Собака Баскервилей из села Кукуево - Страница 22

Однако, в квартире покойного Герасимова мне вежливо, но непреклонно заявили, что собака вовсе не их. То есть, да, это та самая собака, которая жила у них в последнее время и с которой отправился на прогулку трагическим воскресным вечером Павел, но собака ему вовсе не принадлежала. Её попросил временно подержать у них знакомый, точнее, партнер по бизнесу. Дело в том, что у этого партнера маленький ребенок, так у этого ребенка внезапно началась аллергия, врачи подозревали, что на собаку, и посоветовали временно исключить раздражитель. А Павел, он же добрый был, никому не отказывал, вот и взялся помочь, подержать пса, тем более, сам давно мечтал о собаке, да всё времени не было заниматься маленьким щенком, а тут сразу взрослый, воспитанный пес. Нет, Фред совсем не страшный, с детьми очень хорошо ладил, дрессированный и вообще душка, но сейчас им некому стало заниматься, тем более, когда такое горе в семье, понимаете? Да, конечно, его надо вернуть владельцу. Как зовут владельца? Зятченко Станислав Петрович. Сейчас и адрес найдут…

— Нет, спасибо, адрес мне не нужен. До свидания, извините за беспокойство, — я вышел из подъезда, удерживая на поводке стремившегося в ближайшие кусты Фреда, и задумался. Странно как складывается всё. Похлопал себя свободной рукой по пустому карману. Вот блин, ещё и сигареты забыл купить!

Уже знакомый подъезд, я нажал кнопку вызова консьержа, внутренне готовясь к очередной серии пререканий, но выбора не было, не вести же домой чужую собаку. Ба! «Дежурный» впустил нас молча и вернулся к своей газете, старательно не глядя на меня. Значит, звонил-таки участковому. Ну и молодец, бдительность надо проявлять! Я тоже промолчал и потопал наверх по лестнице, лифта в пятиэтажном доме не было предусмотрено. Фред высунул язык и всё норовил пойти с левой стороны, хотя я держал поводок справа, а левой рукой хватался за перила — сегодняшние похождения уже утомили меня, непривычного к физическим нагрузкам. На втором этаже, Фред вдруг с уверенностью направился к двери и уселся у неё, вот ведь балбес, а ещё «умнейшая собака», «кажется, что ещё немного и заговорит». Я с раздражением потянул поводок, Фред упирался, я дернул, жёлтый пес с чёрной мордой неохотно поплёлся за мной на пятый этаж. Если бы в доме было шесть этажей, Зятченко по закону подлости, жил бы на шестом.

Дверь мне открыла пожилая женщина, пришлось опять показывать удостоверение и объяснять кто я такой. На этот раз меня удостоили приглашения в прихожую. Современная отделка, подвесные потолки с точечным светом — здравствуй, недавно вышедшее из моды понятие «евроремонт», — внушительные габариты помещения, Станислав Петрович жил на широкую ногу. В доме странная мрачная тишина. Не слышно ни обитателей, ни упомянутого герасимовскими родственниками ребенка, даже когда Фред залаял, едва переступив порог, низкий голос его гулко и тоскливо отозвался в пустоте одиноким эхом. Звукоизоляция у них, что ли такая странная, у буржуев, а может, куда ушли все. Женщина, назвавшаяся экономкой, на деле, видимо, тривиальная домработница, была, казалось, тоже тиха и подавлена. Уж не по покойному ли Герасимову они все тут убиваются? Да нет, конечно, быть не может, не настолько он им дорогой человек, я два дня тщательнейшим образом допрашивал многочисленных родственников и знакомых покойного, поэтому был достаточно подробно осведомлен о его «ближнем круге».

Вообще всё это странно и очень подозрительно. Ну, то, что господин председатель совета директоров не рванулся ко мне на допрос, это, допустим, может к делу и не относиться. Предположим, характер у него заносчивый и склочный, или боится правоохранительных органов просто по определению, мало ли какие грешки за ним могли водиться. Но вот стёртый вызов на сотовом телефоне убитого — это да! К тому же его собака была у Герасимова, и нашел я её недалеко от пивзавода, где председательствовал его величество Станислав Петрович.

Но при чём тут вообще эта собака, пока не понятно. А вот телефон! Это уже реальная улика. Из университетского курса я вспомнил, что по науке уликой назывались доказательства, которые хоть сами и не указывают однозначно на совершение преступления, но позволяют сделать такое предположение. То есть в деле могут быть прямые доказательства, такие, которые однозначно указывают на криминальное деяние, например, свидетели видели, как обвиняемый совершал преступные действия и дали об этом показания. А могут быть косвенные, скажем, видели, как человек покидал место происшествия, или обнаружили на его одежде следы крови жертвы. Сами по себе такие доказательства не так уж и много дают, ну, подтверждают факт, что человек там был, что находился достаточно близко в момент, когда шла кровь. Это ещё не скажет нам, что преступник — именно он. А вот когда таких косвенных доказательств вины наберется много, вполне достаточно для того, чтобы исключить вероятность их случайного совпадения, скажем: следы на месте происшествия, на одежде — кровь жертвы, на оружии — отпечатки пальцев, дома — похищенные предметы и так далее, то тут уже можно утверждать вину доказанной и выносить обвинительное заключение. Безусловно, конечный вывод о виновности лица может сделать только суд, моя задача гораздо скромнее, собрать достаточно улик для того, чтобы дело могло быть передано в суд, и там уже прокурор — государственный обвинитель имел бы достаточно аргументов для убеждения судей в нашей правоте. Только не думайте, что я, как цепная собака, бросаюсь на любого встречного и пытаюсь его затянуть в уголовное производство, чтобы там обвинять. В отличие от оперативников уголовного розыска, меня, как следователя, совершенно не волнуют показатели раскрываемости. Моя задача сделать всё, чтобы преступление было раскрыто, и преступник изобличён, но работа моя оценивается не количеством раскрытых дел, а их качеством. То есть, если дело вернется из суда на доследование, мне не поздоровится, поэтому я буду обвинять кого-либо, только если сам абсолютно уверен в его виновности.

В виновности Зятченко я, конечно, не мог быть убеждён — слишком мало пока ещё оснований для столь серьёзного утверждения, но подозрения в его причастности к этому делу имелись и укреплялись. Как бы мне их проверить… Эх, надо было вчера сразу до вызова на допрос, изъять у него сотовый и посмотреть, имеется ли там воскресный звонок от убитого Герасимова. А вдруг по недомыслию или незнанию, Станислав Петрович его не стёр, тогда бы уж он не отвертелся. Не смог бы говорить, например, что сотовый оператор ошибся, и никакого звонка не было. А я, как дурак, вызвал его на допрос, и теперь он может сообразить потереть данные, или даже телефон испортить, потерять. Дорогая, конечно, вещь, но чего стоят деньги по сравнению с обвинением в убийстве. Хотя чего это я распереживался?! За собаками, что ли, сегодня перебегал? Я могу послать второй запрос в сотовую компанию на распечатку теперь уже зятченковских воскресных звонков. Правда, это будет не так быстро и красиво, как с телефоном, зато без лишнего шума. А вот с Зятченко этим, Станиславом Петровичем, великим и ужасным другом прокуроров мы еще завтра поговорим, как следует поговорим.

Было уже семь вечера, я позвонил из телефона-автомата на работу, выяснил у Зосимыча, что никто меня не искал, всё тихо и спокойно, сказал, что сегодня на работу не приду, купил в «комке» бутылку водки, баночку мёда, немного чесноку и направился домой осуществлять профилактические противопростудные мероприятия.

Уже дома, разомлевший после ванной и профилактики, закутанный в одеяло перед мерцающим телевизором, я вспомнил, что так и не купил сигарет. Вот же блин!

Утро четверга я встретил с приятной мыслью, что профилактика прошла успешно и признаков простуды не наблюдается. Начисто выбрившись, решил одеться поофициальней и выкопал из шкафа пиджак, рубашку и галстук вместо привычной толстовки. Потом разыскал среди вещей лежавшие невостребованными с моего первого рабочего дня, очки, дополняющие демонстрации образ необходимой строгости и серьёзности намерений. Утюг у меня был старинный, советских времен, весь перебинтованный изолентой. Провозившись с глажкой полчаса, я был готов к «труду и обороне» и потопал на работу.