Собаки и волки. Рассказы. Часть 2 (СИ) - Страница 30

Всем охотникам известно, что запахи очень далеко распространяются над водой и вдоль рек...

Я шёл не останавливаясь и Пестря вскоре догонял меня, занимая привычное место впереди...

Пройдя километров десять, я решил подниматься по тропе вверх, правым бортом одного из распадков...

Чем выше я поднимался, тем больше снега лежало вокруг. Наконец поляны снега, соединились в одну мокрую, рыхлую поверхность. Несколько раз, голенищами сапог, я подхватывал внутрь обуви влажный снег и намочил портянки. И только когда продвигаться вперёд, стало невозможно, остановился, осмотрелся...

Находился я довольно высоко - впереди амфитеатром раскрывалось верхнее течение реки Муякан. Километрах в двух выше по долине, река раздваивалась, и даже на таком расстоянии был слышен рёв водных потоков, белыми бурунами, проступающих кое - где сквозь заросли стланика на крутом склоне...

Я понял, что перейти бушующее течение мне этим вечером не удастся. Ведь именно к вечеру, все запасы талой воды, обрушиваются в русло реки со всех заснеженных вершин и склонов.

Солнце, постепенно садилось, приближаясь к линии горизонта и я, почувствовал, что прилично устал за день непрерывной ходьбы.

Пестря тоже тащился за мной, едва вытаскивая ноги из кисельно - влажного снега, всем своим видом не одобряя выбранного мною, маршрута.

Пора было готовиться к ночлегу, и мы, повернув, спустились к реке.

Выбрав, возвышенную сухую площадку на берегу, я стал готовить дрова для ночного костра, собирая сухие коряги и ветки.

Расчистив место для костра, положил вещи в кучу, обозначил место для ночного лежания и развёл большой костёр, выжигая сухую траву вокруг кострища.

Не спеша сварил кашу, отдельно вскипятил чай, и оставив кашу, сбоку костра, "доходить", вынул из кармана рыболовные снасти, вырубил удилище - хотя я и не рыбак, но всё - таки решил попробовать - авось повезёт, поймать хариуса на уху.

Устроившись среди скользких камней, на берегу перед бурлящим водопадом, я закидывал мушки на двух крючках в самую глубину, однако делал это механически, без понимания самого процесса рыбной ловли на мушку...

В рыбалке, как во всяком деле есть свой смысл, расчёт и технология. Поэтому, человек не рыбак, не может взять в толк, почему надо мушку кидать немного после, а не до быстрины; почему надо ставить поплавок то мельче, то глубже, почему мушка должна быть красной с чёрным, а не наоборот?

А там, где нет понимания, нет и успеха. Пестря, вначале последовавший за мной, посмотрел на мои манипуляции и через время вернулся к кострищу. Он тоже понял, что рыбы уже не будет...

Солнце опустилось на горы и прохладные тени разбежались, расстелились по низинам. Громадная скала, вздымающаяся в небо, в ущелье на противоположном склоне, потемнела и примерно посередине отвесной громады, угнездилось маленькое облачко.

Я попытался прочесть вслух стихи Лермонтова о скале и облаке. Но память начисто мне отказала, и я, довольствовался переживанием романтического приподнято одинокого и гордого сочувствия величию дикой природы...

Когда я вернулся к стоянке, с пустыми руками, Пестря уже спал, свернувшись клубочком в кустах недалеко от кострища и даже головы не поднял. Может быть не услышал - река шумела в пяти шагах и плотной завесой, глушила все остальные звуки.

Опасаясь непрошенных гостей ночью, я зарядил ружьё: один ствол картечью, а другой пулей и подвесив двустволку на сучок, над головой. Ещё днём, я видел неподалеку, на обтаявшей наледи, недавние следы медведя и рядом, несколько волчьих.

Это заставляло меня быть настороже - весной медведи не боятся человека, тем более в такой глуши.

Расстелив подстилку недалеко от костра, я с аппетитом поел каши и попил чаю с хлебом и маслом...

Солнце скрылось за горами. Стало сумеречно и прохладно. Разведя большой костёр, я положил в него две смолистые коряги и когда на небе появились первые звёздочки, уже дремал, чутко слушая, сквозь лёгкий сон мерный шум реки, треск дров в костре и насторожённую тишину, на противоположном берегу.

Ночью стало холодно и поднялся ветер, принёсший невидимые тучи, закрывшие звёздное небо. Перемена погоды, вселила в меня лёгкую тревогу и мешала заснуть по-настоящему...

Впрочем, тревожность - обычное состояние для ночёвок в глухой тайге, в незнакомом месте. Присутствие в округе голодных, после берлоги медведей, тоже не добавляло оптимизма, как впрочем и перемена погоды с хорошей на плохую...

Проворочавшись до четырёх часов утра на жесткой подстилке, я проснулся окончательно при первых мазках света на тёмном небе...

Сходив за водой, развёл на прогоревшем кострище новый костерок, подвесил котелок, и когда вода закипела, заварил крепкий чай. Есть совсем не хотелось, и откусив два кусочка хлеба с колбасой, с трудом прожевав их, остальное кинул Пестре.

Преодолевая тошноту выпил две кружки сладкого чая и стал собираться.

Пестря, увидев брошенный мною ломоть хлеба, не спеша поднялся, выгибая спину, как кот потянулся, осторожно ступая сбитыми подушечками лап по камням, неловко переваливаясь с лапы на лапу, отыскал в траве хлеб, съел его, и подойдя к костру лёг рядом, блестя глазами и облизываясь...

На востоке постепенно начало светлеть и чем дальше, тем яснее становилось, что погода испортилась.

Серый свет пробивался сквозь клочковатые, быстро и низко бегущие облака. Кое - где, изредка проглядывала полоска тёмно - синего неба, но после, тучи на долгое время укрывали небо, мешая свету разлиться в полной силе над проснувшейся землёй.

Собравши свой походный скарб в мешок, я ещё ненадолго задержался у костра отогревая стынущую спину, потом черпнув воду котелком, залил дымящиеся головёшки, затоптал их и тронулся в обратный путь...

Возвращались мы по вчерашней тропе, вдоль берега реки...

Вскоре, окончательно рассвело, но пасмурное небо, толстый слой быстро летящих, низких облаков, по прежнему не пропускали дневной свет к земле и в лесу было сумрачно и неопределённо тревожно.

Ветер порывами пробегал по ущелью и шум прибрежных кедрачей соперничал с шумом реки, уменьшившейся к утру в размерах - снег на горах замёрз ночью накрепко и приток талой воды прекратился...

В какой-то момент, я глянул на часы и отметил, что уже половина шестого...

И тут же, рядом с тропой я увидел серые клочки светло - серой оленьей шерсти, лежащей на поверхности земли.

Меня это заинтересовало - откуда она здесь и что тогда случилось с оленем?! Свернув с тропы, я пошёл вдоль цепочки кочковатых шерстинок, видимо, вчера принесённых с ближнего склона, талой водой. Пестря на время исчез из поля зрения...

Шагов через тридцать, посреди зарослей стланика, обнаружилась полянка, диаметром метров в пять, с сорванным верхним слоем толстого мха. Посреди тёмно - коричневого круга истоптанного мха, лежали останки оленя!

Гадая над причиной его смерти, я подошёл к кучке остатков, состоящей из обрывков шкуры и костей. "Видимо какой- то крупный хищник - думал я -напал на оленя и в борьбе, они сорвали мох до земли..."

Приподняв шкуру, я увидел под ней объеденные ноги зверя, с торчащими трубчатыми костями, остатки черепа и обломки рогов. Это были рога молодого северного оленя.

Рассматривая всё это, я подумал, что только медведь мог, таская пойманного зверя по кругу, так разворошить толстый мох. Но и для того ещё, чтобы заваливать мхом, спрятать тушу жертвы от волков и росомах.

Опустив шкуру на землю, я поднял голову и увидел, всего шагах в двадцати пяти, под кустом разлапистого стланника, круглого, почти черного, мягкого, неслышно двигающегося, средних размеров медведя!

Он беспорядочно, суетливо двигался, то исчезая в хвое зарослей, то вновь возникая в прогале...

У меня, вдруг, в голове возникла нелепая мысль - вопрос: "А что он здесь делает!?"

Однако я, тотчас сам себе и ответил: "Он пришёл доедать медведя..."

Прошло несколько тягучих мгновений и я, отстранённо наблюдая передвижения зверя, не понимал... не хотел понимать опасности, вдруг нависшей надо мной - настолько неожиданной и неуместной казалась мне эта встреча...