Сочинения (Том 2) - Страница 15

Послушался я сына своего, написал к тебе грамоту: примешь ли ее добром или с поруганьем - увижу по твоей грамоте. Я первый написал к тебе, ожидая от тебя смиренья и покаянья. Господь наш не человек, а бог всей вселенной, что хочет - все творит в мгновенье ока; а претерпел же хуленье, и плеванье, и ударенье, и на смерть отдался, владея животом и смертью; а мы что люди грешные? Ныне живы, а завтра мертвы; ныне в славе и в чести, а завтра в гробе и без памяти: другие разделят по себе собранное нами. Посмотри, брат, на отцов наших: много ли взяли с собою, кроме того, что сделали для своей души? Тебе бы следовало, брат, прежде всего прислать ко мне с такими словами. Когда убили дитя мое и твое пред тобою, когда ты увидал кровь его и тело увянувшее, как цветок, только что распустившийся, как агнца заколенного, подумать бы тебе, стоя над ним: "увы, что я сделал! Для неправды света сего суетного взял грех на душу, отцу и матери причинил слезы! Сказать бы тебе было тогда по-давыдовски: аз знаю грех мой, предо мною есть выну! Богу бы тебе тогда покаяться, а ко мне написать грамоту утешную да сноху прислать, потому что она ни в чем не виновата, ни в добре, ни в зле: обнял бы я ее и оплакал мужа ее и свадьбу их вместо песен брачных; не видал я их первой радости, ни венчанья, за грех мой; ради бога пусти ее ко мне скорее:

пусть сидит у меня, как горлица, на сухом дереве жалуючись, а меня бог утешит.

Таким уж, видно, путем пошли дети отцов наших: суд ему от бога пришел. Если бы ты тогда сделал по своей воле, Муром взял бы, а Ростова не занимал и послал ко мне, то мы уладились бы; но рассуди сам: мне ли было первому к тебе посылать или тебе ко мне; а что ты говорил сыну моему: "Шли к отцу", так я десять раз посылал. Удивительно ли, что муж умер на рати, умирали так и прежде наши прадеды; не искать было ему чужого и меня в стыд и в печаль не вводить это научили его отроки для своей корысти, а ему на гибель. Захочешь покаяться пред богом и со мною помириться, то напиши грамоту с правдою и пришли с нею посла или попа: так и волость возьмешь добром, и наше сердце обратишь к себе, и лучше будем жить, чем прежде; я тебе ни враг, ни местник. Не хотел я видеть твоей крови у Стародуба; но не дай мне бог видеть крови и от твоей руки, и ни от которого брата по своему попущению; если я лгу, то бог меня ведает и крест честной. Если тот мой грех, что ходил на тебя к Чернигову за дружбу твою с погаными, то каюсь. Теперь подле тебя сидит сын твой крестный с малым братом своим, едят хлеб дедовский, а ты сидишь в своей волости: так рядись, если хочешь, а если хочешь их убить, они в твоей воле; а я не хочу лиха, добра хочу братьи и Русской земле. Что ты хочешь теперь взять насильем, то мы, смиловавшись, давали тебе и у Стародуба, отчину твою; бог свидетель, что мы рядились с братом твоим, да он не может рядиться без тебя; мы не сделали ничего дурного, но сказали ему: посылай к брату, пока не уладимся; если же кто из вас не хочет добра и мира христианам, то пусть душа его на том свете не увидит мира от бога. Я к тебе пишу не по нужде: нет мне никакой беды; пишу тебе для бога, потому что Мне своя душа дороже целого света".

Из этого письма видно, что Мономах первый писал к Олегу. Крайность, до которой был доведен последний оружием Мстислава, и смысл письма Мономахова должны были, наконец, показать Олегу необходимость искренне сблизиться с двоюродными братьями, и вот в 1097 г. князья - Святополк, Владимир, Давыд Игоревич, Василько Ростиславич, Давыд Святославич и брат его Олег съехались на устроенье мира в городе Любече, следовательно, в Черниговской волости, по ту сторону Днепра: быть может, это была новая уступка подозрительности Олеговой. Князья говорили: "Зачем губим Русскую землю, поднимая сами на себя вражду? А половцы землю нашу несут розно и рады, что между нами идут усобицы; теперь же с этих пор станем жить в одно сердце и блюсти Русскую землю". Кроме Василька Ростиславича, сидели все двоюродные братья, внуки Ярославовы; урядиться им было легко: стоило только разделить между собою волости точно так же, как они были разделены между их отцами, которых места они теперь занимали; вся вражда пошла оттого, что Святославичам не дали тех волостей, какими они имели полное право владеть по своему положению в роде, как сыновья второго Ярославича. И вот князья объявили, что пусть каждое племя (линия) держит отчину свою: Святополк Киев вместе с тою волостию, которая изначала и до сих пор принадлежала его племени, с Туровым; Владимир получил все волости Всеволодовы. т. е. Переяславль, Смоленск, Ростовскую область, Новгород также остался за сыном его Мстиславом; Святославичи - Олег, Давыд и Ярослав - Черниговскую волость: теперь остались изгои - Давыд Игоревич и Ростиславичи; относительно их положено было держаться распоряжений великого князя Всеволода: за Давыдом оставить Владимир-Волынский, за Володарем Ростиславичем - Перемышль, за Васильком - Теребовль. Уладившись, князья целовали крест: "Если теперь кто-нибудь из нас поднимется на другого, говорили они, то мы все встанем на зачинщика и крест честной будет на него же". Все повторяли:

"Крест честной на него и вся Земля русская". После этого князья поцеловались и разъехались по домам.

Мы видели, что отсутствие отчинности, непосредственной наследственности волостей было главною причиною усобиц, возникших при первом поколении Ярославичей и продолжавшихся при втором: на Любецком съезде князья отстранили эту главную причину, стараясь ввести каждого родича во владение теми волостями, которые при первом поколении принадлежали отцу его. И точно, борьба на востоке с Святославичами за волость Черниговскую прекратилась Любецким съездом; но не кончилась борьба на западе, на Волыни: там сидели вместе изгои - Ростиславичи и Давыд Игоревич. Младший из Ростиславичей, Василько, князь теребовльский отличался необыкновенно предприимчивым духом; он уже был известен своими войнами с Польшею, на опустошение которой водил половцев; теперь он затевал новые походы: на его зов шли к нему толпы берендеев, печенегов, торков; он хотел идти с ними на Польшу, завоевать ее и отмстить ей за Русскую землю, за походы обоих Болеславов; потом хотел идти на болгар дунайских и заставить их переселиться на Русь; наконец, хотел идти на половцев, и либо найти себе славу, либо голову свою сложить за Русскую землю. Понятно, что соседство такого князя не могло нравиться Давыду, особенно если последний не знал настоящих намерений Василька, слышал только о его военных приготовлениях, слышал о приближении варварских полков и мог думать, что воинственный Василько прежде всего устремит их на его волости: