Сочинения в двух томах - Страница 28

Кто‑де прозрел в водах своей тлени красоту свою, тот не во внешность какую‑либо, не во тления своего воду, но в самого себя и в самую свою точку влюбится. «Пути твои посреди тебя успокоишь».

Наркпсс мой, правда, что жжется, разжигаясь углием любви, ревнуя, рвется, мечется и мучится, ласкосердст- вует, печется и молвит всеми молвами, а не о многом же, ни о пустом чем‑либо, но о себе, про себя и в себе. Печется о едином себе. Едино есть ему на потребу. Наконец, весь как лед, истаяв от самолюбного пламени, преображается в источник. Право! Право! Во что кто влюбился, в то преобразился. Всяк есть то, чье сердце в нем. Всяк есть там, где сердцем сам.

О милая моя милость, Наркпсс! Ныне из ползущего червища восстал пернатым мотыльком. Ныне се воскрес! Почему не преобразился в ручей или поток? Почто не в реку пли море? Скажи мне! Отвечает Наркисс: «Не вредите мне, ибо доброе дело сотворил я. Море из рек, реки из потоков, потоки из ручьев, ручьи из пара, а пар всегда при источнике сущая сила и чад его, дух его и сердце. Се что люблю! Люблю источпик и главу, родник и начало, вечные струп, источающие из пара сердца своего. Море есть гной. Реки проходят. Потоки высыхают. Ручьи исчезают. Источник вечпо паром дышит, оживляющим и прохлаждающим. Ирточник единый люблю и исчезаю. Прочее все для меня стечь, сечь, подножие, сень, хвост…» О сердце морское! Чистая бездна! Источник святой! Тебя единого люблю. Исчезаю в тебе и преображаю- ся… Слышите ли? Се что воспевает орлий птенец, орлиной матери фиваидской премудрости [167]!

Лицемеры и суеверы, слыша сие, соблазняются и хулят. Во источник преобразиться? Как могут сии быть? Не ропщите! Вельми легко верующему, яснее скажу, узнавшему в себе красоту оную: «Пар есть сила божия и излияние вседержителя славы чистое».

Лучше‑де было ему преобразиться во злато, или во драгоценный камень, или… Постойте! Он самое лучшее нашел. Он преобразуется во владыку всех тварей, в солнце. Ба! Разве солнце и источник есть то же! Ей! Солнце есть источник света. Источник водный источает струи вод, наповая, прохлаждая, омывая грязь. Огненный же источник источает лучи света, просвещая, согревая, омывая мрак. Источник водный водному морю начало. Солнце есть глава огненному морю. Но как‑де могут сии быть, дабы человек преобразился в солнце? Если сие невозможно, как ибо гласит истина: «Вы есть свет миру, то есть солнце».

О лицемеры! Не по лицу судите, но по сердцу. Ей! Солнце есть источник. Как же не и человек божий солнцем? Солнце не по лицу, но по псточнпчьей спле есть источник. Так и человек божий, источающий животворящие струп и лучи божества испущающпп, есть солнце не по солнечному лицу, но по сердцу. Всяк есть то, чье сердце в нем: волчье сердце есть истинный волк, хотя лицо человечье; сердце боброво есть бобр, хотя вид волчий; сердце вепрево есть вепрь, хотя вид бобров. Всяк есть то, чье сердце в нем. Но лицемеры бодают рогами упорно. Да будет‑де спе так здраво! Однако‑де человеку преобразиться в лицо солнцево отнюдь невозможно. Лицо‑де и сердце разнь… Право, право судпте! II я сужу: отнюдь невозможно. Да и какая польза? Вид бобров не творит волка бобром. О глухие лицелюбцы! Внемлите грому сему: «Плоть ничто же, дух животворит».

И сего ли не знаете, что вид, лицо, плоть, пдол есть то же и ничто же? Не знаете ли, что мир сей есть пдол поля Деирского[168]? Солнце же истукану сему есть лицо его и златая глава его, и сэ суета сует! Даниил не кланяется, а Наркисс пе любит его. Мир есть улица Мелхолпна, блудница вавилонская, бесноватое море, а Даниил и Наркисс в горящих сих адских водах узрели любезную свою милость. Какую? Росоносный источник и истое солнце, как написано: «Пока светит день», то есть солнце. «Где почиваешь? Яви мне вид твой». «О благая мудрость есть человеку, паче же видящим солнце».

Благодарение ибо блаженному богу. Спя есть неизреченная его милость и власть, сотворившая бесполезное невозможным, возможное полезным. Ныне мой Наркисс преобразится в истое, не в пустое солнце. Вопрос лицемеров: «Что се? Так ли в солнце едином два будут солнца?» Ответ: «А где же ваши ушп тогда, когда громчайшею трубою небеса проповедуют: «В солнце положил селение свое»?»

Видите, что во златой главе кумира вашего, мира сего, и в Вавилонской сей печп обитает п субботствует свет наш незаходимый и не ваше мрачное, но наше солнце прославляется следующею трубною песнею: «Источник исходит п напоит всех».

Но оставим, да лицемеры мучаются во огненном своем озере. Сами же с Израилем да прейдем на ту сторону моря, по совету Варухову: «Кто перейдет на ту сторону моря и обретет премудрость? Там рай». Там амурятся все узнавшпе себя Наркпссы. Се первый встречает нас возлюбленный Давид, воспевая песнь свою: «В тебе источник живота. Во свете твоем узрим свет».

Оставайтесь, лицемеры, с наличным вашим солнцем. Мы в дурном вашем солнце обретем новое и прекрасное оное: «Да будет свет!» «Да встанет солнце! И утвердилось солнце».

Се за стеною и за пределами вашими встречает нас, одевшийся светом вашим, как ризою! Се возглашает к пам: «Радуйтесь!» «Дерзайте! Мир вам! Не бойтесь! Я есть свет! Я свет солнцеву кумиру и его миру». «Жаждущий, да грядет ко мне и да пьет!»

Скажи мне, прекрасный Наркисс, в водах твоих узрел ты что? Кто явился тебе в них?

Ответ. На водах моих всплыло елпсейское железо [169]. Узрел я на полотне протекающей моей плоти нерукотво- ренный образ, «который есть сияние славы отчей». «Положи меня как печать на мышце твоей». «Отражается на нас свет». Вижу Петра вашего гавань: «Землю посреди воды, словом божиим составленную». Я вижу моего друга, друга Исаипна сего: «Царя со славою узрите, и очи ваши узрят землю издалека». Волшебница — плоть моя явила мне моего Самуила. Сего единого люблю, таю, исчезаю и преображаюсь. Впрочем, от египетского взглянем на еврейских Наркиссов. Вот первый нас встречает: «Ревнуя, поревновал во господе боге…» Вот второй: «Душа моя изойдет в слово твое», то есть преобразуется. Вот еще тебе Наркпссы: «Се все оставили и вослед тебе идем». А Давид не истинный ли есть Наркисс?[170] «Исчезнет сердце мое и плоть моя». «Исчезли очи мои во спасение твое». «Когда приду и явлюсь лицу твоему?» А се не точный лп Наркисс? «Мир мне сораспялся, и я миру». «Не живу я, но живет во мне Христос». «Пока преобразит тело смирения нашего…» «Желаю разрешиться». «Мне бо жить — Христос, а умереть — приобретение».

Как во источпике лицо человечье, так в Исаииных словах, будто дуга во облаке, виден сей Наркиссов амур. «Будет бог твой с тобою присно, и насытишься, как же желает душа твоя, п кости твои утучнеют и будут, как виноград напоенный и как источник, в котором же не оскудеет вода, и кости твои прозябнут, как трава, и раз- ботеют, и наследят роды родов. И сознждутся пустыни твои вечными, и будут основания твои вечные родам родов, и прозовешься создателем оград, и пути твои посреди тебя успокоишь».

Лука. Вчера обедали мы оба у моего брата, я и сосед мой, нарочно для воскресного дня, чтоб поговорить о чем‑либо из божиего слова. Стол был в саду. Случай к разговору подали слова, написанные в беседке, следующие: «Тот сотрет твою главу, которого ты соблюдать будешь пяту».

Случились при обеде два ученые: Навал и Сомнас [171]. Они много те слова толковали по прошению брата моего. Я непоколебимо верю, что Священное писание есть райская пища и врачевство моих мыслей. Для того охаивал сам себя за то, что пе мог никакого вкуса чувствовать в тех сладчайших словах.

Друг. Как же называешь сладчайшими слова, не чувствуя в них никакого вкуса?