость и эргичность в психомоторике, стремление к разнообразию в умственной деятельности, которое Русалов назвал «пластичностью», и сокращение времени решения задач в ходе работы над ними (последний аспект Русалов назвал «обучаемостью»). Выявленные им виды активности были достаточно независимы друг от друга, что позволяло расценивать их как структурные компоненты общей активности [129, с. 197–200].

В дальнейшем, стремясь к большей гармоничности предложенной им модели, В. М. Русалов унифицировал структуру активности и стал писать об одних и тех же трех компонентах (выносливости или же, иначе, эргичности, а также пластичности и скорости), реализующихся в социальной и предметной сферах деятельности индивида, а еще позже – о тех же компонентах, по-разному проявляющихся в психомоторике, в интеллектуальной сфере и в коммуникации. Стремясь соотнести предложенную им структуру активности с теорией П. К. Анохина, В. М. Русалов пришел к выводу, что «эргичность» может быть осмыслена как «широта афферентного синтеза»; «пластичность», по-видимому, есть не что иное как обобщенная характеристика легкости (трудности) переключения с одних программ на другие, а «скорость» может быть связана с быстротой исполнения поведенческих программ [130, с. 6–7].

Вместе с тем, акцентирование активности как базовой характеристики темперамента, фактически приближающееся к отождествлению темперамента и активности, обусловило появление определенных семантических неточностей при использовании В. М. Русаловым некоторых терминов, являющихся ключевыми для его концепции. Так, например, В. М. Русалов писал о скорости и как о черте темперамента, и как о компоненте активности [Там же, с. 7]. Думается, что в понятийном аппарате, используемом в науке, так же, как и в организации средневекового европейского общества, должен действовать принцип «вассал моего вассала не мой вассал», в результате чего определение скорости, охарактеризованной как компонент активности, одновременно еще и как черты темперамента является не совсем корректным, если, конечно, автор полагает, что активность является стороной темперамента [129, с. 168], а не его синонимом.

Кроме того, за счет семантически недостаточно точного использования терминов не всегда понятно, к чему или к кому относятся перечисленные выше черты активности – скорость, пластичность и эргичность. Скорость вполне может характеризовать деятельность (скорость решения задач, скорость теппинга и т. п.), но назвать скорость или даже темп (просто «темп») личностной чертой или чертой индивидуальности крайне затруднительно. Очевидно, что речь идет о постоянном внутреннем строе человека, о том, подгоняет ли он себя постоянно в процессе своей жизнедеятельности или движется по жизни не спеша. Однако данная черта индивидуальности требует других слов, нежели «скорость» или «темп», для своего обозначения. В то же время термин «эргичность», характеризуя индивида в целом, вряд ли может использоваться для характеристики его деятельности.

Указанные семантические погрешности были устранены в работах В. М. Бодунова, изучавшего вместе с Русаловым темп, напряженность, пластичность, вариативность и другие характеристики поведения. Он исходил из того, что все перечисленные выше формально-динамические характеристики поведения могут рассматриваться в обобщенном виде как формально-динамические характеристики индивидуальности. Безусловно, содержание опубликованных В. М. Бодуновым работ имело гораздо более широкое, чем употребляемая терминология, значение. Однако в рамках проводимого анализа представляется целесообразным отметить, что применение Бодуновым в качестве обобщенных характеристик индивидуальности словосочетаний «индивидуальный темп», «стремление к напряженной деятельности» и «тенденция к разнообразию действий», являющихся, по его мнению, тремя главными компонентами активности и базирующихся на скорости выполнения различных действий, напряженности и вариативности поведения, является тем ориентиром, которому можно следовать, изучая и другие характеристики поведения [17].

Одновременно большое внимание изучению активности уделялось в работах Э. А. Голубевой и Н. С. Лейтеса, продолжавших исследования, начатые Б. М. Тепловым и В. Д. Небылицыным. Высокая активность означала для Э. А. Голубевой быстрое формирование условных рефлексов, а значит быструю мыслительную деятельность, хорошую обучаемость, прекрасную ориентацию в происходящем и т. п. [78].

Однако, своего определения активности Э. А. Голубева не дала, солидаризовавшись с тем пониманием активности, которое использовал ее аспирант Б. Р. Кадыров. Б. Р. Кадыров посвятил свою диссертацию «изучению динамической стороны психической активности», называя вслед за Б. М. Тепловым весь комплекс проявлений феномена активности «формально-динамическими проявлениями психики». Безусловно, такое обозначение активности представляется вполне оправданным, поскольку оставляет за пределами понятия разнообразные спонтанные движения, например, невротические подергивания. Однако Б. Р. Кадыров предусматривал еще и наличие содержательной стороны феномена, подчеркивая при этом, что психофизиологические методы призваны исследовать лишь динамический аспект активности [54, с. 133].

Подобное понимание активности естественным образом вытекает из трактовки термина «активность» как «деятельности», ведущей исследователей, в первую очередь психофизиологов, к необходимости сначала обозначать наличие содержательной стороны активности, а потом старательно обходить эту сторону в своих исследованиях. В данном же случае это привело еще и к тому, что в работах Кадырова анализ умственной активности часто подменялся анализом эффективности умственной деятельности – параметра, связанного с активностью, во многом производного от нее, но производного далеко не полностью и уж, конечно, совершенно не идентичного ей. Это, в свою очередь, обусловило своеобразное объяснение полученных им результатов, которые при ином понимании термина могли бы быть проинтерпетированы совершенно иначе. В частности, это относится к выводу о положительной связи слабой нервной системы и умственной активности [78].

Указанный подход к активности разделял и Н. С. Лейтес. И хотя сами его исследования касалось прежде всего энергетических аспектов активности, дуализм в понимании активности, предполагавший наличие в данном понятии как динамических, так и содержательных аспектов, выражался в его работах особенно отчетливо. Н. С. Лейтес энергично выступал против биологизаторских тенденций, в частности против энергетического истолкования мотивации поведения. Ссылаясь на работу Р. Хайнда, он писал: «Одностороннее энергетическое толкование природы активности заключает в себе глубокие внутренние противоречия». И далее: «Прежде всего энергетический подход, единообразно объясняя поведение, ведет к упрощенному представлению о механизмах, регулирующих поведение, и отвлекает от сложности самого поведения» [77, с. 366].

С одной стороны, Н. С. Лейтес разделял точку зрения Небылицына, который писал, что активность – это группа личностных качеств, обусловливающих внутреннюю потребность индивида к освоению действительности и к самовыражению [Там же, с. 372–373]. С другой, соглашался с тем, что источником активности человека являются общественно-личные потребности [Там же, с. 371]. Даже оставляя за рамками обсуждения применение во втором положении формулировки, по сути исключающей возможность порождения человеческой активности сугубо личными потребностями, совместное использование двух указанных положений представляется весьма противоречивым. Безусловно, потребность индивида к освоению действительности и к самовыражению является его личной потребностью, удовлетворяющейся, как правило, в рамках общественного разделения труда и в этой связи вполне соответствующей статусу общественно-личностной потребности. Но тогда возникает вопрос о первичности-вторичности обсуждаемых категорий: то ли активность является энергетической основой формирования и реализации потребности в чем-то посредством осуществления какой-либо деятельности, то ли потребность, наоборот, является основой формирования и реализации активности-деятельности.