Собрание сочинений. Том 3 - Страница 80

На самом деле число жертв, да и материальный ущерб от землетрясения были невелики и никак не оправдывали размеров паники; через какие-нибудь полчаса все уже смеялись над своими страхами. Мистер Дамфи, будучи натурой реалистической и чуждой фантазиям, одним из первых овладел собой и понял, что непосредственная опасность миновала. То, что сам великий человек, имевший куда больше оснований волноваться за частную собственность, чем кто-либо иной, энергично призвал своих клерков и всех окружающих заняться делом и лично направился назад, в свою контору, ободряюще подействовало на население.

Войдя в контору, Дамфи бросился к столу. Конверта не было. Он быстро перебрал все бумаги, пошарил на полу, поискал у разбитого окна — тщетно!

Он позвонил в колокольчик. Появился клерк.

— По чеку уплачено?

— Нет, сэр. Мы как раз отсчитывали деньги, когда…

— Выплату задержать! Чек верните мне.

Юный клерк не успел еще поделиться со своими коллегами остроумной догадкой, что патрон экономит наличность на случай «набега» вкладчиков, как мистер Дамфи призвал его снова.

— Сходите быстро к мистеру Пуанзету и попросите его прийти.

Через пять минут запыхавшийся клерк вернулся.

— Мистер Пуанзет четверть часа тому назад выехал в Сан-Антонио.

— В Сан-Антонио?

— Да, сэр, говорят, в миссии большие разрушения.

Первый день после убийства Виктора Рамиреса навсегда останется памятным в истории Гнилой Лощины. Не скажу, чтобы убийство было столь редким событием в этом идиллическом поселке; на улицах не раз находили трупы не только рядовых, но подчас и именитых граждан; что же до зарезанного мексиканца, он был совершеннейший чужак и решительно никому не внушал симпатии. Нет, гибель мексиканца пробудила столь бурный интерес потому, что подозрение в убийстве сразу пало на мистера и миссис Конрой, лиц в поселке известных и уже без того попавших под огонь общественной критики.

Первым, кто сообщил о происшествии, была Сол; бродя по холму Конроя, как видно, в поисках не вернувшегося в гостиницу постояльца, она наткнулась на труп несчастного. Некоторые остряки, пристрастно истолковавшие интерес мисс Кларк к Рамиресу, пытались утверждать, что он покончил с собой, не найдя другого способа от нее отделаться; но, как скоро пронеслась весть о бегстве Гэбриеля и его жены, подобные шуточки пришлось отбросить в сторону. А тут кто-то из старателей заявил, что утром в тот самый день видел, как Гэбриель тащил за шиворот мексиканца, подталкивая его коленом и браня на чем свет стоит. Засим последовало свидетельство мисс Кларк, которая сообщила с большой охотой, что лично видела, как миссис Конрой тайно беседовала с Рамиресом незадолго до убийства. Китаец, посланный с письмом вослед Гэбриелю, рассказал без всякой охоты, что вскоре, после того как вышел из дома, услышал в кустах шум и крики о помощи. Впрочем, это показание китайца было исключено из материалов предварительного следствия в согласии с прославленным законом штата Калифорния, гласившим, что человек, исповедующий языческую веру, тем самым уже является лжецом; истина рождается лишь в сердце арийца христианской веры. Общественное мнение тоже отвергло показание китайца, во-первых, потому, что оно противоречило уже принятой версии о бегстве Гэбриеля; во-вторых, по той причине, что всякий китаец — разве вы не знаете этого? — обязательно что-нибудь да напутает. Имелось и свидетельство старателей, работавших в забое у подножия холма; они показали, что лично видели проходившего в предвечерний час Гэбриеля. Только один важный пункт ускользнул как от следственных властей, так и от общественного мнения. О записке миссис Конрой, которую первой подняла Сол и передала миссис Маркл (а та в свою очередь адвокату Максуэллу), не знал никто, кроме лиц, уже известных читателю.

В продолжение этого дня возникло более дюжины гипотез самого волнующего содержания; сменяя одна другую, они различным образом разъясняли причины убийства. Первая гласила, что Гэбриель застал жену с любовником в самый момент побега и прикончил его на месте. В другой утверждалось, что Гэбриель, искусно подделав почерк жены, заманил Рамиреса в укромное местечко, где и прирезал его; этой гипотезе было тотчас отдано предпочтение, так как из нее следовал вывод о предумышленности преступления. Позже ее несколько усовершенствовали в том отношении, что виновниками коварного убийства были объявлены одновременно и Гэбриель и его жена: оказывается, оба они были равно заинтересованы в устранении любовника, угрожавшего им ужасными разоблачениями. К вечеру, когда лучшие умы Гнилой Лощины получили возможность объединить свои усилия, всем стало окончательно ясно, что Гэбриель и миссис Конрой убрали с пути законного владельца того самого рудника, который Гэбриель так нагло себе присвоил. Эта гипотеза продержалась рекордное время, — должно быть, не менее двух часов, — потому что отвечала общей давней уверенности, что Гэбриель, при своей известной всем тупости, никак не мог самостоятельно открыть серебряный рудник; единственная допущенная поправка состояла в том, что если мексиканец и не являлся сам законным владельцем рудника, то, во всяком случае, был опасным свидетелем, которого Гэбриелю непременно требовалось убрать с пути. Когда же чуть позже, быть может, из-за какого-нибудь неосторожного словечка, оброненного адвокатом Максуэллом, возник слух, что Гэбриель Конрой вообще самозванец, прикрывавшийся чужим именем, — дальнейшие споры были сочтены излишними. Коронер и понятые адресовали свое обвинение «неизвестному, именовавшему себя Гэбриелем Конроем», а Гнилая Лощина к прочим уже перечисленным преступлениям Конроя прибавила еще и мошенничество. Сразу прояснилась и другая тайна — кто именно повинен в конокрадстве и хищении золота с заявок, имевших место по соседству за последнее время.

Я так подробно излагаю эти перемены в общественном мнении относительно вины Конроя потому, что уверен, что за пределами Гнилой Лощины в более цивилизованных поселениях нашего отечества подобное не могло бы случиться никогда.

Нашлась, впрочем, и в Гнилой Лощине одна душа, ни минуты не верившая в виновность Гэбриеля; нужно ли пояснять, что то была миссис Маркл? Она не сомневалась ни минуты, что Гэбриель стал жертвой гнусной интриги, что миссис Конрой — истинная убийца — коварно запутала его, чтобы свалить на него свою вину. Столь тверда была миссис Маркл в своих взглядах, что сумела внушить их и Сол, и адвокату Максуэллу. Более того, именно она заставила свою помощницу немножко попридержать язык, когда эта импульсивная молодая особа добровольно выступила перед коронером, облачившись в траурный наряд, наскоро сооруженный из скудных местных ресурсов, и закрыв лицо черной вуалью. «Показания мисс Кларк, — писал «Вестник Среброполиса», — прерывавшиеся слезами и проклятиями свидетельницы по адресу убийцы, глубоко поразили присутствующих своей пылкой прямотой, каковой, впрочем, и надлежало ожидать, учитывая нежные узы, соединявшие свидетельницу с жертвой злодеяния. Как стало известно из достоверных источников, Рамирес прибыл в наши края, влекомый надеждою счастливо увенчать пламя любви, бушевавшее в его груди уже не первый год. Увы, злосчастная невеста! Кровавая рука убийцы заставила ее сменить подвенечную фату на траурную вуаль! Из нескольких случайных слов, сорвавшихся с губ свидетельницы, — при всей несомненной ее скромности! — приходится заключить, что мужская ревность сыграла не последнюю роль в роковом происшествии. Утверждают, что Гэбриеля Конроя не раз видели в доме мисс Кларк».

Я привожу эту выдержку из газетной статьи не только потому, что в заключительной ее части предложено новое объяснение убийства, но также желая показать читателю, насколько тонко и изящно объясняется автор статьи по сравнению с репортером «Знамени Гнилой Лощины», которого я цитирую с содроганием: