Сочинения в двух томах - Страница 191
старец Григорий Варсава Сковорода
Из Великого Бурлука [в Харьков], 1790 года, июля 2–го дня
Любезный друг Георгий Георгиевич!
Да будет мир тебе и дому твоему!
Не забывай, друг, что ныне течет первая четверть небесной луны августа. Разумей, что говорю: «Дай мудрому повод, и премудрейший будет». Слушай римскую сию пословицу: «Боязливого сына мать не рыдает!» Не дремли! Жизнь наша есть море. Блюдите, как. опасно ходите! Господь да хранит правые течения твои! Так плыви, да достигнешь в гавани благоумащенной старости оной! Венец хвалы — старость!.. А какое‑то есть масло, умащающее счастливую старость!.. Какой венец! Послушай! Помазал нас бог духом… Елеем радости помазал ты его. Веселие вечное над головами святых! Ах, что лучше возможет усладить старость, как божие сие масло? Вот тебе масло! Добрая слава (пословица) лучше мягкого пирога!
Не думай же, друг, что добрые слова есть то же, что пустозвонкая мирская газета, гремящая по улицам о телесной твоей премудрости, о силе и богатстве. Да не хвалится премудрый премудростию своею… От сего елея убегает Давид! Елей же грешного да не намастит головы моей. Сим елеем мажутся нечестивые! Они украшают стены и телеса, а не сердца свои. А вон они суть! О лицемер! Омой прежде внутренность твоей скляницы. На, вот же тебе и истинный сердца украшающий елей и питающий. Назнаменался, напечатлелся на сердце нашем свет лица твоего. Дал ты веселие в сердце моем. От плода, пшена, вина и елея и прочее. Сиречь разбогатели‑де мы в богатстве, украшающем и питающем сердце. Умей же различать ложную славу от истинной, как воровскую монету, и будешь блаженный оный, Христом похваляемый купец. Он всему своему имению предпочел дражайший некий жемчуг, хоть тратою всего, только бы достать оный. А какой тот столь странный и чудный жемчуг?
Вот он! Заповедь господня светлая… Страх господень чист!.. Вот он! На пути откровений твоих насладился, как во всяком богатстве. Вот он! Открой очи мои и уразумею цену его! Вот он! Пришелец я на земле. Вот он! Слава добрая утучняет кости… Вот он! Слава велия последовать богу… Прильнет сердце к тебе… Вовеки не забуду оправданий твоих. Ей! Лучше голый, да правый, нежели богатый беззаконник. Не убоюсь обнажающих тело, души же обнажить не могущих.
Любезный друг!
Ваш истинного добра желателъ и всепокорнейший слуга, старец Григорий Варсава Сковорода
Пришлите мне ножик с печаткою. Великою печатью некстати и не люблю моих писем печатать. Люблю печататься оленем. Уворован мой олень тогда, когда я у Вас в Харькове пировал и буянил. Достойно! Бочоночки оба отсылаются: Ваш и Дубравина. И сей двоице отдайте от меня низесенький поклон, и господину Прокопию Семеновичу.
119
К И. И. Ермолову[1180]
[Из Гусинского монастыря в Харьков, вторая половина сентября 1791 г.]
Милостивый государь Иван Иванович!
Бога ради, постарайтесь о шубке ярославской. Зима идет, а старость давно уже пришла. Надобно для нее теплее и легче, да сия ж купля и по нищенскому моему капиталу. О деньгах не опасайтесь. Будь Вам свидетель сия записка. Если ж умру, тогда приятели не допустят бранить меня, мертвеца, заплатив за меня должок, который один только и есть. Не можно ль Вам к покрову в Харьков?
Боже мой! Какой я дурак, забочусь о шубенке, будто бы обитает в ней со вшами блаженство! Довольно было напомянуть. Так‑то мы, любезный приятель, малодушны, в телесных надобностях попечительны и проворны. Но не счастливее ли примирившаяся с господом совесть в худенькой для зимы шубке, неж беззаконниково сердце, хотя б его тело одеваемо было соболями? Нет мучительнее, как болеть мыслями, мучиться сердцем, зябнуть душою от холодного скрежета и бескуражного отчаяния. О, когда б мы сего морозу хоть впол боялись! Внутреннее утешение, рождаемое от совести мирной, столь сильное, что, Среди тяжких досад телесных не угасая, доказывает истину слова сего: «Не убойтесь убивающих тело…» Все то убивает, что вредит и досаждает. Я думаю, что, если кто весел, тот и в болезни здоров. Не всяк, кто по телу здоров, весело живет. Так видно, что иное дело — здоровье и другая речь — веселие души. Если ж здоровый иногда живет без веселия, то для чего нельзя жить душевному веселию без крепости тела?
Ах, не сольем же самих нас в одно тождество! Одно в нас—тело, а душа — другое дело. Пусть бренное тело, как родилось на то, так и болит, но душа да радуется, что по оному телу мы тлеем, но по душе обновляемся. Телом мы ничто, но душою чтось–нечтось, да еще и великое. Она вовеки с нами, и мы с нею и в ней.
Видишь… в чем пока пустынник… и люби его…
Милостивому государю Ивану Ивановичу Ермолову
Высокомплостпвому государю Якову Михайловичу его высокоблагородию Донцу–Захаржевскому[1181]
Высокомилостивый государь!
Примите милостиво от человека, осыпанного Вашими милостями и ласками, маленький сей, аки лепту, дарик, маленькое зеркальце благодарности.
Уклонившись от Библии к Плутарху, перевел я книжонку его «О спокойствии душевном» [1182], истолковав не наружную словозвонкость, но самую силу и эссенцию, будто грозди в точиле выдавил. И в такую одежду девочку сию одел, дабы она и внутрь и вне не языческою, но Христовою была и являлась девою. Не поминаются здесь ни Дий, ни Венера, ни Меркурий [1183], но в новые мехи и вино новое влито. Плутарх был из числа тех, которые во след Христов не ходили, но именем его бесов изгоняли. Не браните ж его! Да изгонит и нам! Премудрость не умирает. Он был и друг и наставник доброму Траяну- кесарю [1184]. Да будет же и нам. Премудрость не умирает. Траян был столь доброго сердца, что римляне, после него избрав кесаря, так прославляли: «Будь счастлив, как Август [1185], а добрый, как Траян!» Он, взойдя на вселенский
престол, как всемирное светило, щедротами всех озарил. Воистину легко было Плутарху воспламенить к правде, к милосердию и мужеству столь благородное сердце.
Все — суета. Все преходит. Бог же мира с нами вовеки: «Один его день, — сказал Марк Аврелий [1186], — всех мирских сокровищ лучший». Если сия книжечка, хотя и несколько минут, послужит Вам противу беса скуки, и тем я доволен. Если же напоит, хотя маленькою чашечкою, спасения мира божиего, — вот мне и труд, и плод, и награда! Кто как бог? Что как мир? Воскликну с Григорием Богословом [1187]: «О мир, ты божий, а бог твой!» И в сем желании вовек пребуду.
Высокомилостивый государь, Вашего высокоблагородия всенижайший слуга, любитель и сын мира
Григорий Варсава Сковорода
1790 года, апреля 13
121
Его высокородню милостивому государю Степану Ивановичу господину полковнику Тевяшову[1188]
Милостивый государь!
Как только стану читать книжечку Цицеронову «О старости» [1189], вдруг открывается мне театр древнейших римских времен, а на нем представляются, например, Камил- лус, Корунканиус, Куриус [1190] и прочие таковые. При- знаюся, что зрелищем сих добротою сияющих сердец пленяется мое душевное око, и прихожу в понятие, что нет ничего ни любезнее, ни приманчивее, как добродушие. Не могу довольно надивиться, каким образом они могли быть просты, но поважны; грубы, но дружелюбны; вспыльчивы, но незлобивы; ласковы, но нелукавы; сильны, но справедливы; победительны, но милосердны; властительны, но бескорыстолюбны; немного учены, но благоразумны; разумны, но бесковарны; великолепны, но щедры; хвастуны, но не лгуны; стяжательны, но не обидливы; спорники, но не правдоненавистники; склонны к заблуждению, но не желатели его; защитники греха, но поколе лести его не узнали; честолюбцы и славолюбцы, но беспритворны и не мартышки; изобильны, но не сластолюбцы и не нежные трудолюбцы; не христиане, но любители бессмертия. Не могу себя уверить, чтоб не касалось их следующее слово Христово: «Кто не на вас, тот по вас есть…» Принужден сказать с Павлом: «Или иудеев только бог, а не и язычников?» Ей, и язычников. Скажу то же, что о капитане Корнилии [1191] сказал Петр: «Поистине разумеваю, что не на лица зрит бог, но во всяком языке боящийся его и делающий правду приятен ему есть…» Се‑то те овцы, находящиеся не от двора сего Христова: «И мужи, пророчествовавшие не при скинии откровения». Однако ж пишется: «И препочил на них дух, и сии были от вписанных, и пророчествовали». Не запрещает им Мойсей, хотя о нем просит его Навин, и Христос говорит: «Не браните». А хотя каждый народ и фамилия, будто пшеница, час от часу делается отродком от своих предков, однако помянутые апостолы, многим народам благовестившие слово истины и испытавшие качества сердец их, временную жизнь свою кончить благоволили в Риме. Видно, что они и в свои времена, конечно, нечтось еще застали в сердцах римских древнего от предков их пра- водушия.