Собрание сочинений-2.Зверь - Страница 106

Пендрейк знал, что другое существо было человеком и что дверь комнаты и акт ходьбы для второй части его мозга представляли собой обычные жизненные реалии. Мозг другого человека знал не только эти вещи; и настолько быстрым и впитывающим оказался его собственный мозг, что после того, как открылась дверь, он свесил ноги с кровати и сказал:

— Не принесешь ли ты мою одежду, Петере?

Мозг Петерса воспринял его требование с полной покорностью. Он вышел из спальни, а у Пендрейка в голове появилось радующее мозг изображение Петерса, роющегося в платяном шкафу. Тот вернулся и замешкался в дверях, потому что его голову посетила новая мысль. Он посмотрел поверх груды одежды, которую держал в руках, и произнес, слегка шепелявя:

— Мой бог, Билл, ты не должен вставать. Еще полчаса назад, когда мы поймали здесь эту даму, ты был без сознания. — И заботливо добавил: — Я позову дока и принесу тебе горячего супчика. После того как ты вытащил нас из петли, мы не допустим, чтобы с тобой стряслось что-нибудь плохое. Давай ложись обратно в постель.

Пендрейк, наблюдая, как его собеседник раскладывает на стуле одежду, задумался в нерешительности. Аргументы были вроде бы правильными, но ему почему-то казалось, что они не вполне применимы к нему. Прошло еще какое-то время, но он так и не смог определить, что его смутило. Нерешительность прошла. Он сунул ноги обратно под одеяло и произнес:

— Знаешь, то, что эта женщина была схвачена прямо здесь, в этой комнате, заставляет меня задуматься, так ли уж надежно наше убежище.

Он замолчал и нахмурился. Его осенило, что он не беспокоился об этом, пока не пришел Петере. Его умственное состояние в самом начале было… каким оно было? Попытка вспомнить оживила его мысли. Его мозг возвратился к моменту обретения сознания. Было невероятно сложно представить себя таким, каким он был в первое мгновение, — с немыслящим мозгом и чистой, как лист бумаги, памятью. А потом — мгновенная абсорбция мозга Петерса, со всеми его страхами и эмоциональной ограниченностью. Что было поразительнее всего — он впитал в себя продукт работы мозга Петерса и его знания. И ничего другого. Ничего, что касалось бы его самого.

Он посмотрел на этого человека. Во время глубокого и быстрого анализа он усвоил всю память Петерса, мысленно прошелся по жизненному пути пухлого мальчика, который мечтал стать механиком. Не было никаких определенных причин, которые могли толкнуть этого человека присоединиться к толпе, которая атаковала демонстрацию женщин. Сама сцена нападения была неясной. Последовавший за ней суд представлялся Пендрейку как кошмар искореженных форм, наполненных таким ужасом, что ни одно изображение не поддавалось четкому анализу. Ужас перерос в возбужденность, окрыленную надеждой во время побега. Благодаря этому информация о том, каким образом за три дня до назначенной даты казни был осуществлен дерзкий побег приговоренных, сохранилась достаточно подробно.

“Неужели все это сделал я?” — недоверчиво подумал Пендрейк.

Прошло какое-то время, но запавшие в память Петерса факты остались неизменными. Он разобрал приемник, установленный в их камере, и, приспособив детали от других приемников, переданные из соседних камер, собрал устройство, испускающее совершенно бледный белый луч. Этот луч мог пожирать бетон и металл, оставляя на их месте пустоту. Примчавшийся на шум охранник испустил дикий вопль, когда автомат растворился прямо у него в руках, а одежда рассыпалась вокруг ног, словно осенняя листва вокруг дерева. Истерика охранника не имела под собой реальной основы: ему бледный луч не нанес никакого вреда.

Сам принцип действия прибора и реализованный с его помощью способ побега помешали прибывшему на по” мощь подкреплению предотвратить побег. Полиции не могло прийти в голову, что толстенные тюремные стены могут быть преодолены с такой легкостью. В условленном месте беглецов ждали автомобили, которые доставили их к самолетам. Пилоты были наготове, и крылатые машины пробежались по широкому травяному полю и поднялись в воздух.

Вся эта история была запечатлена в памяти Петерса, как и тот факт, что человек, известный под именем Билл Смит, получил пулевое ранение в момент посадки в автомобиль. Он оказался единственным пострадавшим в ходе всей операции, и ему сразу же была оказана необходимая медицинская помощь. Раненый пролежал без сознания несколько дней.

Пендрейк размышлял над всем этим, пока Петере ходил за супом. Наконец он пришел к выводу, что он отличается от остальных: ему не потребовалось перенапрягать мозг, чтобы понять, что чтение мыслей, вернее, поглощение информации из памяти других людей было неизвестным феноменом в общественной среде, в которой жил Петере. Он неторопливо ел свой суп, когда в спальню вошел доктор Макларг — полноватый мужчина лет тридцати пяти, владелец умных карих глаз. История, скрывающаяся за его физической оболочкой, была несколько сложнее, чем у Петерса, но относящиеся к делу факты выглядели просто. Медик Макларг пополнил армию безработных из-за недобросовестного отношения к своим служебным обязанностям. На его место была принята врач-женщина. Опустившийся Макларг, пребывая в состоянии алкогольного опьянения, не раздумывая присоединился к сброду, набросившемуся на демонстранток.

Дальнейшая проверка показала Пендрейку, что Макларг находится в состоянии замешательства.

— Ничего не понимаю, — признался он наконец, — прошло всего три дня, как я удалил из твоей груди автоматную пулю, и уже на второй день исчезли все признаки ранения. Я знаю, что этого не может быть, но ты выглядишь совершенно здоровым человеком.

Пендрейк промолчал. Мыслительный центр Макларга как бы раскрылся и скользнул в мозг Пендрейка, а его знания с такой легкостью и естественностью слились с заимствованными от Петерса, что уже было трудно представить, что он не был их обладателем все время.

Потом Пендрейк вспомнил о женщине и нахмурился Ее обнаружили в его комнате, склонившейся над ним. Она сказала, что просто зашла. Забрела незамеченной в настороженное логово преследуемых преступников.

Все это выглядело забавно. Не представляя, что с ней делать, они в конце концов заперли ее в одной из пустовавших спален гасиенды. Странным было то, что среди пронизывающего этот дом потока мыслей беглецов он так и не смог перехватить хотя бы одну, принадлежавшую ей. Все его попытки обнаружить в мыслительных процессах окружающих хоть намек на женственность оказались безрезультатными. Он не сомневался, что сразу же распознал бы женское мышление.

Пендрейк продолжал думать о ней, пока его не сморил сон.

Он проснулся внезапно, в кромешной темноте, и сразу же почувствовал, что кроме него в комнате находится еще кто-то.

— Спокойно, — прошептал ему в ухо женский голос, — это пистолет.

Парализовало его то, что он по-прежнему не мог уловить ни малейших признаков присутствия ее мыслей. Его мозг переключился на осмысление этого факта, после чего Пендрейк пришел к простому выводу: он не в состоянии читать мысли женщин!

Он сказал напряженно:

— Что вам от меня нужно?

Потом ощутил, как в темноте в его висок уперлось что-то металлическое, и какое-то время он не мог думать ни о чем другом.

— Возьми свою одежду — одеваться не нужно — и медленно подойди к стальному шкафу. Там, за отодвинутой задней стенкой, находится лестница. Начнешь спускаться по ней вниз!

Испытывая легкое раздражение, он на ощупь нашел свои вещи. В его голове вертелась мысль: каким образом ей удалось выбраться из своей комнаты?

— Очень жаль, — прошептал он хрипло, — что мои товарищи ограничились спором — убивать тебя или нет и не довели дело до логичного конца. Ты…

Он замолчал, потому что сквозь пижамную куртку в спину уткнулся, поторапливая его, ствол.

— Тихо, — произнесла она повелительным шепотом. — Дело в том, Джим, что, прежде чем здесь появятся представители власти — а они не заставят себя ждать, — тебе не помешает узнать некоторые факты о себе. А теперь поторопись, пожалуйста!