Собрание сочинений. Том 1. Первый лед - Страница 71

роботы. Психика — это комбинация

аминокислот...

Есть идея! Если разрезать земной шар по эква-

тору и вложить одно полушарие в другое,

как половинки яичной скорлупы...

Конечно, придется спилить Эйфелеву башню,

чтобы она не проткнула поверхность

в районе Австралийской низменности.

Правда, половина человечества погибнет, но

за то вторая вкусит радость эксперимента!..»

И только на сцене Президиум собрания сохранял

полный порядок. 16 его членов сияли, как яйца

в аппарате для просвечивания яиц. Они были

круглы и поэтому одинаковы со всех сторон.

И лишь у одного над столом вместо туловища

торчали ноги подобно трубам перископа.

Но этого никто не замечал.

Докладчик выпятил грудь. Но голова

его, как у целлулоидного пупса, была

повернута вперед затылком. «Вперед,

к новым победам!» — призывал

докладчик. Все соглашались.

Но где перед?

Горизонтальная стрелка указателя (не то

«туалет», не то «к новым победам!») торчала

вверх на манер десяти минут третьего.

Люди продолжали идти целеустремленной

цепочкой по ее направлению, как

по ступеням невидимой лестницы.

Никто ничего не замечал.

НИКТО

Над всем этим, как апокалипсический знак,

горел плакат: «Опасайтесь случайных связей!»

Но кнопки были воткнуты острием вверх.

НИЧЕГО

Иссиня-черные брови были нарисованы не над,

а под глазами, как тени от карниза.

НЕ ЗАМЕЧАЛ.

Может, ее называют Оза?

III

Ты мне снишься под утро,

как ты, милая, снишься!..

Почему-то под дулами,

наведенными снизу.

Ты летишь Подмосковьем,

хороша до озноба,

вся твоя маскировка —

30 метров озона!

Твои миги сосчитаны

наведенным патроном,

30 метров озона —

вся броня и защита!

В том рассвете болотном,

где полет безутешен,

но пахнуло полетом,

и — уже не удержишь.

Дай мне, Господи, крыльев

не для славы красивой —

чтобы только прикрыть ее

от прицела трясины.

Пусть еще погуляется

этой дуре рисковой,

хоть секунду — раскованно.

Только пусть не оглянется.

Пусть хоть ей будет счастье

в доме с умным сынишкой.

Наяву ли сейчас ты?

И когда же ты снишься?

От утра ли до вечера,

в шумном счастье заверчена,

до утра? поутру ли? —

за секунду от пули.

IV

А может, милый друг, мы впрямь

сентиментальны?

И душу удалят, как вредные миндалины?

Ужели и хорей, серебряный флейтист,

погибнет, как форель погибла у плотин?

Ужели и любовь не модна, как камин?

Аминь?

Но почему ж тогда, заполнив Лужники,

мы тянемся к стихам, как к травам от цинги?

И радостно и робко в нас души расцветают...

Роботы,

роботы,

роботы

речь мою прерывают.

Толпами автоматы

топают к автоматам,

сунут жетон оплаты,

вытянут сок томатный,

некогда думать, некогда,

в офисы — как вагонетки,

есть только брутто, нетто —

быть человеком некогда!

Вот мой приятель-лирик:

к нему забежала горничная...

Утром вздохнула горестно, —

мол, так и не поговорили!

Ангел, об чем претензии?

Провинциалочка некая!

Сказки хотелось, песни?

Некогда, некогда, некогда!

Что там в груди колотится

пойманной партизанкою?

Сердце, вам безработица.

В мире — роботизация.

Ужас! Мама,

роди меня обратно!..

Обратно — к истокам неслись реки.

Обратно — от финиша к старту задним

ходом неслись мотоциклисты.

Баобабы на глазах, худея, превращались

в прутики саженцев — обратно!

Пуля, вылетев из сердца Маяковского,

пролетев прожженную дырочку на рубашке,

юркнула в ствол маузера 4-03986, а тот,