Сочинитель 2 - Страница 18

Возможно, она хотела сказать «или кофе», возможно. Наверное, она просто не успела договорить, потому что Никита встал с табуретки и хрипло сказал что-то совсем невразумительное:

– Даша, я не знаю, понимаешь, как-то очень, и потом…

– Я знаю, – прошелестело в ответ, и он почувствовал, как ее руки легли ему на грудь, а потом рот ему (он еще пытался что-то вякнуть) закрыли мягкие, невероятно вкусные губы.

Кудасова даже зашатало от долгого поцелуя – он чуть не сел обратно на табурет, но Даша, неожиданно крепко взяв его за руку, потащила молча в какую-то комнату с большой кроватью…

– Ну же. – Она дышала все чаще и чаще, словно не стояла в темной квартире, а бежала куда-то. – Как эта твоя сбруя расстегивается?

Дальше был какой-то омут, вынырнув из которого Никита даже не пытался гадать, сколько же, собственно, прошло времени. Хоть и говорят ученые, что время, мол, непрерывно – ан нет, бывает, и останавливается оно. Не для всех, правда, далеко не для всех…

– Ну вот, – сказала голая Даша, целуя лежавшего на спине Никиту (на нем, естественно, элементов одежды также не наблюдалось). – Слава Богу! Я из-за тебя чуть невроз не заработала. В кои веки девушке мужик понравился – и на тебе, по «важному делу» сбегает!

Кудасов ничего ответить ей не сумел, потому что в коридоре послышалось шлепанье маленьких босых ног, и Даша, ойкнув, еле успела накрыть его одеялом с головой, одновременно схватив с пола свой сарафанчик.

– Тетя Даша, – донесся до Никиты приглушенный одеялом Мишкин голос. – Почему ты плакала? Громко так, я даже испугался… А почему ты такая голая?

– Жарко, Мишенька. – Дашин голос подозрительно прерывался. – Я… Я не плакала… Мне просто сон приснился.

– Страшный?

– Нет… Очень хороший сон.

– А почему лев рычал? – не унимался Мишка.

– Какой лев, малыш? Не было никакого льва…

– Был, – упрямо сказал мальчик. – Ты плакала, а лев рычал… Я думал, он тебя съесть хочет, и испугался… Можно я с тобой полежу, тетя Даша? Мне страшно…

– Нет… Не бойся, маленький. Это был просто сон… Пойдем, я тебя побаюкаю…

– А лев не придет?

– Нет… не бойся, он не придет. Львы вообще добрые, их бояться не надо, они детей не едят…

– А взрослых?

Голоса потихоньку становились глуше, и Никита понял, что Даша уводит Мишку в гостиную.

– Взрослых только иногда – когда они сами этого хотят…

Он лежал под одеялом, боясь даже пошевелиться, и ждал, когда она вернется. Никите показалось, что прошла чуть ли не вся ночь, когда раздался наконец в комнате Дашин шепот:

– Эй! Товарищ сыщик! Вы тут льва не видели?

Потом она скользнула к нему под одеяло, и Кудасов снова окунулся в омут…

Хоть и замирало для них время, а ночь-то все равно пролетела очень быстро… Когда стало светать, Никита предпринял было какие-то попытки объясниться, но Даша, крепко обняв его, зашептала в самое ухо:

– Не говори ничего, не надо! Я и так все знаю – и про жену твою, и про ребенка. Я тебя у них не украду, я все понимаю. Никто ни о чем не узнает… Мне просто очень хорошо с тобой было, Никита… Ты меня не забывай… Слышишь? Какие у тебя руки сильные…

Утром Дашина сестра заехала за Мишкой (Кудасова пришлось спрятать в кладовке), а потом был еще целый день, который они провели не отходя от кровати надолго и далеко…

Вечером Даша поехала проводить Никиту на Ленинградский вокзал. На перроне они долго молчали, стоя у вагона и держась за руки. Когда проводница в очередной раз напомнила о скором отправлении, Даша сунула в карман Кудасову прямоугольный кусочек картона:

– Это мой телефон… Если будешь в Москве и захочешь меня увидеть – позвони.

Он, спохватившись, попытался было продиктовать ей номер своего служебного телефона, но Даша покачала головой:

– Я тебе звонить не буду… Позвони сам, если захочешь… Только мы послезавтра на гастроли уезжаем. Это надолго…

В ту ночь, когда скорый поезд нес Никиту из Москвы в Ленинград, он, ворочаясь без сна на жесткой полке, впервые физически ощутил, что чувствует человек, у которого ноет сердце.

Кудасов много раз пытался звонить Даше из Ленинграда, но в Москве либо раздавались бесконечные длинные гудки, либо трубку брали незнакомые мужчина и женщина, наверное, это были Дашины родители… Никита им не представлялся и ни о чем не спрашивал, он просто вешал трубку. В Дашином доме, наверное, привыкли к подобным звонкам.

В августе в Ленинград неожиданно заявился в короткую командировку Гриша Безруков, Кудасов столкнулся с ним однажды в коридоре второго этажа Большого дома. Увидев Никиту, Безруков радостно замахал руками, потом долго хлопал Кудасова по плечам – короче, проявил бурную и искреннюю радость. Они отошли перекурить, Гришка рассказал последние московские милицейские новости и сплетни из министерства. Потом, словно внезапно вспомнив о чем-то, Безруков вдруг заулыбался и сказал:

– Да, тебе привет из «Ленкома»… Помнишь еще, что в Москве такой театр есть?

У Кудасова засосало под ложечкой, но он попытался сделать «морду чайником», спросив что-то вроде «какой привет» или «от кого привет»… Гришка в ответ разулыбался еще шире, посмотрел на Никиту укоризненно и покачал головой:

– А ты ведь меня тогда купил – в «Космосе». Актер ты, Никита. Лицедей. Я, дурак, было поверил…

Никаких имен произнесено не было, но Кудасов умел просчитывать все очень быстро, поэтому сразу понял: обещавшая, что «никто ни о чем не узнает», Даша все-таки не удержалась и рассказала про ночь с Никитой своей подружке Веронике – конечно, под большим секретом, под страшную клятву, что Вероника больше ни единой душе… Ну а подружка, естественно, трепанула Безрукову. Ох, женщины, женщины… И ведь главное – они совершенно искренне считают, что умеют хранить тайны и секреты, а потому страшно обижаются, если мужики им чего-то не говорят…

Кудасов недоуменно пожал плечами и улыбнулся:

– Я не понимаю, о чем ты?

– Да я сам ничего не понимаю в этой блядской жизни, – хмыкнул Безруков и добавил: – Уважаю. Насчет меня – не переживай. Как говорил Остап Бендер: «Могила, гражданин Воробьянинов».

– Я не переживаю, – буркнул Кудасов, и больше они к «театральным проблемам» не возвращались.

До Даши он сумел дозвониться только в октябре – чтобы на свои слова: «Привет, Даша, это я, Никита… Как дела?» – услышать в ответ: «Дела? Нормально дела, со съемок вернулась, смотри – скоро фильм выйдет, „Белая стая“ называется… Да, я, кстати, замуж выхожу… Алло, ты меня слышишь?»

Кудасов молча повесил трубку и долго потом тупо смотрел на телефонный аппарат…

Все пережить ему помогла опять-таки работа – а ее с каждым месяцем становилось больше и больше. По стране весело и разудало шагала перестройка, жизнь становилась до невозможности интересной… На волне развития так называемого кооперативного движения во всех крупных городах тогда еще единого Союза произошел чудовищный скачок только зарегистрированных вымогательств и разбойных нападений, но Кудасов, например, очень хорошо знал, что еще большее количество этих преступлений оставались «латентными», то есть скрытыми… Бывшие фарцовщики и спекулянты, на глазах превращавшиеся в «коммерсантов и предпринимателей», не спешили обращаться за помощью в ту самую милицию, которая еще совсем недавно отправляла на нары их самих. Странным, очень странным был в те годы «советский бизнес». И мало кто знает, что масштабные финансовые аферы начинались уже тогда – в том числе и в банках, которые, правда, еще назывались сберкассами… Государственная машина реагировала на то, что потом назовут «организованной преступностью», очень робко и стеснительно, но хорошо, что вообще реагировала – в 1989 году в системе МВД была создана наконец специальная структура, ориентированная именно на борьбу с оргпреступностью. В Ленинграде «шестое управление» создавалось на базе одного из отделов уголовного розыска. Никита попал в «шестерку» с первого дня, когда еще словосочетание «организованная преступность» однозначно не рекомендовалось употреблять всуе…