Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2 - Страница 26
Изменить размер шрифта:
Глава седьмая
живет вне времени и мира
блуждает нетый человек
в посюстороннем дне – а век:
давно оставлена квартира
и как пещерники живут
они в старинной башне: своды
здесь точат слизкий пот и воды
по стенам вековым текут —
бездомных беженцев приют:
в полу с решоткою окошко
над бездной чорной гнется пол
а лица в мраке – точно плошка
дымит коптилка: пламень гол
гол человек в постели парной —
ветшает тлится нить белья
дымок под своды самоварный
течот от чадново угля
укрывшись в самый чорный угол
герой наш вздув коптилки уголь
там занят магией: урок —
пасьянс зловещий из тарок
высчитывает гороскопы
дух занимает вещий счот
видений сна дневник ведет
ткет безнадежней пенелопы
из строк священных книг узор
цветник – гномический ковер
персть духом слова заряжая
магнитным полем окружон
во сне он видит тайны рая
богов – прелюбодейных жон
как ни клади магнита тела
на север юг ли – тот же сон:
плоть раскаленная до бела —
в пяту язвящий скорпион
в ключе он страшном гороскопа
снов голубой цветет цветник:
пир горний – возлежат циклопы
тароки символы и дик
надумный пирный их язык
их пирной речью отуманен
от страстной грезы сам не свой
идет он бледен дик и странен
по знойно белой мостовой
чтоб у витрины фотографа
где выцветает лбов забор
случайно встретить географа
вперившего блестящий взор
во все что пыточно постыло
в мир выцветающий окрест —
и призрак-педагог уныло
на мир подъемлет грозный перст:
о месте сторожа мечтает
завидном – в городском саду
но непривычный перст к труду
все наставительно блуждает
над ним над городом глухим
– с крыш безантенных вьется дым —
волна в эфире пролетает
проносит голос мировой —
над сном космический прибой
поющий голос вопиющий
глаголющий о жизни сущей
а здесь насупилась глуха
чумная дич дрожит ольха
белеет камень пыль курится
и мертвый выглянув на свет
шлет шляпой мертвому привет
в душе желая провалиться:
не видься – сгинь! и вурдалак
призрак унылый педагога
творится в водухе – дорога
свободна мир постылый наг
но снова чья то тень мелькает
из прошлово мертвец встает
упав в нем серце узнает
тень милую – она! святая
лучится нимбом голова
виденье! – : улица пустая
рябится сонцами листва
и снова белой мостовою
бредет не сущий нетый страх
под ослепительной стеною
соборной на пустых камнях
нагретых сонцем утюгах
отец крапивную цигарку
жжот лупой но рука дрожит
он полувидит полуспит
рукав разорванный торчит
а рядом такса – зверю жарко
лик изможденный белый спит
клюет он мудрым старым носом
сфинксообразново лица
уставясь в пустоту с вопросом
но обоняя папиросу —
и в дреме – чадную отца
так с видом вещим мудреца
дух безглагольный и безвестный
клевал он днями у стены
потом стучал в свой ящик тесный
костями – воздыхая: сны
предсмертные ево томили
и в судорогах наконец
скончался на полу мудрец
ево под башнею зарыли
в текущий и зловонный гной
и после размышлял герой
гностические размышленья —
о переменах воплощенья
и в размышленьях в мира ширь
за 20 пыльных верст мечтатель
пустился в ближний монастырь
(бытописатель описатель
тут показал бы: синь горе
в березках холмиков отроги
как из струения дороги
столп водружон в монастыре —)
но там искал вольномыслитель
не умиленную обитель
не буколический постой
в семье священника (покой
щемящий – ранний росный хмельник
к пруду студеному босой
крапивной стежкой – гудкий пчельник
пустынножитья идеал
что был излечен карой жал)
нет – еретический писатель
жил там в деревне: богочтец
смутитель или врач сердец
писанья вольный толкователь:
народом полный сад и он
в расстегнутой косоворотке
в руке с евангельем: муж кроткий
о чуде слово и – закон
и на стихе от Иоанна
покоя палец – недвижим
(ввиду волынсково тумана
холмов отображонных им)
сей вдохновенный проповедник
беседу-исповедь ведет:
мягчайший братский исповедник
сейчас в евангельи найдет
текст нужный отповедь благую
и губы братские целуя
усов ласкание дает
так услаждаясь отдыхая
герой глядится в светлый лик
и на прощанье удружая
берется взять охапку книг
провидца городскому другу
(провидец дружбой окружон:
все братья все друзья друг другу)
и просветленный книги он
– тяжолые томищи были —
влечот в обратных планах пыли
как много отроческих лет
вершинных юных как вериги
таскал на теле хилом книги
философ богобор поэт
и тяжкодум и легкосерд!
запретных ведений красоты
начальный любострастья класс
каким порокам учат нас
те переплеты и полеты
их неразжованная жуть
проглоченная вмиг страница
прокрыливает память птица
метафору – житейский путь! —
но та пандорина шкатулка
книг неразвязанный тючок
привел ево в покой заулка
на огражденный цветничок
где не цветы екклезиаста
цвели не гномы – просто астры
да травки жидкое кольцо —
на одряхлевшее крыльцо:
старик сосед таким кащеем
два шкафа под ключом хранил
бывало вытянувши шею
зацепит книжку хмур и хил
и стоя мусля перст листает
так сутки мог стоять подряд
так говорят стоял Сократ
вдруг посреди толпы смятенной
восхищен виденьем вселенной
так что ево ученики
свои постельные тюки
у ног ево расположили
а он очнувшись мудр и тих
перешагнувши через них
продолжил путь в базарной пыли
ужель возможен чистый ток
ещо в стихах повествованья
свирельный этот голосок
онегинских времен преданья
в цевнице рифм сквозистый вей
предбытий жизней и любвей!
печален страшен и отвратен
разложенный на части вид
в осколках лиры – пиерид
и тот поэт нам непонятен
и неприятен и смешон
кто силится очарованья
вернуть стихам повествованья
ево осмеянный закон —
но как же быть когда событий
нам задан небольшой урок:
любить со смертью спорить быть и
сей властный презирать поток
несущий разные явленья
из мира нижнево вращенья!
у старика соседа доч
она присутствует с вязаньем
при разговорах их – с вниманьем
в метафизическую ноч
взирается или не слышит
на нитку нитку молча нижет
порой лиш – мыслью смущена
два слова проронит она
и вот старик уже ревнует
наклочась горбится и дует
на пальцы и оставив доч
и гостя убегает проч
в обиде бормоча вздыхая
пыль с книжки ручкой отряхая —
она молчит герой молчит
крючок в крючок блестя стучит
клубок под стол котенком скачет
собравшись с силами герой
ее забавит слов игрой
и разговор от шутки начат
он неожиданно растет
они уже к реке гуляют
их ветры вьюжные встречают
мир белым инеем цветет
она с открытой головою
горя румянцами – вреда
разгорячившимся собою
не причиняют холода
он в руковах ей руки греет
он бледен замкнут говорит:
что мертв весь выжжен и несыт
ни жить ни верить не умеет
и подойдя к речным брегам
холодным прахом заметенным
роняет ей: зачем я вам
нет в мире пристани рожденным
как я – под проклятой звездой!
неубедительно и книжно
звучит та правда – неподвижно
она глядит в нево: герой!
и вновь гуляют вспоминая
встречались где уже они:
в библиотеке сближены
бывали руки их не зная
друг друга – на балу большом
сидели рядом – так тароки
так числа вещи в мире сем
тасуются владеют сроки
таинственные той игрой —
мистический вселенной строй!
но в мистику не верит дева
ребро адамовое – ева
адаму в плоть возвращена
и тут кончается она
горят обветренные лица
она глотает порошок —
от ветра голова ломится
за печкой пропищит сверчок
и стон такой же долетает
сквозь дверь из спальни старика
и поцелуи разлучает
из Блока темная строка
потом с зимой сменяет Блока
луны кладбищенской в кустах
геометрическое око
вперенное без мысли в прах
поля их стерегут пустуя:
герой боится посвящать
теперь оплошно в тайны мать —
свой первый опыт помятуя:
кладбище поле лес овраг
места их бесприютной встречи
с оглядкой кутает он плечи
соразмеряя с девой шаг
не успевая соразмерить
лиш слов порою и она
уж замыкается бледна —
ему ж легко: не нужно мерить
себя величием времен
и в бурях сих целится он
любовь их тлится задыхаясь
уж не довольствуясь собой
среди чужих домов скитаясь
побег обдумывая свой
и больше нету сил томиться
от ложных планов ум кружится:
в широкий мир вниз головой
решает броситься герой
скачок опасный неизбежным
им кажется – она в слезах
в разлуки горе безнадежном
они прощаются в кустах
но свершено – в окне вагонном
несется в омуте бездонном
кругла зловеща и хладна
пустая белая луна
в ее призрачные туманы
(в них вещ уже не вещ а вей)
уходят жизней и полей
геометрические планы:
вещественное тот же прах
так спички обгоревшей взмах
восьмерку оставляет в зреньи
но все тусклей никлее след —
так жизнь была и жизни нет
в я новом тень воспоминанья
лиш протечот порой бледна
как сквозь дорожные мельканья
зловещеликая луна