Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое - Страница 30

И голос его, всегда полный и уверенный, зазвучал глухо, как из подвала, прерываясь нервными спазмами.

Палата в непрерываемом молчании слушала изложение событий, никто не шелохнулся, и, только когда министр, волнуясь и перебирая документы, доложил об ультиматуме сэра Чарльза, головы депутатов повернулись, как по приказу, к ложе, где находился командующий экспедиционным корпусом.

По скамьям запрыгал, с пюпитра на пюпитр, нарастающий ропот.

— Мы приняли все меры, мы перерыли весь преступный мир столицы, мы мобилизовали все силы стражи и розыска, но никаких следов преступников не обнаружили. Мы распространили через агентов правительственное обращение, обещающее полную безнаказанность мошенникам, если они вернут деньги, взывая к их патриотизму, указывая на грозящие стране осложнения. Это не привело ни к чему! И мы доводим об этом до сведения палаты, чтобы совместными усилиями ликвидировать прискорбнейший инцидент в истории нашей родины. Вместе с тем, — закончил министр, дрожа от волнения, — правительство единогласно нашло требования генерала Орпингтона невыполнимыми. Признать сделку на промыслы мы не можем, как и не в силах, при состоянии казны, вернуть уплаченные неизвестным мошенникам деньги. Это повлекло бы государственный кризис, финансовый крах, разорение трудовых масс, всеобщее обнищание. Правительство, повинуясь голосу чести и патриотизма, предлагает палате отказать в удовлетворении ультиматума…

Обвал рукоплесканий заглушил слова министра.

Депутаты вскочили с мест с возгласами негодования, руки вытянулись в сторону дипломатической ложи, потрясая кулаками.

Сэр Чарльз продолжал сидеть, не меняя позы, так же опираясь подбородком на эфес палаша и смотря в зал колючими глазами. Но на губах его блуждала легкая зловещая усмешка.

Министр поднял руку, призывая к порядку, и, когда возбуждение улеглось, добавил:

— Но правительство крайне взволновано этими событиями. Уважение и любовь, которые питает нация к нашему высокому гостю и защитнику, заставляют искать мирного выхода из создавшегося положения. Поэтому, отвергая требования ультиматума, правительство находит нужным просить командующего наутилийским экспедиционным корпусом предать забвению грустное недоразумение и создать паритетную комиссию по изысканию средств покрытия убытков, понесенных им благодаря гнусному преступлению…

Министр покинул трибуну, растеряв по дороге листы доклада, слетевшие трепетными белыми птицами в зал.

Председатель с трудом восстановил тишину.

— Кто желает воспользоваться словом по докладу господина министра? — проскрипел он, потрясая колокольчиком.

Несколько депутатов бросились к трибуне. Самый пылкий опередил всех и, вскочив на возвышение, хлопнул кулаком по пюпитру.

— Граждане Итля! — вскричал он. — Есть моменты, когда история требует не слов, а поступков. Есть моменты, когда разговоры преступны. В этих стенах, пропитанных духом гражданственности и высоких образцов патриотизма, мы должны вспомнить героические примеры гражданской доблести. Честь дороже жизни! Римляне имели мужество падать на меч, когда им грозил позор. Предлагаю парламенту в полном составе покончить самоубийством. Это ляжет вечным пятном на совесть жестокого чужеземца и заставит его до конца жизни испытывать страшные угрызения совести при воспоминании об окровавленных трупах людей, бывших гордостью и надеждой своей родины.

Речь энтузиаста произвела потрясающее впечатление.

На хорах раздались истерические вопли. Несколько женщин рухнули на пол в глубоком обмороке среди общего замешательства и ужаса.

Председатель, заливаясь слезами, поднял звонок.

— Дорогие соотечественники, patres patriae![6] Призываю к порядку. Речь депутата Лана обнаружила неслыханный энтузиазм и геройство, но она не по существу вопроса. Прежде чем решить, как нам реагировать на грозящие отечеству беды, нам нужно решить вопрос, присоединяемся ли мы в полной мере к предложению правительства.

В восстановившейся тишине на трибуне появился лидер демократической оппозиции, уже отстоявший однажды национальное достоинство Итля во время боя в «Преподобной Крысе» при помощи палки от портьеры.

Его львиная грива встала дыбом, глаза налились кровью.

От первого же его жеста графин с пюпитра со звоном и треском слетел на голову стенографистки, которую немедленно вынесли прислужники палаты.

Не заметив этого случая, лидер оппозиции загрохотал неистовым голосом:

— Никаких разговоров, никаких комиссий!.. Страна не может платить своим существованием за то, что несколько мошенников, не присутствующих здесь, надули мошенника, сидящего вон там, в ложе, и прикрывающего свое мошенничество генеральским мундиром и узурпированным правом злоупотреблять именем великой и дружественной нам державы…

Зал дрогнул в смятении и трепете перед доблестью этого человека, бросившего слова правды в лицо сэру Чарльзу, сидевшему так же недвижно и равнодушно.

— Нет! — продолжал греметь оратор, — никаких уступок! Лучше погибнуть, чем уступить. Предлагаю отклонить ультиматум без прений, немедленно довести до сведения его величества короля Наутилии о неслыханном злоупотреблении его доверием со стороны узурпатора, срочно заключить приемлемый мир с правительством Ассора и поднять знамя восстания против иноземного гнета… Сила в праве!.. Войска Наутилии не пожелают обратить штыки против самого демократического в мире правительства… Да здравствует демократия!

В середине этой тирады сэр Чарльз слегка повернул голову в сторону стоявшего за его креслом адъютанта, и губы его шевельнулись.

Адъютант исчез неслышной тенью.

Председатель поставил на голосование вопрос об отклонении требований генерала Орпингтона.

Руки депутатов взметнулись в воздухе, как ветки деревьев, вздернутые внезапным порывом урагана. Ультиматум был отвергнут единогласно.

Один из членов парламента в возбуждении предложил сообщить с балкона результаты голосования народу, собравшемуся на площади, дабы граждане знали, что времена Рима вновь возродились в Итле.

И, как бы отвечая этому предложению, сквозь окно долетел гул тысячной толпы. Зал насторожился.

— Откройте двери, — приказал президент Аткин.

Стеклянная дверь на балкон раскрылась, и смутный гул обратился в рев.

Депутаты прислушались. Из неясного ропота начали выделяться отдельные крики, влетая в зал на невидимых крыльях.

— Постойте! Что они кричат? — встревожился председатель палаты.

Президент Аткин метнулся к балкону, но навстречу ему хлестнул уже явственный крик сотен голосов.

— Да здравствует король Максимилиан! Водки и девочек! Слава королю!

И вместе с криком в кулуарах парламента загремели каменные шаги и зазвенело оружие.

Встревоженные депутаты образовали на скамьях неподвижные группы окаменевших фигур.

Центральная дверь дрогнула от гулкого удара, половинки ее разошлись, и в зал посыпались коренастые и крепкие наутилийские солдаты.

Они быстро продвинулись по проходу к трибуне и отделили ее от зала ровной и бездушной стеной.

Один из депутатов, взглянув наверх, увидал сэра Чарльза. Он стоял у барьера ложи, скрестив руки, и спокойно наслаждался спектаклем.

— Измена! — завопил депутат, но умолк, получив под ребро невежливый удар приклада.

— Что вам нужно? Кто вы и почему вторгаетесь в дом свободы? — спросил дрожащий председатель солдат.

Они молчали.

Новый взрыв голосов ворвался снаружи, и в зале появился принц Максимилиан. Он был в белом кавалерийском мундире, и цвет его лица был так же бел, как сукно мундира.

Он шел, пошатываясь, поддерживаемый под руки двумя спутниками, сзади его сопровождал с обнаженной саблей Богдан Адлер.

Посреди молчания принц дошел до опустевшей трибуны, вскарабкался на нее при помощи своих провожатых и обвел зал выкатившимися стеклянными глазами.

Он был смертельно пьян и с трудом удерживался на ногах, цепляясь за пюпитр. Богдан встал за ним и подтолкнул его.