Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое - Страница 11

И, отпустив командира корпуса, лорд Орпингтон погасил лампу, зажег настольный ночник и безмятежно заснул.

Первая рота десантной бригады высадилась на пристань, когда небо на востоке расплылось лимонной желтизной, и рассыпалась цепью по территории порта, чтобы не допустить к месту высадки досужих обывателей.

Лощеные, крепкие солдаты стояли, опираясь на винтовки, в десяти шагах друг от друга, непроницаемой ледяной стеной.

Их суровое молчание и неподвижные позы так противоречили сиреневой дымке, окутывавшей набережную, ласково ароматному воздуху, что им самим становилось неловко, и когда из переулков осторожно появились первые фигуры любознательных республиканцев, солдаты не выдержали и радушно заулыбались подходящим.

Итлийцы подбирались к часовым, ласково кивали головами, жестикулировали, дарили цветы и фрукты. Офицеры смотрели сквозь пальцы на явное нарушение устава, потому что восторженные лица жителей совершенно ясно говорили, что возможность каких-либо эксцессов в корне исключена.

Под конец и они приняли участие в этом братании, перебрасываясь воздушными поцелуями с хорошенькими продавщицами фруктов.

Только когда в толпе обывателей появились загадочные личности, молниеносно носившиеся всюду и предлагавшие солдатам груды бумажных денег Итля за королевские монеты Наутилии и показывавшие из-под своих плащей бутылки с таинственным содержимым, офицеры дали короткие свистки и приказали толпе отойти на двадцать шагов.

Приказ был исполнен с почтительной покорностью, но и с этого расстояния солдаты и зрители продолжали обмениваться словечками и улыбками.

А за линией часовых подходившие один за другим к набережной катера выбрасывали на известковые плиты все новые и новые группы солдат.

С тяжелым грохотом выкатывая из понтонов орудия, ржали повеселевшие и почуявшие под ногами твердую землю лошади.

Баронет Осборн высадился с первой ротой и сидел, раскачивая ногами, на фундаменте подъемного крана. Ему смертельно хотелось спать, и, борясь с дремотой, он пересвистал все припомнившиеся ему мотивы.

Гемма, вооруженная коротким карабином, — она взяла его несмотря на все уговоры коммодора: ее пламенному воображению чудились битвы и романтические подвиги, — с момента высадки покинула своего возлюбленного и все время находилась в цепи, разглядывая население Итля и пытаясь объясниться на придуманном ею самой языке.

Когда толпу отогнали, она вернулась к баронету.

— Вы оказались правы, Фрэди. — Она стукнула прикладом карабина по камню набережной. — Ничего интересного! Я даже жалею, что поехала, и боюсь за свой цвет лица после сегодняшней бессонницы.

— А вам понравились деревья? Ведь они действительно огромны, — ответил, зевая, баронет.

Гемма бросила презрительный взгляд на громадные платаны, окаймлявшие набережную.

— Конечно, они достаточно велики, но я ведь живу не для деревьев. А среди этих смешных людей ни одного мало-мальски интересного мужчины. Вот теперь, Фрэди, я понимаю, до чего вы красивы.

— М-гм, — лениво промычал коммодор.

— Однако вы не очень любезны сегодня. Я не думала, что вы такой соня. Но поглядите, Фрэди, там, кажется, начинается что-то интересное.

Солнце уже взошло, бросив на белый известняк набережной густые индиговые тени. В его серебряном блеске на стене противоположного дома горел яркой зеленью приклеенный на штукатурку лист бумаги.

Из переулка, выходящего на набережную, появилась небольшая кучка итлийских капитанов. Они направились к цепи гордой и независимой походкой, очевидно, собираясь приветствовать товарищей по оружию, но по дороге зеленый листок привлек их внимание. Они остановились у стены, и по мере чтения лица их вытягивались, исказились гримасами гнева и злобы, послышались возгласы возмущения и крепкая ругань.

В этот именно момент Гемма и обратила внимание коммодора на их группу.

Он стряхнул остатки сна и расхохотался.

— Действует! Это, значит, тот самый приказ, о котором говорил мне адмирал Кроузон. Пожалуй, Гемма, сейчас начнется романтика. Но смотрите, смотрите, что с ними делается?

Офицеры сорвали со стены лист и яростно потрясали кулаками в сторону войск его величества. Потом, словно по команде, они разом повернулись и бросились в город, оглашая воздух бешеными криками.

— Ну, сейчас начнется история, — сказал баронет.

Перепуганные происшедшим, обыватели начали разбегаться, услышав слова команды и увидев, как пулеметчики, выкатив вперед аппараты, спешно закладывали ленты.

— Неужели будет стрельба? Боже, как это романтично! — вскрикнула Гемма. — Теперь я благодарна вам, Фрэди, что вы взяли меня с собой.

Коммодор встал с крана и подошел к залегшей цепи, и как раз в эту минуту из-за угла на набережную выехало открытое ландо. В нем сидела женщина, одетая в лунную тафту, и лицо ее показалось баронету таким небывалым, таким ошеломляюще прекрасным, что он даже зажмурился на мгновение, как от блеска залпа. Но женщина также заметила коммодора, и глаза ее расширились удовольствием и вспыхнули ярче.

Когда баронет решился вновь разлепить ресницы, он встретил такой же восторженный взгляд. Вечный поединок зрачков, такой волнующий и острый, — первая не выдержала незнакомка. На лице ее запылала полнокровная утренняя заря смущения, она крикнула что-то кучеру и повернулась к офицеру спиной.

Но, увы, дочь главы республики, — ибо это была она, — забыла, что такой маневр не спасает положения. Глубокий вырез платья показал баронету неподражаемую линию спины, напоминавшую ему несравненное искусство японских художников. Он шумно вздохнул и впился глазами в эту линию.

Он не слышал, как рядом что-то говорила ему яростным голосом взбешенная Гемма, он не чувствовал даже трех страшных щипков выше локтя, которыми забытая любовница наградила его. Взгляд его оставался прикованным к совершенству очаровавшей его линии, пока она не скрылась в облаке пыли.

Подошедший к нему командир бригады, полковник Маклин, седоусый и суровый воин, спросил:

— Бригада высажена, баронет! Что ей дальше делать?

— Ей нужно запретить показывать спину! Запретить! Это производит прямо оглушительное впечатление! — восторженно сказал Фрэди, продолжая смотреть в сторону скрывшейся коляски.

— Сэр Осборн! Я считаю вашу шутку неуместной! Моя бригада никому не показывала и не покажет спины, — в страшном гневе ответил старый солдат.

Баронет посмотрел на него, как человек, внезапно разбуженный после чудесного сна.

— Ах, бригада! Простите, полковник! С бригадой делайте, что хотите! Раз она вся на земле, — я, как моряк, отплываю…

Он повернулся к Гемме, но ее не было рядом. Встревоженный баронет бросился разыскивать своего вестового в солдатских рядах, но его поиски и расспросы оказались безуспешными.

Гемма исчезла.

Восстания не произошло. Капитаны ограничились тем, что излили свое бешенство и злобу в яростных ругательствах, исписали все стены Порто-Бланко непристойными надписями, относившимися к лорду Орпингтону и наутилийскому правительству, и поголовно напились пьяными с отчаяния.

Бригаде экспедиционного корпуса пришлось потрудиться весь день в поте лица, обходя улицы, дома и притоны столицы, чтобы подобрать бесчувственные тела итлийских воинов и доставить их на грузовиках в казармы.

Но сомнамбулическое состояние захваченных чрезвычайно облегчало их подсчет, так как они были уложены рядами на обширном плацу казарм, и два счетчика к закату окончили без труда несложную работу по выяснению численности кадров будущей армии.

Всего оказалось 28 733 капитана в разных обер-офицерских чинах, девять полковников и один генерал-майор.

Генерал и полковники напились и попали в казармы по недоразумению, так как грозный приказ касался лишь капитанов, а это криминальное звание принадлежало только обер-офицерам.

Поэтому штаб-офицеры были приведены в чувство нашатырным спиртом и с извинениями отпущены по домам.