Собрание сочинений. Т. 3. Буря - Страница 5

Не принимал участия в разговоре только Силениек. Мара Вилде, чуть-чуть опьяневшая, усталая, под конец тоже замолкла, задумалась и только время от времени поднимала сумрачные глаза на Жубура.

Около полуночи Жубур вспомнил, что ему надо поспешить к последнему поезду. Его проводили немного Прамниек и Силениек. Прамниек уже опьянел и нес околесицу. Силениек был свеж, как и в начале вечера.

— Рад знакомству с вами, — сказал он Жубуру на прощанье. — В городе зайдите как-нибудь ко мне. Побеседуем. — Он назвал свой адрес.

Жубур и обрадовался и удивился тому, что этот человек, такой спокойный, даже медлительный, с первого раза выразил желание узнать его поближе. «Что он во мне увидел? Я ведь почти весь вечер молчал. А может быть, именно поэтому?»

«Интересная публика, — подытожил он впечатления вечера. — Пожалуй, только разношерстная очень». Жубур вспомнил Мару, обращенный на него странный, упорный взгляд. Что он означал? Впрочем, он тут же решил, что преувеличил значение этого взгляда, — у богемы свои манеры, свои нравы.

В понедельник Жубур отыскал в отдаленном районе две квартиры, освобождавшиеся через неделю. Но его и на этот раз заткнул за пояс Бунте: какими-то неведомыми путями он напал на новенькую морскую яхту, которую ее владелец, представитель иностранной фирмы, вынужден был продать в двухнедельный срок ввиду внезапного отъезда. Атауга заплатил за яхту четыреста латов, дал объявление в газеты и через неделю продал ее, получив четыреста процентов барыша. Из них сто двадцать латов были вручены Бунте. Он уже давно знал, как поступить с ними, и немедленно осуществил свою мечту. Прежде всего купил брюки гольф, серые шерстяные чулки, коричневые полуботинки на толстенной подошве и, чтобы окончательно превратиться в иностранца-туриста, приобрел после недолгих колебаний хорошенькую камышовую тросточку. Не забыв рассовать по карманам свежие номера французских и английских газет, он прохаживался по улицам с тем застывшим, непроницаемым выражением лица, которое, по его мнению, должно было знаменовать высочайшую степень англосаксонского хладнокровия и пренебрежения к такой ничтожной, не заслуживающей даже внимания стране, как Латвия. Находившись, он присаживался где-нибудь на многолюдном бульваре, чтобы продлить удовольствие, подольше понежиться в лучах того дешевого солнышка, которое сияло для него в любопытных взглядах прохожих.

Да, все его принимали за иностранца. Он уже чувствовал себя не агентишкой сомнительного «бюро», а представителем солидной иностранной фирмы, чуть ли не консулом. Он бы не удивился даже, если бы его сочли путешествующим сыном миллионера из страны небоскребов. «Думайте, пожалуйста. Я и на самом деле кое-что собой представляю». Впрочем, эти фантазии благополучно уживались в нем с практицизмом, что не переставало удивлять Жубура. Не менее удивительным было и то, что Бунте считал свое образование давно завершенным, хотя с ним было трудно говорить даже о вещах, известных каждому школьнику. При этом Бунте достаточно было услышать или увидеть в газете иностранное слово, как он пускал его в оборот, не задумываясь над его значением. Он, например, путал слова «прецедент» и «претендент»: в его толковании оба они обозначали государственную должность, соответствующую посту президента. Произнося слово «астрономия», он представлял себе не звездное небо, а украшенную сырами, пирамидами фруктов и жестянками французских сардин витрину гастрономического магазина. Разницу в одной букве он в расчет не принимал. Но эти мелочи не омрачали деловой карьеры Бунте. Нюх у него был безошибочный, и чуть где запахнет выгодным дельцем, он уже тут как тут, а старик Атауга по каждому поводу ставил его в пример другим подчиненным.

— Интересно знать, — с мечтательным видом заговорил однажды с Жубуром Бунте, когда они сидели вдвоем в конторе, — как будет Атауга выплачивать приданое дочери: деньгами или выделит ей часть дома? Как ты думаешь?

— Никогда об этом не думал, — засмеялся Жубур. — Да ты лучше справься у самого Атауги или у нотариуса, если он уже составил завещание.

— Мне кажется, что делить дом нет никакого расчета… С другой стороны, наличными у него вряд ли столько найдется.

— Да нам-то с тобой что?

— Не знаю, как тебе, а мне надо знать… — и Бунте углубился в какие-то сложные вычисления.

Дело в том, что с некоторых пор в контору все чаще и чаще стала заглядывать под разными предлогами дочь Атауги, веснушчатая, рыженькая Фания.

В семье давно было признано, что природа не наделила ее красотой, что даже при самом снисходительном отношении речь может идти лишь о терпимой наружности. Вероятно, по этой причине комильтоны[6] ее брата — сыновья таких же состоятельных родителей — редко заглядывали в дом Атауги. Всякий раз, когда Фания просовывала в дверь конторы свой веснушчатый носик, Бунте выпячивал грудь и даже в голосе у него появлялись басовые ноты. После одного такого посещения он стал размышлять вслух:

— Старой девой она не захочет остаться. Да и с какой стати, с ее приданым? Если, скажем, сотенка тысяч обеспечена, можно и без красоты обойтись, ладно и так. А?

Глядя на него, Жубур только удивлялся решительности, с какой этот человечек подступал к намеченной цели. Теперь он будет терпеливо, шаг за шагом, подходить к ней, как охотник, подкрадывающийся к пугливому зверю, не задумываясь над тем, что все его оружие состоит из брюк гольф и камышовой тросточки. Впрочем, решив приобрести некоторый навык в светских разговорах, Бунте даже прочел несколько романов. Один из них — «Граф Монте-Кристо» — произвел на него такое сильное впечатление, что при встрече с Жубуром Бунте, захлебываясь, начал рассказывать ему содержание книги.

— Я бы не отказался от таких приключений! — возбужденно говорил он. — Кто такой был этот Дантес? Ничего особенного, парень вроде нас с тобой. А вот стал же графом, да еще каким богачом.

— Ну, хорошо, а если бы ты разбогател, то, наверно, женился бы на дочери Атауги? — пошутил Жубур.

— С какой радости? Я бы прямо махнул в Голливуд, выбрал там самую шикарную кинозвезду — Лоретту Юнг или Полу Негри — и женился на ней. Пожил бы с ней, пока не надоело, а потом женился бы на другой. С деньгами и не такое можно делать. Тут мы кое-что понимаем.

Но эти дерзкие мечты не отвлекали его от ближайшей цели. Он прямо краснел от счастья каждый раз, когда Фания бросала ему несколько приветливых слов. Вскоре между ними произошел разговор, который Бунте уже с полной уверенностью зачислил в свой актив.

Яункундзе[7] Фания, — галантно начал Бунте, запасшийся достаточным материалом для светских разговоров, — яункундзе Фания, сегодня ночью я видел вас во сне. Можете себе представить, будто бы мы путешествуем на пятимачтовом паруснике по Патагонскому морю. И будто бы на вас синее бархатное платье… Между прочим, оно вам очень идет.

— А вы не страдали морской болезнью? — с иронизировала Фания, весьма, впрочем, довольная оборотом, какой приняла беседа.

— Что вы! Море было гладкое, вроде Киш-озера в тихие дни. Вы послушайте, что было дальше. Вдруг вы падаете за борт, я — за вами и тут же спасаю вас.

— А как же мое бархатное платье? Оно, наверное, превратилось в тряпку?

— Э, нет, за борт вы свалились в купальном костюме. Есть у вас такой зеленый, с вырезом на спине, а на груди — красные полосочки.

— Господи, откуда вы знаете?

— Знаю вот. Прошлым воскресеньем видел в Дзинтари.

— Странно, что я вас там не заметила.

— Да я был далеко — на дюнах.

— И разглядели оттуда красные полосочки? Они ведь такие узенькие, — безжалостно удивлялась Фания, хотя разговор этот ей нравился все больше и больше.

— У меня был с собой би… Да я и так хорошо вижу, я дальнозоркий. А ведь интересный сон, как вы находите?

— Пожалуй.

— Если бы я был богачом, я бы путешествовал со своей женой по всем морям. Но только чтобы моя жена обязательно походила на вас.