Сочинитель 2 - Страница 11
– Ни в чем, – обаятельно улыбнулся ей Кудасов. – Недоразумение вышло, маленькая накладка… У нас это тоже иногда случается… Вы уж извините, что мы вас побеспокоили…
– Ну что? – возбужденно накинулся Обнорский на Никиту Никитича, когда они вышли на улицу. – Я же говорил! Этот ваш Ващанов – очень темная фигура, я это еще по той истории с «Эгиной» понял. От него ниточки шли. И к нему тоже…
– Какие ниточки? – хмуро спросил Кудасов. – У тебя же ничего конкретного нет, одни предположения… Ты все время стараешься заменить информацию интуицией.
– Интуицией?! – чуть не задохнулся от возмущения Андрей. – А кто меня на Барона вывел? А почему Колбасов на Женькин труп тогда так быстро прискакал? И почему эти двое – Колбасов с Ващановым – тогда в Сосново оказались, когда Шварца с Ириной Васильевной убили? Не многовато ли совпадений? А теперь еще выясняется, что Серегино досье – тоже Ващанов забрал… И ни слуху ни духу о нем… Это что тебе, не факты?
– Факты, факты, – успокаивающе выставил вперед правую ладонь Никита Никитич. – Только это такие факты, которые никуда не пришьешь. И трактовать их можно по-разному… И в плюс, и в минус…
– В плюс? – Серегин саркастически хмыкнул, достал из кармана «натовской» куртки пачку «Кэмела» и закурил. – А вот объясни тогда мне, дураку… Ты руководишь, как известно, пятнадцатым отделом. Отдел запрофилирован на разработку лидеров преступных сообществ. Так?
– Ну, так… Дальше что?
– Дальше? – Андрей глубоко затянулся и посмотрел Кудасову в глаза. – Дальше – если по логике, конечно, – это досье Ващанов должен был передать именно тебе, потому что больше всего информации там как раз об Антибиотике… А если Палыч не лидер оргпреступности, то я тогда – святой Варфоломей. Ты же сам читал Серегино досье – там же все по твоей епархии…
Никита Никитич сердито помахал рукой, отгоняя синеватый сигаретный дым от лица. Логика в словах Обнорского, безусловно, была. Но…
– Ващанов, чтоб ты знал, – мой начальник, – ответил наконец Кудасов. – И ничего он мне докладывать не обязан. В том числе и мотивацию каких-то своих решений… Откуда я знаю – может, он кому-то еще этот пакет передал из наших? Или в Комитет слил? Или в Москву? Вариантов – тьма, на мне свет, между прочим, клином не сошелся… У нас один отдел не знает, что конкретно делает другой, – и это, кстати, абсолютно правильно! И так информация течет изо всех щелей… А по такой логике, как у тебя, можно на кого хочешь что угодно навесить… Я удивляюсь тебе, Андрей, ты же журналист! Твои же коллеги все перья пообломали, расписывая «сталинские методы» следствия и ментовский беспредел! А тебя послушать…
– Ты просто честь мундира защищаешь, – угрюмо перебил его Обнорский. – Как же… В ОРБ предателей быть не может… Тем более в руководстве.
– Ну знаешь! – Теперь уже от негодования чуть не задохнулся Никита Никитич. – Я защищаю не честь мундира! Я защищаю тебя самого от скоропалительных выводов и подгонки фактов под то, что хочется увидеть… Согласно интуиции… Вспомни-ка, когда тебя самого на допрос к Поспеловой дернули – как ты прореагировал? А ведь тогда у оперативников были достаточные основания полагать, что ты как-то причастен к смерти Лебедевой… Что – не так? Ты же сам всегда возмущался «двойным стандартом»!
Обнорский вздохнул и затоптал брошенный на асфальт окурок. С Никитой спорить было трудно: действительно, железных фактов в отношении Ващанова было, мягко говоря, маловато… И что толку с того, что интуиция Андрея подводила редко? Для Кудасова это не аргумент…
– Кстати, – добавил Никита Никитич. – Лида Поспелова спрашивала тут про тебя недавно, когда у нас в отделе была… Я понимаю, что у тебя могло создаться о ней не самое приятное впечатление, но она на самом деле – настоящий профессионал и очень порядочный человек. Поговаривают, что ее собираются на повышение выдвигать… Ты бы побеседовал с ней, нашел бы общий язык, она бы могла много интересного тебе рассказать – в плане следственной практики… Я бы мог тебе в этом даже кое-какую протекцию составить.
Серегин как-то странно усмехнулся и искоса посмотрел на Кудасова – не таят ли его слова о Поспеловой подвоха. Но Никита Никитич говорил абсолютно серьезно и искренне: откуда ему было знать, что отношения Андрея и Лиды продвинулись в свое время гораздо дальше обычных процессуальных…
Обнорский об этом никому не рассказывал, а Лида Поспелова, видимо, тоже не особо стремилась рекламировать всю глубину своего знакомства с журналистом Серегиным… Тем более что отношения их закончились не на самой радостной ноте.
Обнорский кашлянул и, пряча глаза, глухо спросил:
– Какую протекцию ты можешь составить?
Кудасов улыбнулся:
– Вадика Резакова из моего отдела знаешь?
– Ну…
– Так вот, у него вроде с Лидой кое-что наметилось в личном плане… Они скрывать пытаются, но я-то вижу…
– Вот как? – Обнорский достал новую сигарету. – Ну что же – совет им да любовь, как говорится… Не стоит, пожалуй, в такой ситуации время у девушки отнимать. Если она настоящий профессионал, то у нее и так каждый свободный часок на счету. Давай лучше к нашим баранам вернемся… Или ты специально меня Поспеловой спихнуть хочешь, чтобы от Антибиотика подальше отвести? Уговор-то наш еще в силе?
– В силе, в силе, – вяло откликнулся Кудасов. – Побереги нервы, Андрей, у тебя настоящая мания подозрительности начинается…
В тот день, когда они побывали в 354-м отделении связи, между журналистом и шефом 15-го отдела словно черная кошка шмыгнула – точнее, даже не кошка, а котенок. Маленький такой, абсолютно неприметный. И тем не менее некий осадок остался, какое-то не очень приятное послевкусие… Кстати говоря, в глубине души Кудасов-то ведь и сам недолюбливал Геннадия Петровича Ващанова, но считал себя не в праве руководствоваться в серьезных делах личными симпатиями и антипатиями. Несколько угнетало Никиту Никитича и то, что ему и в самом деле приходилось быть не совсем искренним с Обнорским. Но не втягивать же парня, на самом деле, в реальную разработку Антибиотика?..
…Кудасов с сожалением доел свою половинку бублика, стряхнул крошки с кожаной куртки, вздохнул и подумал о том, что разводить Андрея будет тяжело… Во-первых, душа к этому не лежит, а во-вторых, интуиция у парня и впрямь необычная… Какое-то время шефу 15-го отдела удавалось уклоняться от встреч с журналистом, ссылаясь на грянувшие в начале октября девяносто третьего кровавые события в Москве, – дескать, обстановка осложнилась, всех «на казарму» перевели… Но события-то в конце концов закончились, а в Питере и вовсе ничего особенного не было… Никита Никитич снова вздохнул и попытался внутренне подготовиться к неприятной беседе с подполковником Щегловым…
Машина уже поворачивала с Литейного на Каляева, где располагалась служебная стоянка автомобилей ГУВД.
Кудасов, наверное, не слишком бы удивился, если бы узнал, какой разговор состоялся за неделю до начала раскрутки темы с заявлением Гришковца в одной симпатичной русской баньке под Репином. Баня и впрямь была великолепной, да и то сказать – люди, парившиеся в ней, все же не у станков работали и не за учительскими столами штаны протирали. В этой баньке парился сам Виктор Палыч Говоров, а компанию ему на тот раз составлял некто Иваныч – один из самых влиятельных людей в бандитском мире Питера, кстати говоря… Только знали это немногие, Иваныч афишировать себя не любил, братвой управлял из-за кулис, а на людях предпочитал появляться в кепке, козырек которой всегда закрывал половину его лица… Простая братва его зачастую и вовсе не знала: задержит РУОП, бывало, каких-нибудь быков, они на допросах про бригадиров своих много чего расскажут, а про Иваныча молчат – не знают такого… Иногда лишь кто-то вспомнит мелькнувшего где-то на каком-то сходняке «мужика в кепке».
Повод для большого разговора с Иванычем у Антибиотика был самый серьезный, однако собеседники к основной теме переходить не спешили – баня, она, как известно, суеты не терпит. Русская баня – это прежде всего ритуал, и Виктор Палыч был одним из самых ревностных его блюстителей. Антибиотик любил и просто попариться от души, и разговор серьезный в бане составить. Виктор Палыч был тонким психологом – в парной человек голенький, не прикрытый ничем, незащищенный. Голому, с одной стороны, врать тяжелее, а с другой – его тянет на откровенность с другим голым. Да и мысли в бане иной раз неожиданные приходят – видать, температура способствует и влажность, мозги нестандартно начинают работать…