Собственность Дьявола. Право на семью (СИ) - Страница 30

— Выбери для себя украшение, — доносится голос Астафьева на фоне нарастающего шума в голове. — Я скоро к тебе присоединюсь. Всё хорошо. Иди, девочка, мне нужно с ним поговорить.

***

— Кто она? — чеканю вопрос, глядя вслед незнакомке.

У спутницы Астафьева походка, как у моей жены. Покойной, мать вашу, жены! Только в последнее время я всё меньше в это верю. В то, что она мертва.

Шаг за шагом девчонка напоминает Марию. Каждое движение. Каждый жест. Точь-в-точь как у неё.

— Моя Муза, — спокойно отвечает Георгий в то время, как меня мощно рубит эмоциями на куски.

Оторвав взгляд от хрупких плеч, врезаюсь глазами в его глаза. Оба прищуриваемся. Как два хищника перед схваткой. Нутром чую, что-то темнит.

Ведь темнит же, сука!

Что он скрывает?

— Какая, на хер, Муза, Гер? — гневно цежу, буравя прицельным взором его переносицу. — Посмотри на неё. Думаешь, я слепой? Сзади — она вылитая Мария. Походка, осанка, фигура, да всё там её! Всё, блять, как у моей девочки! Всё! — сглатываю, пытаясь доказать очевидное не столько ему, как себе. — Мне не привиделось. Нет. Это Маша. Там ведь моя жена!

Делаю попытку сорваться за ней, убедиться в том, что я не свихнулся от тоски по любимой умершей женщине, но Гера останавливает, хватая меня за локоть.

— Постой, Исай! — жестко высекает, будто он мне не товарищ, а родной, мать его, отец. — Давай-ка лучше выпьем. Не кипятись. Остынь. Не стоит привлекать излишнее внимание журналистов. Поверь, сделаешь только хуже. В первую очередь пострадает она. Дай публике насладиться блеском бриллиантов.

— Гер? Какого хера ты творишь? — переведя дикий взгляд на его руку, даю понять, чтобы убрал её с меня. — Я на грани, старик. Ещё секунда, и я за себя не ручаюсь. Третья встреча — это не совпадение! Это какой-то злой рок! Кто она?

Астафьев находит её в толпе. Задержав на спине девушки задумчивый взгляд, неторопливо надпивает виски, словно нарочно испытывает мои нервы на прочность.

— Геррра… — нетерпеливо рычу. У самого глаза приросли к тонкой фигуре. Не могу перестать на неё смотреть. Сердцем чувствую свою Машу. Узнаю в этой девочке свою жену. Только разум сопротивляется. Я же в морге её… собственными руками ощупывал… трогал… прощался с ней… хоронил… и себя заодно… заживо…

Думаю об этом, и нутро сводит болезненным спазмом. Закручивается в тугой узел, да так, что рассудок мутнеет…

Хочу подойти, сорвать с неё маску и убедиться, что я не псих. Что это не иллюзия.

Нет, черт возьми, не иллюзия.

— Однажды я спас эту девочку от гибели, — Гера отрезвляет меня своим голосом. Посмотрев на него, махом отправляю содержимое бокала в рот. — В тот роковой день от неё отвернулся не только Бог, даже Дьявол. Все отвернулись, Исай. Бросили загибаться над чёрной пропастью. Такой бездонной, что можно было в ней зависнуть, как неприкаянной душе между мирами. Как сейчас помню: столько в её глазах было отчаянья, столько боли. Столько безысходности и нерастраченной любви… Она нуждалась в поддержке. Слёзно умоляла о помощи. Я не имел никакого морального права ей отказать. Всю душу мне эта девочка наизнанку вывернула. Я вспомнил свою дочь… Свою жену… Во мне что-то надломилось…

— Она твоя жена? — сдавив с сокрушительной силой пустой стакан, вынуждаю его лопнуть. Не нужно быть гением, чтобы понять адресованный мне посыл. Я всё это пережил вместе с ней. В день нашей свадьбы. Когда увидел Машу в постели с Соболем. Дичайшее безумие овладело мной. Тогда я не мог реагировать по-другому. Не мог… Не находил в себе сил.

Соболя уничтожил. Но даже смерть этой гниды не облегчила моей участи.

— Я обратил внимание на ваши кольца, — поясняю, опуская осколки стакана на близстоящий стол с небольшим декоративным фонтаном. В нём же ополаскиваю от крови ладонь. Следом зажимаю в кулаке протянутый Георгием платок.

— Поговорим после аукциона, — заключает он. — Сейчас не время и не место обсуждать это.

— Нет уж. Ответь мне, Гера. Она твоя жена? — чеканю каждое слово по отдельности, ожидая от него новостей.

— Руслан, она — моя душа. Помогая ей, я обрёл смысл в жизни. Я знаю, что такое терять любимых. Поверь, я тебя прекрасно понимаю.

Не став больше слушать, выуживаю мобильный. Пишу Дану:

«Пришли мне фото Марианны».

Руслан

Письмо от главы охраны прилетает на почту почти сразу.

Открываю его и прихожу в ужас. В одночасье весь мой внутренний мир срывается с мощных цепей и разбивается вдребезги.

До встречи с Машей он был в разы прочнее, безопаснее не столько для меня самого, сколько для окружающих. Теперь же моя звериная сущность вырвалась на свободу и готова убивать. Разносить всё к чертям собачьим!

Маша…

Господи, этого не может быть…

Моя Машка…

Моя… желанная девочка…

Моя… жена…

Чувствуя, как земля уходит из под ног, поднимаю тяжелый взгляд на Георгия. Сердце заходится оглушающими ударами. Перед глазами не только люстры с античными статуями плывут. Перед глазами разворачивается последний день Помпеи. Всё вокруг превращается в огненно-черно-белое месиво...

Сглатываю.

Сжимая до хруста костяшек смартфон, опускаю руки. Меня дико трясёт. Бросаю взгляд то на неё в чёрном, то на Георгия, то снова на Марию.

Моя жена будто вернулась из ада. Не уродливой нечистью. Нет. Наоборот. Прекрасным грешным ангелом из плоти и крови. Только крыльев горгульи ей не хватает…

Сука! Как же ты могла?

Одно дело — исчезнуть с концами. Другое — позволить себя хоронить…

После второй встречи я догадывался о чём-то таком, что было неподвластно моему разуму. Абсолютно. Чувствовал, что жива, но до последнего сомневался.

Хотя нет. Это были не сомнения. Это был страх. Да. Именно первобытный, глубинный страх. Боязнь того, что мои подсознательные желания, мои безумные, проросшие сквозь окаменелую оболочку души надежды, не оправдаются. И я рухну заживо в пекло, гореть по новой.

Все эти одиннадцать месяцев я не жил. Я существовал, считая её мертвой.

Мёртвой, мать их!

Мёртвой!

Прикрыв на секунду веки, ныряю в истерзанные уголки своей памяти. По коже озноб. Тело разбивает бесконтрольной, внутренней дрожью. Настолько мощной, что, кажется, ничего живого в моей оболочке не остаётся. Всё крошится в пух и прах. Осыпается в душе пеплом. Гарью на языке ощущается…

«…Я не сделаю аборт, если от тебя залечу. Я выберу ребёнка! Пойду вразрез с твоей больной реальностью. Даже если мне придётся тебя уничтожить. Я это сделаю, не задумываясь...»

Она уничтожила меня.

Уложила на обе лопатки, ударив по самому уязвимому месту. Вонзила в сердце штырь. Раскурочила в нём глубокую воронку. Превратила мышцу в фарш.

— Как ты мог? — хриплю я зажатым от боли горлом. Глаза в глаза. Ещё секунда — и вырву ему кадык… — Она могла воевать со мной в открытую с твоей поддержкой. Какого хера, Гер? Столько лет я тебе доверял. Мы с тобой в бизнесе рука об руку шли. Ты был мне советчиком, другом… Я тебя в дом пускал, Иуда. Ты видел, как я загибался… Как без неё подыхал. Сукин ты сын, — стиснув зубы до онемения в челюстях, борюсь с желанием втащить мерзавцу по лицу. Кулаки сводит от боли. Не знаю, что ещё меня сдерживает. Ярость лютая в груди кипит, как лава, но в то же время парализует все мышцы. Сковывает движения, тормозя порыв оторвать ему голову.

Оценивая масштабы внутренней катастрофы, пробую отключить хотя бы часть эмоций. Тех, что провоцируют аффект. Чтобы не рвануло.

Она жива.

Жива, блять! Жива!

Мне нужно вдохнуть. Втянуть глоток кислорода. Взять себя в руки. А я, сука, не могу. Между рёбрами склеилось. Жжет и ломит в груди. Скоро треснет. И я подохну, если не прикоснусь к ней прямо сейчас. В эту минуту. В этот миг. Не удостоверюсь, что она реальна. Не прикрою её телом все свои заново содранные до мяса раны.