Сочинитель - Страница 1

© А. Константинов, 2007

© ООО «Астрель-СПб», 2007

Ленинград, март – апрель 1983 года

Капитан милиции Алексей Кольцов бодро шагал по Невскому проспекту, мурлыча себе под нос «Арлекино» и улыбаясь встречным симпатичным женщинам. Весь его вид категорически опровергал известную каждому питерскому менту присказку: «Вот идет сотрудник УР[1], вечно пьян и вечно хмур». Настроение у Кольцова и впрямь было просто замечательным, и вовсе не благодаря горячительным напиткам, – если и бродил в его крови легкий хмель, так только от весеннего воздуха, от яркого утреннего солнца, которое обещало много тепла и света. Для русского человека (а особенно живущего в северном городе) наступление весны – это даже не праздник, это всегда начало нового этапа в жизни, это какая-то детская подсознательная убежденность в том, что все пакости и проблемы остались позади, в пережитой холодной и темной зиме с ее непременной эпидемией гриппа и утомительным чередованием морозов и слякотных оттепелей…

Вот и эта весна принесла Алексею Валентиновичу в подарок надежду на скорые перемены в его жизни к лучшему – в кармане капитана лежало новенькое удостоверение инспектора уголовного розыска. Новичком в сыскном деле седеющий капитан, конечно, не был – как-никак двадцать третий год уже лямку в ментовке тянул, – просто два дня назад состоялся наконец-то приказ по РУВД о переводе Кольцова с должности участкового инспектора на должность инспектора уголовного розыска, в том же самом отделении, кстати… И не то чтобы капитан не уважал работу участковых, нет, просто Алексей Валентинович был сыскарем, розыскником от Бога, как говорится… Ну а то, что он к сорока трем годам выше капитана не поднялся – так этим раскладом никого в милиции не удивишь. Только работники кадровых аппаратов и политотделов (те, которые по самые яйца разными значками да медальками увешаны) идут от звания к званию ровно и уверенно, да еще те «отсосы», которые подле генералов трутся. А для нормального опера самое верное звание – капитанское. На капитанах вообще вся ментура держится, в угрозыске это хорошо знают.

Кольцов попал в Систему давно, работу свою любил (как впоследствии выяснилось – даже больше, чем жену, по крайней мере, именно об этом свидетельствовал результат однажды выдвинутого ею ультиматума: «Или я – или твоя проклятая работа!») и никогда особо не стремился занять командные должности. И не сказать, что у Алексея Валентиновича честолюбия напрочь не было, нет, просто он реализовывал это чувство по-другому – не внешней карьерой, а красивыми раскрытиями и профессиональными задержаниями. Наивысший кайф Кольцов испытывал, когда удавалось ему поднять те дела, которые коллеги считали безнадежными глухарями[2]. При этом Алексей Валентинович старался всегда работать так, чтобы всем казалось, будто получается у него все легко и словно само по себе. В этой манере и проявлялось своеобразное пижонство его натуры: тяжелый, кропотливый, зачастую неблагодарный труд оставался подчас невидимым даже для собратьев-оперов, многие из которых считали, что Кольцову просто «фарт прет». Да Кольцов и сам считал, что на удачу ему грех жаловаться; был бы менее везучим, так уже на том свете бы кувыркался, а так только две отметки на шкуре остались – одна от пули из нагана, а вторая от финки. А карьера…

Карьера, кстати, поначалу тоже не так плохо складывалась, в семьдесят четвертом Алексея Валентиновича в главк перевели, в УУР[3], и все бы хорошо было, но… Этим самым маленьким «но», в которое все уперлось, был строптивый характер Кольцова. Не умел он начальникам угождать – все умел, а вот задницы вылизывать так и не научился… За гордыню свою непомерную капитан и поплатился в семьдесят девятом – слили его из элитного главка на землю[4] простым участковым. Кольцов оказался непонятливым (и даже туповатым, как считали некоторые коллеги), потому что за долгую свою службу в милиции не хотел осознать простую истину: в родной советской державе мирно сосуществуют два Закона – один для сильных мира сего, а второй для прочих разных людишек.

Однажды в задержанном капитаном за сбыт наркотиков ублюдочного вида пареньке распознали, к ужасу начальства, племянника секретаря горкома партии… Ситуация была предельно ясной, но Кольцов, как позже было записано в его личном деле, «не сумел правильно квалифицировать происшествие» и засунул отпрыска благородного семейства в ИВС[5]… Хорошо, правда, что не все офицеры милиции были такими тупыми, как Кольцов, – вскоре племянник укатил на «Волге», исходя матерными ругательствами в адрес «вонючей мусорни», а Алексея Валентиновича пригласили в «большой кабинет на толстый ковер». Когда позже капитан вспоминал, как орали на него в этом кабинете, то сразу начинал тосковать и думать о водке… Слава Богу, хватило Кольцову ума, стоя на ковре, рта не раскрывать и права не качать, а иначе вылетел бы он вовсе из милиции.

«С сумой походишь!» – рявкнул Алексею Валентиновичу на прощание хозяин большого кабинета и слово свое сдержал – пришлось капитану Кольцову действительно переодеться в форму (оперативники-то мундиров отродясь не носили, предпочитая «гражданку») и нацепить на плечо нелепую сумку-планшет, положенную участковому, а ходить с портфелем или, скажем, с дипломатами им запрещалось… Другой бы на месте Кольцова спился или озлобился бы на людей, но Алексей Валентинович выдержал, рассудив просто: участковые, если разобраться, может быть, самые главные фигуры в милиции, просто эти фигуры очень для битья удобные… С одной стороны – без участкового ни одно дело не поднимешь, а с другой – именно на участкового инспектора всегда все и свалить можно в случае неудачи или просчета какого-нибудь. Опять же – участковый, он самый близкий людям милиционер…

Так рассуждал капитан Кольцов, чтобы не прорвались наружу боль и обида, потому что в глубине души он все-таки прекрасно понимал: ставить его, оперативника с огромным опытом (и, между прочим, с юрфаком Ленинградского университета за плечами), участковым – это все равно что микроскопом гвозди заколачивать… Спору нет, гвоздь забить – это тоже дело полезное, но… А с другой стороны, микроскопов в России одним больше, одним меньше – не оскудеет держава талантами…

Однако всему приходит конец – вот и капитан Кольцов распрощался все-таки со злосчастной сумкой участкового. В восемьдесят третьем году началась знаменитая андроповская «чистка», затронувшая и верноподданную милицию. Кого посадили, кого просто уволили из органов, а вот Алексея Валентиновича перевели обратно на самую любимую и интересную для него работу – оперативную. Правда, не в главк, а в отделение, но и то хорошо… Конечно, в УУРе дела были более громкими и значительными, но Кольцов тосковал не столько по славе и победным фанфарам, сколько по обычной оперской жизни с ее вечными запутками, головоломками и охотничьим азартом.

При этом капитан не был прекраснодушным романтиком, и уж кто, как не он, хорошо знал, насколько эта жизнь отличается от того слащаво-геройского «горения» сыщиков-всезнаек, которых показывали в кинофильмах, выходивших каждый год штабелями, – по заказу «партии и правительства». Нет, диссидентом Кольцов не был, он понимал, что работу правоохранительных органов надо пропагандировать, – но ведь не так же топорно… В реальной оперской жизни все было совсем не так красиво, как в кино. Настоящим сыщикам с земли зачастую приходилось ломать головы не над тем, как раскрыть преступление, а над тем, как, по сути, укрыть его. И не по злому умыслу, не для того, чтобы злодеям пособить, а исключительно затем, чтобы не испортить высокий процент раскрываемости, который обязан был неуклонно расти – под руководством все той же партии и того же правительства…