Собрание сочинений. Т. 3. Буря - Страница 7

— От кого? — удивленно спросил Жубур.

— Об этом поговорим как-нибудь потом. А сейчас расскажи лучше, что ты прочел на своем веку?

И Силениек назвал несколько книг. О некоторых Жубур знал только понаслышке, иные он читал, но это было так давно. Он покраснел: ему вдруг ясно представилась картина духовного прозябания, в котором он прожил последние годы. Силениек вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с небольшой, завернутой в газету книгой.

— Вот, прочти.

Это было «Государство и революция» Ленина.

В ту ночь Жубур поздно вернулся домой.

В дверь спальни тихонько постучали. Альфред Никур тщательно расправил узел галстука и стал застегивать жилет. Из зеркала на него глядело гладко выбритое белое лицо. За последние четыре года оно чуть-чуть округлилось. Блестящие от помады, черные, как вороново крыло, волосы и маленькие усики оживляют его, иначе эта белизна казалась бы болезненной. Вот что с животом делать, — его не могут скрыть даже специального покроя жилеты. И в боках стал заметно раздаваться. Ай-ай-ай, просто возмутительно!

Он взял пульверизатор, подставил лицо под одеколонное облачко и только тогда сказал:

— Можно.

В дверь просунулась голова горничной.

— Господин министр, там какой-то человек пришел. Говорит, по вашему приказанию.

— Фамилия? — спросил Никур, продолжая разглядывать себя в зеркало. Узел галстука упорно сбивался набок, под уголок крахмального воротничка, и Никур уже начал нервничать.

Фамилию он не сказал; говорит, господин министр знает. На вид молодой еще, высокого роста.

Никур достал из кармана маленький блокнот, нашел страничку, помеченную текущим числом. «С 19–20 дома. — К. П.», — прочел он и взглянул на часы. Шесть минут восьмого.

— Пусть подождет в приемной.

— Слушаюсь, господин министр.

Горничная бесшумно притворила за собой дверь. Собственно можно бы выйти и сейчас, но это не соответствует сану: министры не бросаются навстречу каждому посетителю. Необходимо выдержать паузу, дать почувствовать дистанцию. За каждым шагом Альфреда Никура следит вся Латвия, газетные столбцы посвящаются подробностям его времяпрепровождения. Когда он того желает, разумеется. Иначе нельзя. Так что пусть подождет. Господин министр занят, он даже дома завален работой.

Впрочем, к восьми надо уже быть у Каулена. Сегодня сверх обычной партии в карты предстоит нечто более заманчивое: Каулен пригласил бывшего консула с молодой женой. Занятная женщина. (Никур познакомился с ней на последнем морском празднике.) Коктейли Каулена быстро ударяют в голову, и весьма вероятно, что консульша сразу станет покладистой.

Никур заговорщицки подмигнул своему отражению в зеркале.

«А позвольте задать вам, Альфред Никур, откровенный вопрос: пользовались ли бы вы таким успехом у женщин, если бы не были членом кабинета, одним из героев пятнадцатого мая, и, к слову сказать, если бы вы не были владельцем двух пятиэтажных домов в тихом, удобном районе и роскошного лимузина? А?»

Он еще раз окинул взглядом свое отражение.

«Вне всяких сомнений, сан министра значит очень много, но и личное обаяние тоже чего-нибудь да стоит. Не скроем, было время, когда вы бегали по вечерам за какой-нибудь замызганной особой с Известковой улицы. Зато теперь женщины сами приходят к вам — и какие женщины! Цвет высшего общества, из лучших семей! Теперь у вас богатый выбор».

Кажется, пауза выдержана, церемониал соблюден. Никур открыл дверь, пересек зал и вошел в кабинет. Окинул взглядом письменный стол, убрал в ящик несколько запечатанных пакетов с надписанными адресами и тогда только приотворил дверь в приемную.

— Прошу.

Вошел довольно молодой, франтоватой наружности человек в сером костюме в полоску. Подбородок у него сбоку был аккуратно залеплен белым пластырем.

— Что это у вас, господин Понте? — насмешливо-соболезнующе покачал головой Никур. — Косметический дефект?

Понте расплылся в улыбке, польщенный вниманием министра.

— Это у меня с воскресенья, ваше превосходительство. Как изволите знать, должность моя сопряжена со множеством обязанностей, и в их числе не последнее место занимает бокс.

— Где же это вас отделали? — сказал министр, показывая на кресло. — Напал кто-нибудь?

— Наоборот, ваше превосходительство, нападающей стороной был я сам, — хихикнул Понте и, дождавшись, когда Никур сел, пристроился на краешке кресла. — Мы с Аболом должны были выследить на Взморье женщину, которая направлялась на явку с одним из руководителей коммунистической организации. У нас были точные сведения, что она везет весьма ценные материалы, чуть ли не инструкции Центрального Комитета. Господин Штиглиц[8] поручил нам каким угодно способом достать эти материалы…

— Вы их достали? — резко перебил его Никур. Лицо его приняло жесткое выражение: разговор перешел на деловую почву.

— Мы бы их достали, ваше превосходительство. Бумаги были почти в наших руках, если бы к нам не прицепился какой-то идиот. Женщину мы нашли на дюнах; она, видимо, дожидалась условленного часа. Тогда мы притворились пьяными. Я подсел к ней и стал ее ощупывать. Бумаги были спрятаны у нее на груди. Только я изловчился вытащить их, как вдруг подлетает этот молодчик и принимается читать мораль. Но этим дело не кончилось, ваше превосходительство: парень полез драться. Хорошо еще — место безлюдное, а то бы сбежалась публика.

— И вы вдвоем не справились с этим фруктом? Так?

— Ваше превосходительство, у этого фрукта оказались здоровые кулаки, — заторопился Понте. — Но мы его в конце концов уняли. Беда только в том, что за это время женщина скрылась со всеми материалами и мы не могли напасть на ее след.

Никур только звучно сплюнул в большую плевательницу, вытер губы и ничего не выражающим свинцовым взглядом уставился на Понте.

— Больше вам нечего докладывать, господин Понте?

Понте невольно выпрямился в кресле.

— Ваше превосходительство, у меня имеется интересный материалец о настроениях среди художников.

— Говорите, — равнодушно проронил Никур. Будто невзначай, он взял карандаш, раскрыл лежавший перед ним блокнот и стал чертить какие-то завитушки. Но Понте знал, что теперь каждое его слово будет записано.

— В то же воскресенье художник Прамниек праздновал день рождения. За пирушкой он весьма непочтительно высказывался о вожде и вообще о нашем государственном строе. Мы давно уже стараемся выяснить, не связан ли он с какой-нибудь подпольной организацией. Впрочем, весьма возможно, что это обычная болтовня недовольного интеллигента. Наш осведомитель рассчитывает в скором времени выяснить этот вопрос, он получил кое-какие дополнительные сведения. Кроме того, могу сообщить вам, ваше превосходительство, что в числе гостей оказался и тот самый тип, которого мы отколотили на дюнах. Зовут его Карл Жубур.

— Следите за ним. Вполне возможно, что он и должен был получить материалы от той женщины.

Замешательство, изобразившееся на лице Понте, показывало, что эта мысль не приходила ему в голову. «Ну, хватка! Недаром столько лет был шпиком!»

— Совершенно верно, ваше превосходительство. С Жубура мы теперь глаз не спустим.

— И много народу было у Прамниека?

— Восемь человек, считая и его самого с женой.

— Значит, вы говорите, непочтительно отзывался о президенте?

— В самых недопустимых выражениях. Анекдоты, двусмысленные намеки…

— Если мы наложим на Прамниека денежный штраф, не повредит это нашему агенту, не вызовет нежелательных подозрений? — спросил Никур, продолжая чертить в блокноте какие-то фигурки.

— О, будьте покойны, ваше превосходительство, в этих кругах он свой человек и стоит вне всяких подозрений. Он сам такого наговорит, что никто и не подумает.

— Хорошо. Прамниека придется наказать на пятьсот латов. Вам и осведомителю — обычный агентурный процент.

— Благодарю вас, ваше превосходительство. — Понте почтительно нагнул голову. После этого он стал передавать содержание разговоров, подслушанных им за неделю в кафе и трамваях. По большей части это было бессильное брюзжание интеллигентных обывателей. Но во всех этих разговорах больше всего доставалось самому «вождю» и Никуру.