Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 2. Божественный Клавдий и его жена Мессалина. - Страница 112

Каллист напомнил Нарциссу, что Элия уже очень давно со мной в разводе, и если снова принять ее в императорскую семью, она может слишком загордиться, и кто знает, станет потихоньку отыгрываться на детях Мессалины. Лоллия куда более подходящая пара; никто не будет отрицать, что она самая красивая женщина на свете, к тому же добродетельная.

Паллант возражал против обоих предложений. Элия — старая мегера, а Лоллия — глупая пустышка, к тому же форменная ювелирная лавка; она начнет требовать каждый божий день новый набор безделушек за счет государственной казны. Нет, единственной избранницей может быть только госпожа Агриппина. (Теперь лишь я один звал ее уменьшительным именем: Агриппинилла.) Она приведет с собой внука Германика, который во всех отношениях достоин императорского жребия; и к тому же с политической точки зрения очень важно, чтобы женщина, все еще молодая и плодовитая, не вышла замуж в другой род и не передала туда сокровища Цезарей.

Я видел, что Вителлия прямо пот прошиб, так он старался отгадать, на ком из трех я остановил свой выбор, спрашивая себя в то же время, не лучше ли самому предложить новое, четвертое имя. Но угадал он правильно, возможно, по той очередности, в какой я давал моим вольноотпущенникам слово. Он глубоко вздохнул и сказал:

— Мне так же трудно выбрать между тремя такими прекрасными, мудрыми, высокорожденными и выдающимися госпожами, как было трудно троянскому пастуху Парису выбрать между тремя богинями Юноной, Венерой и Минервой. Разрешите мне воспользоваться этой фигурой речи, она мне поможет. Элия Петина будет изображать Юнону. Она уже была замужем и имеет ребенка от императора; но, подобно тому, как Юпитер был недоволен Юноной, матерью Гебы, за ее острый язык, так и император был по той же причине недоволен Элией Петиной, и нам не нужны больше семейные войны на наших земных небесах. Утверждают, будто Лоллия Паулина — настоящая Венера, и действительно, Парис присудил приз Венере, но, как вы помните, Парис был чувствительный пастушок, и красота без интеллекта вряд ли придется по вкусу зрелому правителю с большим супружеским, а не только государственным опытом. По мудрости своей Агриппинилла сродни Минерве и почти ничем не уступает Лоллии по красоте. Жена императора должна быть и умна, и прекрасна собой. Я выбираю Агриппиниллу.

С таким видом, точно я впервые об этом подумал, я запротестовал:

— Но, Вителлий, она моя племянница. Не могу же я жениться на племяннице, так ведь?

— Если ты хочешь, чтобы я обратился по этому поводу к сенату, цезарь, я ручаюсь, что добьюсь их согласия. Это не принято, разумеется, но я могу привести те же аргументы, что привел ты сам, говоря о правах августодунцев; я могу доказать, что наши брачные законы делались на протяжении времени все более и более гибкими. Сто лет назад, например, сочли бы чудовищным брак между двоюродными братьями и сестрами, а теперь такие браки регулярно заключают даже в лучших семьях. Почему бы дяде не жениться на племяннице? Парфяне это делают, а у них очень древняя цивилизация. В роду Ирода также было больше браков между дядьями и племянницами, чем каких-либо других.

— Верно, — сказал я. — Иродиада вышла за своего дядю Филипа, затем покинула его и убежала с дядей Антипой. А дочь Ирода Агриппы, Береника, вышла за своего дядю Ирода Поллиона, царя Халкиды, а сейчас, как полагают, живет в кровосмесительной связи со своим братом молодым Агриппой. Почему бы Цезарям не вести себя так же свободно, как Иродам?!

Вид у Вителлия был удивленный, но голос звучал совершенно серьезно:

— Кровосмешение между сестрой и братом — совсем иное дело. Этого я не могу взять под защиту. Но вполне возможно, что наши самые ранние предки разрешали браки между дядьями и племянницами, — во всей древней классической литературе нет ни одного порицания женитьбы Плутона на его племяннице Прозерпине.

— Плутон был бог, — сказал я. — Впрочем, кажется, теперь я тоже бог. Паллант, что моя племянница Агриппинилла сама думает по этому поводу?

— Она сочтет это великой честью для себя и будет крайне рада, цезарь, — сказал Паллант, с трудом скрывая свое торжество. — Она готова поклясться, что всю жизнь до конца своих дней посвятит тебе, твоим детям и империи.

— Приведи ее сюда.

Войдя в комнату, Агриппинилла пала к моим ногам; я велел ей подняться и сказал, что готов жениться на ней, если она не против. В ответ она пылко меня обняла и заверила, что это счастливейший миг ее жизни. Я ей поверил. Почему бы и нет? Теперь она сможет моими руками управлять всем миром.

Агриппинилла отличалась от Мессалины. У Мессалины был дар целиком отдаваться чувственному наслаждению. Этим она пошла по стопам своего прадеда Марка Антония. Агриппинилла была женщина совсем иного рода. Она пошла в свою прабабку, божественную Ливию: она любила только власть. Как я уже говорил, она была глубоко порочна, но весьма скупо раздавала свои милости. Она спала только с теми мужчинами, которые могли быть ей выгодны политически. Например, у меня есть основания полагать, что она наградила Вителлия за его галантную защиту, и я наверняка знаю (хотя никогда ей об этом не говорил), что Паллант был тогда и продолжает быть сейчас ее любовником. Потому что в ведении Палланта императорская казна.

Итак, Вителлий произнес свою речь в сенате (организовав предварительно перед его зданием большую демонстрацию горожан) и сказал, что брак этот предложил он сам, и я согласился, что в этом есть политическая необходимость, но я нахожусь в раздумье и не дам окончательный ответ, пока не услышу, что скажет по этому поводу сенат и римский народ. Вителлий говорил со старомодным красноречием.

— …И вам не придется долго искать, отцы сенаторы, дабы убедиться, что госпожа Агриппина превосходит всех других знатных дам Рима блеском своей родословной, что она дала прекрасное доказательство своей плодовитости и отвечает вашим требованиям, даже превосходит их по части своих добродетелей; право, мы должны возблагодарить провидение за то, что госпожа Агриппина, этот образец всех женских достоинств, в настоящее время вдова и может без помехи вступить в союз с тем, кто всегда был эталоном супружеской высоконравственности.

Вы, наверное, догадались, как встретили эту речь. Предложение было одобрено единогласно, однако вовсе не потому, что сенаторы так уж любили Агриппиниллу, просто теперь, когда ее шанс стать женой императора сделался вполне реальным, никто из них не отважился вызвать ее гнев; а несколько сенаторов, побуждаемые духом соперничества, рьяно вскочили с места и заявили, что, если понадобится, они заставят меня подчиниться единодушному желанию всей нации.

49 г. н. э.

Я выслушал их поздравления, приветствия и мольбы на рыночной площади и проследовал в сенат, где потребовал принятия декрета, узаконивающего на вечные времена браки между дядьями и племянницами со стороны брата. Декрет был принят. На новый год я женился на Агриппинилле. Лишь один человек воспользовался новым декретом, всадник, капитан гвардии. Агриппинилла хорошо ему за это заплатила.

Я сделал в сенате заявление насчет своего храма в Британии. Я объяснил, что обожествили меня по ошибке, и попросил своих сограждан простить меня. Но, возможно, они не будут настаивать на исправлении этой нелепой оплошности в виду политической опасности такого шага.

— Британия так далеко, а храм такой маленький, — иронически уговаривал я их. — Маленький деревенский храм с земляным полом и крышей из дерна, вроде тех, в которых жили наши римские боги во времена республики до того, как Божественный Август переселил их в теперешние роскошные храмы. Неужели вы будете возражать против крошечного храма, который так далеко отсюда, одного-двух старых жрецов и скромного жертвоприношения время от времени? Что до меня, я никогда и не думал становиться Богом. И даю вам слово, что это будет мой единственный храм…

Но, судя по всему, никто и не собирался возражать. Завершив очередную перепись населения, я отказался от должности цензора и, начав этим восстановление республики, передал свои обязанности Вителлию. Впервые за сто лет контроль за общественной моралью ушел из рук цезарей. Что же прежде всего сделал Вителлий, после того, как сочетал браком меня и Агриппиниллу? Исключил из сенаторского сословия одного из судей первого ранга того года — не кого иного, как моего зятя, молодого Силана! Он объяснил это тем, что Силан был в кровосмесительной связи с собственной сестрой Кальвиной, бывшей невесткой Вителлия, с которой муж ее, молодой Вителлий, развелся незадолго до этого. Он застал их вдвоем в постели и рассказал об этом отцу, взяв с него клятву хранить тайну, но теперь, когда тот стал цензором, совесть не позволяет ему дальше молчать. Я сам провел расследование этого дела. Силан и Кальвина отрицали свою вину, но, судя по всему, она была бесспорна; поэтому я расторг брачный контракт между Силаном и моей дочерью Октавией (вернее — дочерью Мессалины Октавией) и приказал ему отказаться от судебной должности. Она истекала через двадцать четыре часа, но, чтобы подчеркнуть свое возмущение, я назначил кого-то на его место, пусть всего на этот последний день. Разумеется, Вителлий никогда не отважился бы заговорить о кровосмешении, если бы не Агриппинилла. Силан мешал ее честолюбивым планам: она хотела, чтобы моим зятем стал ее сын Луций. Что вам сказать? Я любил Силана, и нельзя забывать, что он был прямым потомком Августа. Поэтому я обещал ему повременить с решением по его делу — имея в виду, что он покончит, как я ожидал, с собой. Однако он тянул и наконец выбрал для этого день моей свадьбы, что было довольно неуместно. Кальвину я отправил в изгнание и предложил коллегии понтификов совершить искупительные жертвоприношения в роще Дианы, возродив тем самым красочный ритуал, введенный Туллом Гостилием, третьим царем Рима.