Сочинить детективчик - Страница 3

— Буду делать что скажете. Писать главы начерно, а вы потом пройдетесь рукой мастера. Иначе я ничему не научусь. И у вас дело пойдет намного быстрее.

Леонтьев, поколебавшись, согласился. Намного быстрее дело не пошло, но пошло живее. Акимов оказался хорошим спарринг-партнером в придумывании сюжетов и сюжетных поворотов, что в детективном жанре далеко не последнее дело. Те же главы, которые он писал сам, по-прежнему изобиловали штампами. Леонтьев злился:

— Паша, ну что ты написал? «Природа была хмурая». Что это значит?

— Как что? — искренне недоумевал Акимов. — Что она была хмурая. Хреновая, если вам так понятнее.

— Кто она?

— Природа.

— Какая?

— Ну, голые сопки, тундра. Дело же на Кольском полуострове происходит. А почему хмурая, объясню. Осень. Человек выходит из лагеря, ему все кажется хмурым.

— Ты бы еще написал: «Пейзаж был хмурый». Такие слова ничего не означают. За ними ничего не стоит, понимаешь? Голые сопки и тундра — вижу. «Природа» — не вижу. Булгаков говорил: «Что видишь, то пиши. А чего не видишь, писать не нужно». А голые сопки — это в Магадане они голые. На Кольском полуострове они очень даже не голые.

— Чем ругаться, взяли бы и показали как надо.

— Покажу. А ты сбегай за пивом.

— Валерий Николаевич, я не нанимался бегать вам за пивом, — попытался оскорбиться Паша.

— А я не нанимался переписывать твою графоманию.

— Ладно, схожу. Умеете вы убеждать…

Когда он вернулся, текст был готов. Вспомнив эту ругань, Леонтьев усмехнулся и заглянул в рукопись. Эпизод был в самом начале романа «Без вести пропавший»:

«С двух сторон зона была окружена озерами, впаянными между сопками. Сопки и берега озер были рыжими от лиственниц и карликовых берез. Озера соединялись неширокой протокой, через нее был переброшен деревянный мост. За мостом начиналась воля…»

Стукнула калитка? Или послышалось? Нет, не послышалось. Из-за окна донесся велосипедный звонок и голос Акимова:

— Валерий Николаевич, вы дома?

— Заходи, открыто.

Через пять минут Паша ввалился в кабинет и плюхнулся в кресло. Он был в шортах и майке. Доверительно сообщил:

— Жарища в Москве, вы не представляете. И в электричке не протолкнуться. Правильно, что вы не поехали. Еле добрался до душа.

— Не мог сразу зайти? — недружелюбно поинтересовался Леонтьев.

— Весь измочаленный?

— А позвонить?

— Не телефонный разговор. У вас минералки нет?

— Сок. Возьми в холодильнике.

Когда Акимов вернулся из кухни с кружкой сока, Леонтьев кивнул:

— Рассказывай. Говорил со Смоляницким?

— Говорил. Удивительно обаятельный человек. Первый раз видел издателя, который так любит авторов.

— Еще бы ему не любить. Каждый год машины меняет. Хозяин всегда любит дойную корову.

— Зря вы так. Он показался мне искренним человеком. И о вас отзывался очень хорошо. Один из лучших авторов «Парнаса». Так и сказал.

— Роман прочитал?

— Прочитал. Говорит, до четырех утра читал. Не мог оторваться, пока не закончил. Очень ему понравился роман.

— Есть «но»?

— Есть, — со вздохом подтвердил Акимов. — Роман понравился. Авторы не понравились.

— Чем?

— Нас никто не знает. Он готов издать роман под нашими именами. Тираж — пять тысяч. Гонорар — пятьсот долларов. Не по пятьсот, а всего.

— Ты сказал, что на его сраном «Парнасе» свет клином не сошелся?

— Он сам сказал. В других издательствах предложат то же самое. Никто не рискнет издавать нераскрученных авторов тиражом больше пяти тысяч. Гонорар будет соответствующий. Наверное, он прав?

— Что он предложил?

— Валерий Николаевич, вы сами прекрасно знаете — что. Издать роман под именем Незванского.

— Сука, — сказал Леонтьев. — Я надеялся, что у него не хватит на это совести. Хватило.

Знаменитый писатель Евсей Незванский, еще в 70-е годы эмигрировавший в Америку, был проклятьем для соавторов. Лет двадцать назад он вместе с другим эмигрантом, Эдвардом Туполем, написал лихой политический триллер «Старая площадь», имевший на Западе успех. В конце перестройки он был издан в России тиражом в триста тысяч экземпляров и мгновенно разошелся. К тому времени Незванский переехал в Германию, жил в горном курортном городке Гармиш-Партенкирхен. Году в 95-м к нему приехал Смоляницкий и заключил с ним договор сразу на десять детективных романов. Вернувшись в Москву, собрал несколько «литературных негров» из числа неприкаянных писателей и начал издавать Незванского по роману в месяц.

Собственно, на этом они с Леонтьевым и сошлись. Случайно встретились в ЦДЛ, Смоляницкий поинтересовался:

— Чем занимаешься?

— Да так, починяю машины, — ответил Леонтьев. Он, действительно, ремонтировал с напарником «жигули» и старые иномарки в своем гараже.

— Зачем? — удивился Смоляницкий.

— Михаил Семенович, ну и вопросы ты задаешь! «Зачем?» Чтобы есть.

— Ты же писатель.

— Кому сегодня нужны писатели!

— Мне. Не хочешь написать детектив?

— Никогда не пробовал.

— Производственные романы строгал?

— Было.

— Детектив — тех же щей. Только не про железки, а про трупы, ментов и бандитов. Потянешь. Платить буду хорошо. Но издавать как Незванского. Согласен?

— А что? Можно попробовать.

Попробовал, пошло. И поначалу даже было интересно. Единственное, что Смоляницкого не устраивало: мало секса. С экшеном все в порядке, а секса мало.

— Михаил Семенович, о чем ты говоришь? Какой секс? — отбивался Леонтьев. — Героя вот-вот убьют, ему не до секса. Не стоит у него, понимаешь?

Смоляницкий не настаивал, но изрекал:

— У настоящего мужчины всегда стоит.

По себе судил. У него, как и у Паши Акимова, насчет этого дела никогда не ржавело. Даже в его шестьдесят. Но молодые писательницы, авторы иронических детективов в духе Донцовой и женских романов а-ля Даниэла Стил, крупно ошибались, считая, что рискованные мини-юбки помогут им протолкнуть свои опусы в печать. Бывало, что любвеобильная натура Смоляницкого поддавалась соблазну. Но дальше ужина в ресторане и ночи в загородном элитном пансионате дело не шло. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Он все же был писателем и умел отделять словесный поп-корн от нормальной прозы.

Показательна была история его развода с Ирмой Ковалевой. С ней произошло то, что нередко происходило в советские времена с редакторами, вынужденными дотягивать или полностью переписывать «секретарскую» прозу. Невольно рождалась мысль: «Господи, какое говноЯ могу не хуже». Ирма начала писать рассказы. Получалось не хуже. Изредка их публиковала «Литературная Россия», потому что никто не хотел портить отношений с редактором отдела прозы «Современника», вдруг пригодится? Когда Смоляницкий создал «Парнас», она подготовила сборник и потребовала его издать.

— Издам, — пообещал он. — На «Гейдельберге». Десять экземпляров тебе хватит?

— Издеваешься?

— Ладно, двадцать.

Ирма вспылила:

— На кой черт мне муж-издатель, который меня не издает?

Смоляницкий не остался в долгу:

— А на кой черт мне жена-графоманка?

Слово за слово. Так и дошло до развода. Ирма могла простить (и прощала) мужу кобеляж. Но неуважения к своему творчеству простить не могла. В этом смысле, она была настоящей писательницей.

Тем временем Туполь и Незванский не поделили славу. Туполь был довольно плодовитым автором, выпускал по детективному роману в год. Они неплохо продавались, но до Незванского ему было далеко. В издательских аннотациях всегда упоминалось, что Незванский — автор мирового бестселлера «Старая площадь», который он написал при участии Туполя. Туполя это бесило. Однажды не выдержал и объявил, что «Старую площадь» написал он один, а Незванский только наливал ему водку и делал сэндвичи. В соавторы же его взял из чувства сострадания к безработному эмигранту, прозябающему на вэлфере.