Собрание сочинений в 15 томах. Том 9 - Страница 97

– Да, женщины – это лотерея, – продолжал дядюшка Пентстемон. – Сюрпризная коробка! Пока не принесешь домой и не откроешь, не знаешь, что в ней. Когда человек женится, он всегда покупает кота в мешке. Всегда! В девицах она одно, а как выйдет замуж – совсем другое. Невозможно угадать, что из нее получится. Я видел, как самые лучшие из них превращались в ведьм, – заметил дядюшка Пентстемон и прибавил с непривычной задумчивостью: – Но я не хочу сказать, что тебе досталась именно такая.

Дядюшка Пентстемон высосал из дупла очередную крошку.

– Но хуже всего – это сварливая жена, – продолжал он. – Если бы мне досталась сварливая жена, я бы и часу не потерпел, ударил бы ее чем-нибудь тяжелым по голове. Уж лучше взять такую, как эта, старшая. Она бы вмиг отучилась у меня хихикать без всякого повода и топтать своими лапищами грядки… Мужчина должен держать жену в ежовых рукавицах, какая бы она ни была, – заключил дядюшка Пентстемон, формулируя в этих словах приобретенную многолетним опытом житейскую мудрость. – Хороша она или плоха, а мужчина должен держать ее в ежовых рукавицах.

Наконец пришло время ехать на вокзал. Как заключительный аккорд свадебного торжества, молодых ожидала поездка в вагоне второго класса. Их провожали всей компанией, за исключением миссис Пант и бедняги Вилли, который находился в весьма плачевном состоянии.

Последний свисток. Поезд тронулся.

Мистер Полли махал шляпой, а миссис Полли – носовым платком, покуда их не скрыли фермы моста. Дядюшка Ваулс до последней минуты был молодцом. Он бежал за поездом до конца платформы, махая своим цилиндром циркового наездника и посылая воздушные поцелуи невесте.

Молодые уселись на свои места.

– Все-таки хорошо, что отдельное купе, – после небольшой паузы заметила миссис Полли.

Опять воцарилось молчание.

– Сколько же дядюшка Ваулс купил рису! Наверное, фунтов сто!

При воспоминании о рисе мистер Полли поежился.

– Мы совсем одни, Альфред. Поцелуй меня.

Мистер Полли подвинулся на краешек сиденья, подался вперед, держа руки на коленях – шляпа у него была сдвинута на один глаз, – и придал своему лицу страстное выражение, как того требовала ситуация.

– Я люблю тебя, дорогая, – прошептал он. И сделал вид, что тщательно выбирает место для поцелуя. – Иди сюда, – сказал он и притянул Мириэм к себе.

– Осторожно, не помни мою шляпку, – ответила миссис Полли и неловко упала в его объятия.

Пятнадцать лет пробыл мистер Полли почтенным владельцем лавки в Фишбурне.

Эти пятнадцать лет пролетели, как миг, и все прожитые дни были, словно две капли воды, похожи один на другой. За это время мистер Полли, утратив приятную внешность, приобрел нездоровую полноту, поблекший, землистый цвет лица и морщинки недовольства вокруг глаз. Ему было в ту пору, как я уже писал, тридцать семь лет. Он сидел в поле на ступеньке перелаза и, взывая к небесам, тянул:

– О гнусная, мерзкая, подлая дыра!

На нем был черный, довольно поношенный сюртук, жилет, яркий нарядный галстук из запасов лавки и надвинутое на один глаз кепи-гольф.

Пятнадцать лет… Вам, наверное, может показаться, что тот удивительный цветок воображения, прозябавший под спудом в душе мистера Полли, завял и погиб, не оставив после себя ни одного живого ростка. Нет, он был жив; не угасла в мистере Полли ненасытная жажда ярких, заманчивых событий, жажда прекрасного, благородного. Он по-прежнему любил читать и читал, как только позволял случай, книги, в которых повествовалось о славных временах и славных событиях в далеких странах, книги, написанные свежими, выразительными словами, от которых жизнь приобретала более розовые тона. Но увы! Таких книг было не так много, а к газетам и дешевым романам, которые стали появляться во множестве, мистер Полли не питал пристрастия. В них не было эпитетов. Не с кем было в Фишбурне и поговорить, что он очень любил. К тому же у него была обязанность – торговать в лавке.

К этой лавке он почувствовал ненависть с самых первых дней.

Он снял ее, чтобы уйти от судьбы в образе мистера Джонсона и ненавистного магазинчика на углу, и потому еще, что Фишбурн когда-то затронул его впечатлительную душу. Он снял эту лавку, несмотря на то, что она была неудачно спланирована, что комнаты, в которых ему предстояло жить, были тесны, что в самой лавке негде было повернуться, что кухня, зимой становившаяся спальней и гостиной, находилась в подвальном этаже, что маленький дворик позади лавки примыкал к двору фишбурнской Королевской гостиницы, что перспективы торговли в Фишбурне были самые плачевные, он снял эту лавку, несмотря на то, что не было на свете более скучного занятия, чем сидеть и ждать покупателей. Не так давно он воображал, как они с Мириэм ясным, солнечным зимним утром будут вдвоем завтракать, вдыхая упоительный аромат жареной ветчины и наслаждаясь горячими пышками за чаем. Он мечтал и о том, как по воскресеньям они будут совершать загородные прогулки, собирая маки и маргаритки, или сидеть на берегу, любуясь морем. Но все вышло по-иному: за завтраком обычно вспыхивала ссора, а горячих пышек к чаю никогда не было. Что же касается загородных прогулок, то Мириэм объявила, что очень некрасиво слоняться в воскресные дни по окрестностям.

Было очень прискорбно, что Мириэм с первого взгляда не полюбила свой дом. Он не понравился ей снаружи, но еще более не понравился, когда она осмотрела его внутри.

– Слишком много всяких ступенек, – сказала она. – И очень плохо, что уголь надо держать в доме: пыли не оберешься.

– Я как-то не подумал об этом, – отозвался мистер Полли, следуя за молодой хозяйкой, осматривавшей дом.

– В этом доме трудно будет следить за чистотой, – заметила Мириэм. – Белая краска – сама по себе вещь неплохая, – сказала она, – но грязь на ней очень заметна. Куда лучше покрасить под мрамор.

– Зато сколько места, – возразил мистер Полли. – Можно расставить цветы в горшках.

– Ну, цветами я заниматься не буду. Я с ними дома намучилась. Минни посадит, а я ухаживай…

Перед тем, как поселиться в своем доме, они неделю прожили в дешевых меблированных комнатах. Мебель, по большей части подержанную, купили в Стэмтоне, посуда, ножи, вилки и белье – все было новое, купленное в Фишбурне. Мириэм, расставшись с родным домом, вечно наполненным шумливой веселостью, приняла постный, чопорный вид и отныне ходила не иначе, как озабоченно нахмурив брови и стараясь, «чтобы все было в порядке».

Мистер Полли с жаром принялся за устройство лавки, громко насвистывая что-то, пока из кухни к нему не поднялась Мириэм и не сказала, что от его свиста у нее разламывается голова. Как только мистер Полли снял лавку, он вывесил в окне броские объявления, сообщавшие в самых неумеренных выражениях фишбурнскому обывателю, что в ближайшем будущем здесь открывается галантерейная торговля; и теперь, раскладывая на витрине товары, он старался поразить воображение своих будущих покупателей. Он решил, что будет торговать соломенными шляпами, панамами, новомодными купальными костюмами, сорочками из легкой шерсти, галстуками и фланелевыми брюками для мужчин, подростков и мальчиков. Убирая витрину, он заметил через дорогу коротенькую фигуру торговца рыбой, а у дверей соседнего дома – хозяина посудной лавки и подумал, вежливо ли будет с его стороны поприветствовать их дружеским кивком.

В первое же воскресенье их новой жизни мистер Полли и Мириэм, тщательно причесанные и одетые (мистер Полли в своей свадебно-похоронной шляпе, Мириэм в скромном сереньком платье – более респектабельную пару трудно себе представить), чинно отправились в церковь: себя показать и людей посмотреть.

Со второй недели жизнь стала входить в свою колею. Заглядывали покупатели, главным образом за панамами и купальными костюмами. В субботу вечером мистер Полли, продав несколько самых дешевых соломенных шляп и галстуков, почувствовал непреодолимую потребность окунуться в уличную жизнь. Став в дверях, он увидел на краю тротуара хозяина посудной лавки, разгружавшего ящик с товаром, и, обратившись к нему, заметил, какой прекрасный нынче день. Хозяин посудной лавки что-то неохотно пробурчал в ответ и нырнул в ящик с головой, оставив видимой ту часть тела, которая не очень располагала к красноречию.