Собрание сочинений. Том 4 - Страница 25

Внезапно он услышал крик и стук копыт. Стены овина были обшиты досками неплотно, и в зазоры Форд, оставаясь невидимым снаружи, мог наблюдать за тем, что происходило на лугу вплоть до самого ольшаника. Слева показались пять человек и со всех ног бросились к овину. Одновременно справа из-за деревьев вырвался Маккинстри со своими людьми и поскакал наперерез. Но они, хоть и верхами, были значительно дальше и достигли задней стены лишь в ту минуту, когда Харрисон и его сторонники в недоумении остановились перед заложенными воротами обычно не запирающегося овина. Замешательство противника вызвало злорадные крики людей Маккинстри, впрочем, тоже повергнутых в недоумение. В том, кто возглавлял Харрисонов, Форд успел узнать туолумнского шерифа. Только этого, пожалуй, еще не хватало, чтобы довершить его несчастья. Итак, теперь он уже не беззаконный защитник чужой собственности от столь же беззаконных посягательств, — он оказывает сопротивление самому закону. Он догадывался, в чем дело. Разумеется, это дядя Бен натворил глупостей и вызвал теперешнее столкновение.

Между тем противники взвели курки, хотя овин по-прежнему разделял их. Один из приспешников Маккинстри прокрался в зарослях полевой горчицы и занял удобную позицию на фланге у Харрисонов, которые приготовились ломать ворота. Его обнаружили, раздался предостерегающий возглас, и Харрисоны отошли. Последовала пауза, а затем началась обычная гомерическая перебранка, с тою лишь особенностью, что здесь, на Западе, она была хитроумно рассчитана на то, чтобы спровоцировать противника открыть огонь.

— Что же вы не колошматите ворота, вы, ублюдки? Они ведь вам сдачи не дадут!

— Он боится, что щеколда выстрелит!

Смех со стороны Маккинстри.

— Да ты покажись из травы, суслик вонючий!

— Где ему! Он душу в пятки обронил, найти не может.

Издевательский хохот Харрисонов.

Каждый дожидался того единственного выстрела, который должен был развязать перестрелку. Даже в своем беззаконии они подчинялись примитивным правилам дуэли. Подчинялся им и представитель закона, сознавая их преимущества в подобной ситуации, но он не решался начать атаку на ворота овина и, вызвав огонь Маккинстри, пожертвовать одним из своих людей. Будучи человеком храбрым, он бы сам рискнул выйти первым, но, как человек благоразумный, отлично понимал, что без него его наскоро собранная команда сразу же обратится к диким приемам борьбы и не будет даже ни одного незаинтересованного свидетеля, который подтвердил бы потом перед обществом законность и справедливость его действий. Понимал это и учитель и лишь потому не поддался первому побуждению выступить в роли примирителя и посредника между воюющими сторонами. Вся его надежда была на выдержку миссис Маккинстри и на терпение шерифа. Но в следующее мгновение и то и другое повисло на волоске.

— Ну что же вы, боитесь подойти к овину? — язвительно спросил Дик Маккинстри. — Или вы думаете, там кто прячется?

— Я вам скажу, кто там прячется, — раздался хриплый, сдавленный яростью голос с холма. — Там Кресси Маккинстри и учитель прячутся в сене.

И Харрисоны и Маккинстри обернулись на голос — никто не заметил, как его обладатель появился у овина. Но в следующую минуту они испытали еще большее потрясение, ибо в ответ из глубины овина прозвучали слова миссис Маккинстри.

— Ты лжешь, Сет Дэвис!

Шериф не успел даже обрадоваться появлению свидетеля, как уже это благоприятное обстоятельство было обесценено, потому что в овине нежданно-негаданно оказалась миссис Маккинстри. Нет, положительно его преследовал злой рок! Женщина ввязывается в драку, да к тому же еще пожилая! Силой выдворить из овина белую женщину — этого неписаный рыцарский кодекс Юго-Запада категорически не допускал.

— Осади назад, — мрачно приказал он своим людям. — Назад, и пусть этот овин катится к дьяволу. Но тебе, Хайрам Маккинстри, я даю пять минут на то, чтобы оторваться от бабьего подола и убраться отсюда подобру-поздорову!

Он совершенно рассвирепел из-за собственной минутной слабости, считая себя жертвой гнусного обмана. Снова, казалось, в воздухе нависла угроза первого выстрела, и снова наступила отсрочка — ибо из-за овина, побрякивая шпорами и держа дробовик в руке, вышел, шагая во весь рост на виду у противника, Хайрам Маккинстри.

— Насчет того, чтобы мне через пять минут отсюда убраться, — сонным, равнодушным голосом начал он, — это еще видно будет, как выйдет срок. Но вот сейчас были тут сказаны слова между моей женой и Сетом Дэвисом. И прежде всего прочего ему придется взять свои слова обратно. Моя жена сказала, что он лжет. Я тоже говорю, что он лжет. И я готов подтвердить это.

Правило, по которому на личное оскорбление отвечают прежде всего, существовало на Юго-Западе слишком давно, чтобы можно было на это что-нибудь возразить. Враждующие стороны стояли молча, и все глаза устремились туда, где только что находился Сет Дэвис. Но он исчез. Куда же он делся?

Когда миссис Маккинстри выкрикнула из глубины овина свое яростное опровержение, он воспользовался всеобщим замешательством, подпрыгнув, ухватился за торчащий из-под стрехи пук сена и, подтянувшись, вскарабкался под крышу. И в эту самую минуту против него на осыпающейся куче зерна появился учитель. Ненавидящие взгляды их встретились, но прежде чем Сет успел издать хоть звук, учитель, выпустив ружье, схватил его за шею и свободной рукой сунул ему прямо в тяжело дышащий разинутый рот горсть мягкого пыльного сена. Завязалась яростная немая борьба; сено, по которому они катались, заглушало все звуки и скрывало их от тех, кто был снаружи, но потревоженное влезавшим Сетом и разворошенное дракой, оно начало слой за слоем оползать из-под крыши и сыпаться на землю. Учитель тоже стал съезжать вместе с Сетом, толкая перед собой своего врага. Осатаневший миссуриец разгадал его замысел и сделал отчаянную попытку вырваться; ему удалось подогнуть колено и упереться им в грудь Форда. Учитель, не понимая, чего добивается противник, крепко зажал его согнутую ногу и так позволил Сету беспрепятственно вытащить из-за голенища длинный охотничий нож. Он понял свою ошибку, только когда Сет, дернувшись, закинул над головой руку, замахиваясь ножом. Он услышал, как сталь со свистом, словно серп, режет сено, и рывком навалился на руку, занесшую нож. Этот рывок спас его. Освобожденное тело Сета быстро понеслось с сеном наружу и вниз, на мгновение повисло, так как учитель еще держал сжимавшую нож руку, потом сорвалось. Насыпавшееся кругом сено смягчило бы удар, но, падая, Сет головой задел за что-то твердое, стоящее у стены, и, не вскрикнув, замертво навзничь упал на землю.

Все это произошло так быстро и так бесшумно, что вызов Маккинстри оказался обращенным уже к бесчувственному телу, которое тут же, у всех на глазах, было погребено все еще сыпавшимся сверху сеном. Его бросились поднимать — перед ними была лишь гора сухих трав, вероятно, обрушившаяся из-под крыши от неосторожного движения осажденной в овине миссис Маккинстри; даже она сама не подозревала о смертельной схватке, происходившей у нее над головой.

Учитель с трудом поднялся под крышей во весь рост, задыхающийся и полуослепший от пыли, кровь оглушительно стучала у него в висках, но голова его была ясна и душа исполнена воинственного торжества. Не зная истинных размеров одержанной над Сетом победы, он поспешил подобрать в сене дробовик, проверил затвор и стал ждать нового нападения. «Он хотел меня убить, — твердил он себе, — он убил бы меня, если бы сумел. Если он полезет опять, я убью его». Ему не приходило в голову, что в этом нет логики и что такие мысли противоречат всем его принципам. Очевидно, даже самый миролюбивый человек, если ему случится взглянуть в глаза смерти, лицом к лицу столкнувшись с врагом, готовым его убить, по какому-то странному парадоксу перестанет так высоко ценить жизнь — свою и врага, — как ценил прежде. Но Форд не услышал ни звука. Ожидание бесило его: он уже не боялся первого выстрела, он в нетерпении призывал его. Что они делают там внизу? Готовятся на него напасть во главе с Сетом?